[Prediger]

Известный английский мыслитель и экономист Джон Стюарт Милль писал: "...Установления свободы почти невозможны в стране с разными национальностями, - указывает он. - Среди людей, лишенных чувства близости, особенно если они говорят и читают на разных языках, невозможно наличие согласованного общественного мнения, необходимого для деятельности правительства".

Что вы думаете об этой идее?

[дядюшка Ро]

"..почти невозможно" дает надежду на маленький шанс.

[Aroc]

Согласен, надо определиться с понятием свободы в контексте этого отрывка.
Потому как например, если рассматривать свободу в экзистенциальном смысле, то такая свобода не зависит от государства. А может быть даже монокультурная среда мешает проявлению личной свободы, т.к. обязывает быть как все и не выбиваться из общепринятых стандартов.
Согласованное общественное мнение зависит от грамотно построенной идеологии, а не от свободы.

[Prediger]

Мне кажется, данный философ задаётся вопросом возможности единства в федеративного государстве.

Тут можно вывести такую формулу: "что для вас дороже: свобода вашего народа, но на своей "исконной" территории, либо мизерное наличие свободы, но в мощном, огромном, многонациональном государстве".

Свобода всегда лучше. Вот, скажем, в европах полно небольших национальных государств, где народы живут своими интересами. Но в то же время без проблем путешествуют по всему Евросоюзу.

Кстати, насчёт многонационального государства. Такого у нас нет. Есть государство русских, где существуют ещё и малые народы. Трёп про многонациональность существует для ущемления интересов русских - подлинных хозяев этой земли.

[mikh]

Кстати, насчёт многонационального государства. Такого у нас нет. Есть государство русских, где существуют ещё и малые народы. Трёп про многонациональность существует для ущемления интересов русских - подлинных хозяев этой земли.

Может потому называется многонациональной, что есть, и не мало, субъектов федерации, где русских не более 60%, и при этом значительная честь этих субъектов - люди другой какой либо национальности. Это Коми, ямало-ненецкий, чукотский округа, к примеру. Есть субъекты, где русских 30% и менее. Москва! Тыва, кавказские республики. Я ничего не утверждаю, это просто, лично для меня, повод подумать.

Я тоже за свободу. Как сказал один дипломированный историк, вроде даже профессор, стремление народа к свободе - признак культурной, социальной зрелости. А стремление это у русских всегда присутствовало, ну у активной, просвещенной части населения, как минимум. Свобода это ведь не вольница, как ее часто представляют, а сознательный выбор зрелой, самостоятельной личности, способной взять на себя груз ответственности для принятия самостоятельных решений.

Честно говоря, не совсем понимаю, при чем здесь язык и национальность? Мало того, что когда народы живут рядом на протяжении продолжительного времени, они просто вынуждены общаться, находить общий язык. А в свободном обществе самое главное диалог между разными соцгруппами, между властью и народом. Именно -диалог. И постольку поскольку два, допустим, народа между собой общаются, они всегда смогут договориться, если есть такая цель. Да примеров из истории сколько угодно.

[дядюшка Ро]

Все не так просто. Помимо нацкультур присутствуют еще и общечеловеческие ценности, а еще, возможно и общекосмические. Согласно основным принципам "Вопроса собственности", государство, как общественный институт, наделяется одной единственной собственностью и владеет ею безраздельно и монопольно. В бытовом отношении - это пограничный столб. Государство в праве поставить его где угодно, исполняя принципиальную свою функцию - разделяй и властвуй. Если говорить откровенно, то пограничный столб присутствует незримо даже у нас в постели разделяя скотское поведение от приличий. Хиджаб является частью национальной культуры, а свобода совести - общечеловеческая ценность. Как же тут обойтись без пограничного столба?!.
К сожалению все это пока на интуитивном уровне. Научного обоснования нет и в ближайшее время не предвидится.

[Prediger]

Честно говоря, не совсем понимаю, при чем здесь язык и национальность? Мало того, что когда народы живут рядом на протяжении продолжительного времени, они просто вынуждены общаться, находить общий язык. А в свободном обществе самое главное диалог между разными соцгруппами, между властью и народом. Именно -диалог. И постольку поскольку два, допустим, народа между собой общаются, они всегда смогут договориться, если есть такая цель. Да примеров из истории сколько угодно.

Диалог диалогом, а для формирования подлинно действенного общего пространства необходимо единство гораздо большее, чем "переговоры". Нужно действенное сотрудничество, братство. Без этого никакого общего строительства не получится. Помните чем закончилась стройка вавилонской башни? Смешение языков.
Итак, язык и национальность это важнейшие определяющие возможности единства. Притом второе больше отвечает за ментальность. В России многим малым народам была сообщена во многом великорусская ментальность, за счёт чего появилась возможность построить огромную страну. Сейчас всеми силами это единство разрушают при полной поддержке администраций.

[Шломо]

А что есть человеческая свобода? "Да", "Нет" и "может быть". Что в переводе на русский- туда, сюда и постоял. Если представить в символах- то Трезубец Жизни.Так свободы, в философском смысле этого слова, в высказывании автора афоризма быть не может. Либо единство, либо свобода. Но ещё есть общность интересов- "там вон много вкусного". Был такой интересный фильм "Игры разума". Там про известного математика Джона Нэша. Так вот способность договариваться может привести к большей общественной пользе. А для этого должна быть коммуникативная согласованность. Хотя, каждый отдельный энергичный индивид , мог бы получить больше, чем при общественном ограничении.
Но данный афоризм вырван из контекста- хотелось бы узнать название работы. Интересно- что там за такая славная английская свобода, дери её кошки.

[Ketnom]

Возможно рассматривается один из вариантов демократических свобод, где тесно связаны понятия анархизма и свободы.
Основой идеологии анархистов является утверждение, что государство — тюрьма для народа. Против этого утверждения можно поставить тот факт, что государство обеспечивает безопасность и другие общие интересы своих граждан, ограничивая
их свободу. Иными словами, государство играет роль монополии на ограничение свободы человека. Как это связано с разными культурами и менталитетами этносов? Да очень просто. Если государство не будет воздействовать на волю (свободу мысли, свободу выбора, свободу веры) , то неизбежны гражданские войны, анархия. Конституционно закрепленные свободы гарантируются президентом демократического государства. На самом же деле воздействие с помощью СМИ, религиозных конфессий, видных политических и общественных деятелей, на сознание населения любой страны, есть неотъемлемая составляющая управления.

[Ketnom]

В различных культурах свободе уделяют разное внимание. Так например в современной западноевропейской культуре либерализм ставит понятие свободы во главу угла. И напротив — во многих восточных культурах традиционно рациональное и сугубо практическое отношение к этому понятию, или даже полное отсутствие внимания к вопросу свободы, которая не существует как самостоятельная ценность. Также зачастую свобода как самостоятельная ценность часто оценивается в культурах как нечто как минимум опасное, а то и откровенно вредное. Такая оценка может быть основана на предположении, что реальная свобода может быть достигнута только при самодостаточности индивида, в то время как на практике все люди живут в общинах.
Также очевиден вывод, что чем большее внимание уделяется общественным выгодам, тем меньшую ценность имеет свобода индивида. И эту точку зрения зачастую разделяет сам индивид, как носитель культуры. То есть такое ограничение носит ненасильственный характер, а основано на взаимовыгодном сосуществовании людей.

Причина редактирования: крайне неудобно читать, когда разбито по два слова на строку, , пришлось даже править

[Prediger]

А что есть человеческая свобода? "Да", "Нет" и "может быть". Что в переводе на русский- туда, сюда и постоял. Если представить в символах- то Трезубец Жизни.Так свободы, в философском смысле этого слова, в высказывании автора афоризма быть не может. Либо единство, либо свобода.

Хоть высказывание риторическое и априорное, я всё же не соглашусь. Единство как раз и обеспечивает свободу. В хаосе нет свободы, как ни странно. Тут мы подходим к философскому пониманию свободы как таковой. От него уже будет зависеть - что примем за свободу в социальной жизни и политической.

Но ещё есть общность интересов - "там вон много вкусного". Был такой интересный фильм "Игры разума". Там про известного математика Джона Нэша. Так вот способность договариваться может привести к большей общественной пользе. А для этого должна быть коммуникативная согласованность. Хотя, каждый отдельный энергичный индивид , мог бы получить больше, чем при общественном ограничении.

Вот эта самая "коммуникативная согласованность" и даёт возможности для увеличения общественной пользы, а следовательно к большей реализации индивидуального начала каждого, тем самым увеличивая свободу как самореализацию.

Но данный афоризм вырван из контекста- хотелось бы узнать название работы. Интересно- что там за такая славная английская свобода, дери её кошки.

Тут бы не мешало определиться в полем, на котором планируется рассуждать. Например, как этот мыслитель понимал "свободу" и в чём она должна была выражаться?

Искал, склонялся, что это была известная работа "О свободе" в ином переводе, которая интересна и для отдельного обсуждения, для чего материал тиснут в отдельную тему.

Но оказалось, что оригинал цитаты из работы Милля "О Представительном правлении", а конкретно из главы 16 "национальность и представительное правление", которую приведу здесь.

ГЛАВА XVI.
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ И ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОЕ ПРАВЛЕНИЕ

О национальности можно говорить, когда известное число людей соединено между собой общими симпатиями, каких нет между ними и остальными людьми, когда они вследствие этих симпатий охотнее посвящают себя общей деятельности, чем в союзе с другим народом, желают находиться под одним правительством и хотят, чтобы это правительство состояло из них самих или из известной их части. Эта национальная солидарность может вызываться разными причинами. Иногда она обусловливается одинаковым происхождением или единством расы. Значительно ей содействует общность языка и веры; географические границы служат также одной из ее причин. Но главная причина – общая историческая судьба, одинаковая национальная история и, следовательно, общность воспоминаний, славы и бедствий, радости и скорби в связи с пережитыми вместе событиями. Однако ни одна из этих причин в отдельности не может считаться безусловно необходимой или достаточной. Швейцарцы воодушевлены сильным национальным чувством, хотя этот народ состоит из различных племен, говорящих на различных языках и исповедующих разные веры. Сицилия в национальном отношении не чувствовала себя до последнего времени солидарной с Неаполем, несмотря на общность веры, языка и многочисленных исторических воспоминаний. Фламандские и валонские провинции Бельгии, несмотря на различие происхождения и языка их населения, чувствуют себя между собою более солидарными, чем фламандские провинции с Голландией или валонские с Францией... В общем чувство национальной солидарности соответственно ослабляется при отсутствии одной из обусловливающих ее причин. Общность языка, литературы и до известной степени происхождения, равно как исторических воспоминаний значительно поддерживали чувство национальной солидарности между различными частями германского народа, хотя они никогда не были в собственном смысле объединены под одним правительством. Но это чувство никогда не достигало такой силы, чтобы они готовы были пожертвовать для него своей автономией. Среди итальянцев общность, хотя и далеко не полная, языка и литературы в связи с географическим положением, резко их отделявшим от других народов, и в особенности, быть может, общность названия, побуждающая всех, кто его носит, гордиться историческим своим прошлым, успехами, достигнутыми в области искусства, политики, религиозного первенства, науки, литературы и на полях битвы, породило такое чувство солидарности, не будучи полным, оказалось, однако, настолько сильным, чтобы вызвать великие события, совершившиеся перед нашими глазами. Они совершились, несмотря на то, что Италия представляет большое смешение племен, которые ни в древности, ни в новое время не были объединены под одним правительством, за исключением тех периодов, когда правительство распространялось или стремилось распространить свою власть почти над всем тогда известным миром.

Если чувство национальной солидарности достигает известной силы, то прежде всего существует основание для объединения всех людей, разделяющих это чувство, под одним особенным правительством, установленным исключительно для данной национальности. Это другими словами значит, что вопрос о правительстве решается желанием управляемых. В чем всего нагляднее может выражаться свобода известной группы людей, как не вправе определить, с какой из других коллективных групп она желает соединиться. Но когда народ созрел для свободных установлений, то возникает другое, еще более жизненное соображение. Свободные установления почти невозможны в стране, состоящей из различных национальностей. Если в народе нет чувства солидарности, если он говорит и пишет на различных языках, то не может существовать объединенного общественного мнения, необходимого для действия представительного правления. Условия, влияющие на взгляды народа и на правительственные мероприятия, различны в разных частях страны. Они избирают себе различных вождей и доверяют только своим вождям. Они будут читать различные книги, брошюры и газеты, слушать различные речи. Одна часть страны не будет знать, какие мнения в ходу в другой и каким влиянием она подвергается. Те же события, те же мероприятия, та же правительственная система будут отражаться на них различно, и каждая из них будет опасаться другой более, чем общего властелина. Их взаимные антипатии вообще сильнее, чем их нерасположение к правительству. Если одна из них недовольна политикой общего правительства, то этого достаточно, чтобы другая поддерживала его политику, если же они все недовольны, то ни одна из них не имеет сознания, что они могут соединиться для дружного отпора. Но в то же время ни одна из них не располагает достаточной силой, чтобы вести борьбу самостоятельно, и поэтому каждая склонна думать, что она лучше всего охранит свои интересы, добиваясь от правительства милостей в ущерб другим. Мало того, одно из наиболее существенных обеспечений свободы отсутствует в данном случае. Между армией и народом нет симпатий. Армия составляет ту часть общества, в которой различие между соплеменниками и иноплеменниками обнаруживается резче всего. Для остальной части населения иноплеменник – только чужой человек; для солдата это – человек, с которым, может быть, очень скоро придется вести борьбу на жизнь и смерть. Для него эта разница сводится к той, которая существует между другом и врагом, можно даже сказать между человеком и другими видами животных, потому что по отношению к врагу единственный закон – это сила, а единственное возможное послабление, как и по отношению к животным – простое чувство гуманности. Солдаты, к которым половина или три четверти остальных подданных относятся как к чужестранцам, с таким же легким сердцем и столь же инстинктивно истребят их, как неприятельскую армию. Армия, состоящая из представителей разных национальностей, не имеет другого патриотизма, кроме верности знамени. Армия этого рода всегда подавляла свободу в течение всей новой истории. Их связывает только начальство и правительство, которому они служат, и единственная доступная им идея общественного долга – это повиновение приказаниям начальства. Организованное таким образом правительство, посылая венгерские полки в Италию, итальянские – в Венгрию, может долго властвовать в двух странах, подчиняя их железному игу чужеземного властителя.

Можно возразить, что такой взгляд на наши обязанности по отношению к соотечественникам и вообще к людям более свойствен дикому, чем цивилизованному народу, и что против него следует бороться всеми силами души. Я присоединяюсь к этому возражению вполне. Но цель, к которой должна быть направлена энергия всякого просвещенного человека, не может быть достигнута при настоящем состоянии цивилизации путем более или менее насильственного подчинения разных национальностей одному правительству. При варварском состоянии общества дело представляется в несколько ином свете. Тут правительство может быть заинтересовано в том, чтобы смягчить племенную антипатию с целью сохранить мир и облегчить себе задачу управления. Но когда существуют свободные установления или, по крайней мере, желание иметь их в одной из искусственно соединенных народностей, правительство имеет основание придерживаться противоположной политики. Оно заинтересовано в том, чтобы сохранить и усилить племенные антипатии в надежде предупредить коалицию разных народностей и в расчете воспользоваться некоторыми из них, как средством для порабощения остальных. Австрия теперь уже давно придерживается такой политики, как основного принципа, и мы видели – с каким успехом, во время венского возмущения и венгерской революции. К счастью, существуют признаки, указывающие на то, что при нынешних успехах общества такая тактика не может уже привести к цели.

По вышеизложенным причинам свободные установления по большей части требуют, чтобы политические границы совпадали с национальностями. Но существуют некоторые соображения, противоречащие на практике этому общему принципу. Во-первых, его приложение часто не допускается географическими препятствиями. В некоторых местностях Европы различные национальности так перемешаны, что установить для них отдельные правительства немыслимо. Население Венгрии состоит из мадьяр, словаков, хорватов, сербов, румын, а в некоторых округах – из немцев, и так смешано, что его нельзя разделить. Все эти племена должны примириться с необходимостью жить по возможности дружно, чтобы пользоваться равными правами и законами. По-видимому, эта общность рабства, установившаяся только со времени сокрушения венгерской независимости в 1849 году, крепнет и располагает их к такому равноправному союзу. Немецкое население восточной Пруссии отрезано от остальной Германии частью бывшей Польши, и так как оно слишком слабо, чтобы самостоятельно поддерживать свою независимость, то оно должно для хранения географической непрерывности подчиниться не германскому правительству или же разобщающая его часть польской территории должна войти в состав германских земель. Другая значительная местность с господствующим немецким населением. Курляндия, Лифляндия и Эстляндия, – обречена своим географическим положением быть частью славянского государства. В самой восточной Германии насчитывается немало славян: Чехия по преимуществу славянская страна, Силезия и некоторые округа – отчасти земли славянские. Наиболее однородная страна в Европе, Франция, имеет также посторонние примеси. Независимо от остатков иноплеменных национальностей в отдаленных ее частях она состоит, как свидетельствуют об этом исторические и лингвистические данные, из двух частей: одна занята почти исключительно галло-романским населением, а другая имеет значительную примесь франкских, бургундских и других тевтонских элементов.

После удовлетворения географических требований сами собой напрашиваются другие соображения более нравственного и социального характера. Опыт убеждает, что одна национальность может быть поглощена другой, и если поглощаемая национальность принадлежит к числу менее одаренных от природы и более отсталых по своему развитию, то процесс поглощения может принести ей большую пользу. Нельзя сомневаться, что для бретонца или баска французской Наварры полезно проникнуться идеями и чувствами высоко цивилизованного народа, сделаться членом французской нации и равноправно участвовать в благодеяниях французской гражданственности, пользоваться преимуществами французского покровительства и присоединиться к достоинству и обаянию французского могущества. Это, конечно, для него полезнее, чем корпеть в своих скалах в качестве полудикого остатка прежних времен, вращаться в узком кругозоре собственных понятий без всякого участия в общем мировом движении. То же можно сказать о валийце или шотландском горце по отношению к британскому народу.

Все, что содействует действительному слиянию народов и объединению их особенностей и качеств, составляет благодеяние для рода человеческого. Мы имеем тут ввиду не исчезновение типов, которых в этом случае сохранится еще достаточное число, но смягчение их форм и установление надлежащих переходов между ними. Такой объединенный народ, подобно скрещенным породам животных, наследует, и притом в большей степени, потому что тут происходит не только физическое, но и духовное воздействие, – особенные преимущества и способности всех своих предков, но так, что смешение предупреждает вырождение этих способностей в соприкасающиеся с ними пороки. Смешение, однако, возможно только при известных условиях. Соединение этих условий, приводящих к указанному результату, бывает различно.

Национальности, объединенные под одним правительством, могут быть почти равны по своей численности и силе или очень неравны. Если они неравны, то менее многочисленная из двух может состоять в культурном отношении выше или ниже. Далее, если последняя стоит выше, она вследствие этого превосходства может подчинить себе другую или наоборот, быть подчинена грубой силой. Последний случай представляет прямой вред для человечества, и цивилизованные народы должны по взаимному соглашению с оружием в руках предупредить его. Поглощение Греции Македонией было величайшим бедствием в истории человечества.

Если менее многочисленная, но более культурная национальность может сравниться с более многочисленной, как македонцы, подкрепленные греками, справились с Азией, а англичане с Индией, то это часто бывает приобретением для цивилизации. Но в таком случае победители и побежденные не могут пользоваться одними и теми же свободными учреждениями. Поглощение победителей менее цивилизованным народом составляет зло. Побежденными надо управлять, как подданными. Такое положение дел может быть благодеянием или бедствием, смотря по тому, достиг или не достиг покоренный народ такого состояния, при котором сознание, что он не пользуется свободными учреждениями для него оскорбительно, и пользуются ли или не пользуются победители своей властью, чтобы подготовить покоренный народ к высшей ступени культурных успехов. На этом вопросе я специально остановлюсь в одной из следующих глав.

Когда национальность, успешно властвующая над другой, и более многочисленная, и более культурна, и в особенности когда подчиненная национальность немногочисленна и не может надеяться на восстановление своей независимости, в таком случае, если ею управляют сколько-нибудь справедливо и представители властвующей национальности не возбудили против себя ненависти исключительными привилегиями, менее численная национальность может примириться со своим положением и окончательно слиться с властвующей национальностью. Житель Нижней Бретани не имеет в настоящее время ни малейшего желания отделиться от Франции. Если ирландцы до сих пор еще не разделяют подобного же чувства по отношению к Англии, то это объясняется отчасти тем, что они достаточно многочисленны, чтобы составить довольно внушительную самостоятельную национальность, но главным образом тем, что ими до последнего времени управляли так ужасно, что все их лучшие чувства в связи с дурными инстинктами должны были возмутиться против английского правительства. Это нерасположение к Англии составляло бедствие для всего государства, но можно искренно сказать, что оно значительно смягчилось за последнее время... Теперь нет уже ирландца менее свободного, чем англосаксы или менее причастного к общенародным или частным имущественным благам, чем если бы он был уроженцем других частей британских владений. Единственный существенный повод к неудовольствию составляет государственная церковь. Но этот повод ирландцы разделяют с половиной или почти половиной населения соседнего более значительного острова. Теперь нет почти ничего, за исключением исторических воспоминаний и различия в преобладающей вере, что разделяло бы два племени, которые, быть может, более, чем какие-либо другие племена, предназначены восполнять друг друга. Сознание, что ирландцы, наконец, пользуются одинаковым правосудием и одинаковым уважением с англичанами, до такой степени крепнет в этом народе, что устраняет чувство, мешающее ему относиться с признательностью к благам, к которым неизбежно становится причастным менее многочисленный и богатый народ, переставший враждовать, объединенный чувством товарищества со своим ближайшим соседом, самым богатым, самым свободным, цивилизованным и могущественным из народов земного шара.

Наиболее сильные практические препятствия к соединению национальностей существуют тогда, когда соединенные национальности приблизительно равны по своей численности и другим элементам могущества. В таком случае каждая национальность, рассчитывая на свои силы и чувствуя себя способной выдержать борьбу с другой, не желает дать себя поглотить, поддерживает с партийным упорством свои особенности, устаревшие обычаи и умирающий язык и тем усиливает разъединение. Каждая из них считает себя порабощенной, если государственные должности предоставляются представителям соперничающего с нею племени, и все, что предоставляется одному из них, признается отнятым у всех других. Когда нации, таким образом разъединенные, подчинены деспотическому правительству, чуждому им всем или хотя принадлежащему одной из них, но сильнее интересующемуся собственной властью, чем национальными симпатиями, не оказывающему ни одной из них предпочтения, избирающему себе орудия безразлично всюду, – тогда в сравнительно короткое время одинаковое положение часто порождает общее чувство солидарности и представители разных племен начинают сознавать себя соотечественниками, особенно если они рассеяны на однородной территории. Но если период стремления к свободе наступил раньше слияния, то возможность его осуществления уже упущена. С этого момента если не примиренные национальности разъединены географическими условиями и особенно если вследствие занимаемого ими положения им неудобно находиться под одной властью (например в том случае, когда итальянская провинция находится под французским или немецким игом), то не только желательно, но даже необходимо в видах сохранения свободы и согласия совершенно их разъединить. Могут быть такие случаи, когда провинция после их разъединения с пользой для себя сохранять федеративную связь. Но по большей части случается, что если они и соглашаются пожертвовать полной независимостью и сделаться членами федерации, то каждая из них находит соседей, с которыми она предпочитает объединиться, имея с ними больше общих симпатий, если не общих интересов.

[Шломо]

Пробабилизмом попахивает работа этого Милля. Ещё в своё время иезуиты лишили власть помазанности божьей и делегировали ей управленческие полномочия. Но свободы, как таковой, в данной работе не увидел- общие мазки без внутренней структуры. В общем есть форма без какого- то содержания.
Как правильно говорит Л. Васильева (в некогда приведенной мною работе с "Гумера", примерно): "экономика отражает сложившуюся политическую ситуацию." И данный автор мало отходит от данного принципа и обосновывает (правда, как- то натуженно) британскую колониальную политику. Мол, мы такие свободные, поэтому лучшие, поэтому право имеем. Этакая политическая раскольниковщина на государственном уровне. И УСЁ!

[Ketnom]

Пробабилизмом попахивает работа этого Милля. Ещё в своё время иезуиты лишили власть помазанности божьей и делегировали ей управленческие полномочия. Но свободы, как таковой, в данной работе не увидел- общие мазки без внутренней структуры. В общем есть форма без какого- то содержания.
Как правильно говорит Л. Васильева (в некогда приведенной мною работе с "Гумера", примерно): "экономика отражает сложившуюся политическую ситуацию." И данный автор мало отходит от данного принципа и обосновывает (правда, как- то натуженно) британскую колониальную политику. Мол, мы такие свободные, поэтому лучшие, поэтому право имеем. Этакая политическая раскольниковщина на государственном уровне. И УСЁ!

Солидарен с вашим мнением относительно Милля.

[Prediger]

Довольно неожиданные мысли М. Веллера на передаче "Особое мнение". Обычно от данного товарища можно слышать только ненависть до блёва к России и ко всему русскому. Во всяком случае его слова хорошо иллюстрируют идею взаимосвязи национального единства и свободы.

Вы знаете, в Русских маршах участвуют, действительно, патриоты. Другое дело, как эти патриоты (а это разнородные группы) относятся к, скажем так, другим этнокультурным группам. Ни одна этнокультурная группа не должна наступать на голову другой, которая живет у себя дома. Это представляется мне совершенно естественно. Потому что мы живем сегодня (я сейчас имею в виду не Россию, а всю западную цивилизацию – Европу, США) в совершенно извращенном мире, где меньшинства имеют больше прав, чем большинства. В результате эти меньшинства сидят у больших на головах, гадят на эти головы, проповедуют искоренение той большой страны, большой нации, в которой они живут. И это происходит в Великобритании, во Франции, в Германии, в Италии. И они говорят: «Да, конечно, здесь будет везде...» Я не имею в виду ни в коем случае всех мусульман, я имею в виду именно радикалистский ислам. Запросто!
И вместо того, чтобы или посадить в тюрьму, или выслать на историческую родину, продолжают здесь держать. Это абсолютно неправильно.

А.ГРЕБНЕВА: Ну, вы, мне кажется, немножко путаете ситуацию в Европе и у нас.

М.ВЕЛЛЕР: Нет, это одно и то же. У нас, слава богу, настолько далеко еще не зашло. Но мы на том же пути.

А.ГРЕБНЕВА: Ну, как?.. Что значит «мы на том же пути»? Что вы имеете в виду?

М.ВЕЛЛЕР: Это означает, что нам под маркой политкорректности, толерантности, всетерпимости и так далее впаривают то, что... Вот, предположим, если вот это вот Москва, столица РФ, то здесь все культуры, все законы, все традиции, все обычаи всех народов, входящих в РФ, имеют равную силу.

А.ГРЕБНЕВА: А разве нет?

М.ВЕЛЛЕР: Нет. Вы знаете, нет. Потому что существует империя или многонациональное государство, или федерация до тех пор, пока есть культура, доминирующая, скрепляющая все, общая для всех. Как только она исчезает, все рассыпается на куски. Для России такой культурой всегда была русская. Как только все будут на 100% уравнены в правах, так это все распадется на предвыборные улусы – так это было до Ивана III.

[Шломо]

Хорошие книжки у того Веллера, забавные. Только чего- то мало ему стало популярности- в политику полез, нравоучения стал раздавать. И что получается. Так же забавно.