В ФБ некто
 Aleks Tarn написал следующий опус, плотно входящий в эту нашу тему.
Жопа! Жопа!! Жопа!!! В один прекрасный день человеку сообщают, что вместо «негр» следует говорить «черный», потому что первое неполиткорректно.  Он пожимает плечами, но, в принципе, не против, потому что изначально  не намеревался никого обижать. Правда, немного непонятно, почему слово,  которым пользовались два-три тысячелетия, вдруг стало непригодным, но не  спорить же по таким пустякам… Затем «инвалид» вдруг переименовывается в «обладателя физических ограничений», «душевнобольной» – в «преодолевающего душевные вызовы», а с «гомосексуалистами»  происходит и вовсе поразительная трансформация: сначала они  превращаются в «геев», затем в «членов ЛГБТ-общины» и, наконец, просто в  «общину».
И  так далее. Человек и глазом не успевает моргнуть, как уже приходится  заучивать целый словарь, которым он вынужден пользоваться на публике,  дабы не подвергнуться остракизму. Дома и со своими он по-прежнему  называет вещи привычными именами, но все больше и больше вполголоса, с  оглядкой – не услыхал бы чужой.
 Почему же людям так упорно навязывается очевидный когнитивный диссонанс? Потому, что составители политкорректного  словаря полагают, что залогом справедливого общества является заветный  Принцип Равенства, а равенство предполагает стирание всех и всяческих  различий, в том числе – отрицание отклонений от нормы. Ведь у каждого  есть те или иные «ограничения», не так ли? Каждый в те или иные моменты  преодолевает «душевные вызовы»? Каждый является членом той или иной  «общины»? Следовательно, нету ни инвалидов, ни душевнобольных, ни гомосексуалистов. Нет, не существует в природе.
Получается,  как в том знаменитом анекдоте про Вовочку, которого отчитывает  учительница: «Вовочка, нет такого слова!», а он, бедный, недоумевает:  «Как же так, Марьиванна, жопа есть, а слова нет?!» 
 – Нет, дорогой, –  ласково улыбаясь, поправляют его составители нового словаря. – В том-то  и дело, что если нету слова, то нету и жопы. Привыкай, милок.
 – А что же есть? – удивляется Вовочка.
  – Есть глобальное потепление, – строго сдвинув брови, говорят  составители. – А также всеобщий переход на растительную еду, социальную  справедливость, мультикультурализм, феминизм, борьбу за свободу Фаластына и поголовную кастрацию псов и котов. Пока всё, но в дальнейшем список будет расширен.
 – Но это ведь и есть жопа! – едва не выкрикивает Вовочка, но вовремя останавливается, потому что боится, что его поставят в угол.
  Боится Вовочка, боимся мы все. Ведь и в самом деле страшно: можно  лишиться работы, денег, свободы, здоровья, жизни… Так что, черт с нею, с  жопой – нет, так нет, спорить себе дороже.
  Но в том то и дело, что реальность никуда не исчезает. Ее можно  десятилетиями загонять под спуд, запирать в пыточный подвал, укладывать в  прокрустово ложе завиральных теорий, уродовать так и этак. Временами  палачам даже кажется, что она изменилась в угоду заданным образцам, что  она уже «правильная», «политкорректная». Но на самом деле она лишь сжимается наподобие пружины – сжимается, чтобы вырваться в итоге наружу.
Иногда  для этого достаточно всего лишь одного шута. Да-да, горохового шута,  который вдруг встает посреди полной народу площади и, издавая  неприличные звуки, принимается вопить во все горло: «Жопа есть! Жопа!  Жопа!! Жопа!!!» И толпа в восторге сбегается на этот крик. Мне кажется,  что в этом и заключается феномен Дональда Трампа.
 Многочисленные  аналитики крутят-вертят сейчас аргументы и факты, безуспешно пытаясь  объяснить, почему люди, невзирая на все прогнозы, по-прежнему идут за  шутом. А ларчик, между тем, открывается просто: это начала распрямляться  пружина.