"Вечерний Ленинград" 29 ноября 1963 года:

Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. На нем были вельветовые штаны, в руках – неизменный портфель, набитый бумагами. Зимой он ходил без головного убора, и снежок беспрепятственно припудривал его рыжеватые волосы.

Приятели звали его запросто – Осей. В иных местах его величали полным именем – Иосиф Бродский.

Бродский посещал литературное объединение начинающих литераторов, занимающихся во Дворце культуры имени Первой пятилетки. Но стихотворец в вельветовых штанах решил, что занятия в литературном объединении не для его широкой натуры. Он даже стал внушать пишущей молодежи, что учеба в таком объединении сковывает-де творчество, а посему он, Иосиф Бродский, будет карабкаться на Парнас единолично.

С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу? На его счету был десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую школьную тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что мировоззрение их автора явно ущербно. "Кладбище", "Умру, умру..." – по одним лишь этим названиям можно судить о своеобразном уклоне в творчестве Бродского. Он подражал поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательские попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, у человека, не окончившего даже среднюю школу?

Вот как высокопарно возвещает Иосиф Бродский о сотворенной им поэме-мистерии:

"Идея поэмы – идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она гимн баналу.

Цель достигается путем вкладывания более или менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так более как менее условных персонажей. Формулировки облечены в форму романсов".

Кстати, провинциальные приказчики тоже обожали романсы. И исполняли их с особым надрывом, под гитару.

А вот так называемые желания Бродского:

От простудного продувания
Я укрыться хочу в книжный шкаф.1

Вот требования, которые он предъявляет:

Накормите голодное ухо
Хоть сухариком...

Вот его откровенно-циничные признания:

Я жую всеобщую нелепость
И живу единым этим хлебом.

А вот отрывок из так называемой мистерии:

Я шел по переулку,
Как ножницы – шаги.
Вышагиваю я
Средь бела дня
По перекрестку,
Как по бумаге
Шагает некто
Наоборот – во мраке.

И это именуется романсом? Да это же абракадабра!

Уйдя из литературного объединения, став кустарем-одиночкой, Бродский начал прилагать все усилия, чтобы завоевать популярность у молодежи. Он стремится к публичным выступлениям, и от случая к случаю ему удается проникнуть на трибуну. Несколько раз Бродский читал свои стихи в общежитии Ленинградского университета, в библиотеке имени Маяковского, во Дворце культуры имени Ленсовета. Настоящие любители поэзии отвергали его романсы и стансы. Но нашлась кучка эстетствующих юнцов и девиц, которым всегда подавай что-нибудь "остренькое", "пикантное". Они подняли восторженный визг по поводу стихов Иосифа Бродского...

Кто же составлял и составляет окружение Бродского, кто поддерживает его своими восторженными "ахами" и "охами"?

Марианна Волнянская, 1944 года рождения, ради богемной жизни оставившая в одиночестве мать-пенсионерку, которая глубоко переживает это; приятельница Волнянской -- Нежданова, проповедница учения йогов и всяческой мистики; Владимир Швейгольц, физиономию которого не раз можно было обозревать на сатирических плакатах, выпускаемых народными дружинами (этот Швейгольц не гнушается обирать бесстыдно мать, требуя, чтобы она давала ему из своей небольшой зарплаты деньги на карманные расходы); уголовник Анатолий Гейхман; бездельник Ефим Славинский, предпочитающий пару месяцев околачиваться в различных экспедициях, а остальное время вообще нигде не работать, вертеться возле иностранцев. Среди ближайших друзей Бродского – жалкая окололитературная личность Владимир Герасимов и скупщик иностранного барахла Шилинский, более известный под именем Жоры.

Эта группка не только расточает Бродскому похвалы, но и пытается распространять образцы его творчества среди молодежи. Некий Леонид Аронзон перепечатывает их на своей пишущей машинке, а Григорий Ковалев, Валентина Бабушкина и В. Широков, по кличке "Граф", подсовывают стишки желающим.

Как видите, Иосиф Бродский не очень разборчив в своих знакомствах. Ему не важно, каким путем вскарабкаться на Парнас, только бы вскарабкаться. Ведь он причислил себя к сонму "избранных". Он счел себя не просто поэтом, а "поэтом всех поэтов". Некогда Игорь Северянин произнес: "Я, гений Игорь Северянин, своей победой упоен: я повсеградно оэкранен, и повсесердно утвержден!" Но сделал он это в сущности ради бравады. Иосиф Бродский же уверяет всерьез, что и он "повсесердно утвержден".

О том, какого мнения Бродский о самом себе, свидетельствует, в частности, такой факт. 14 февраля 1960 года во Дворце культуры имени Горького состоялся вечер молодых поэтов. Читал на этом вечере свои замогильные стихи и Иосиф Бродский. Кто-то, давая настоящую оценку его творчеству, крикнул из зала: "Это не поэзия, а чепуха!" Бродский самонадеянно ответил: "Что позволено Юпитеру, не позволено быку".

Не правда ли, какая наглость? Лягушка возомнила себя Юпитером и пыжится изо всех сил. К сожалению, никто на этом вечере, в том числе и председательствующая – поэтесса Н. Грудинина, не дал зарвавшемуся наглецу надлежащего отпора. Но мы еще не сказали главного. Литературные упражнения Бродского вовсе не ограничивались словесным жонглированием. Тарабарщина, кладбищенско-похоронная тематика – это только часть "невинных" увлечений Бродского. Есть у него стансы и поэмы, в которых авторское "кредо" отражено более ярко. "Мы – пыль мироздания", – авторитетно заявляет он в стихотворении "Самоанализ в августе". В другом, посвященном Нонне С., он пишет: "Настройте, Нонна, и меня иа этот лад, чтоб жить и лгать, плести о жизни сказки". И наконец еще одно заявление: "Люблю я родину чужую".

Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся иа Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он "любит родину чужую", Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине.

Однажды по приглашению своего дружка О. Шахматова, ныне осужденного за уголовное преступление, Бродский спешно выехал в Самарканд. Вместе с тощей тетрадкой своих стихов он захватил в "философский трактат" некоего А. Уманского. Суть этого "трактата" состояла в том, что молодежь не должна-де стеснять себя долгом перед родителями, перед обществом, перед государством, поскольку это сковывает свободу личности. "В мире есть люди черной кости и белой. Так что к одним (к черным) надо относиться отрицательно, а к другим (к белый) положительно",-- поучал этот вконец разложившийся человек, позаимствовавший свои мыслишки из идеологического арсенала матерых фашистов.

Перед нами лежат протоколы допросов Шахматова. На следствии Шахматов показал, что в гостинице "Самарканд" он и Бродский встретились с иностранцем. Американец Мелвин Бейл пригласил их к себе в номер. Состоялся разговор.

– У меня есть рукопись, которую у нас не издадут, – сказал Бродский американцу. – Не хотите ли ознакомиться?

– С удовольствием сделаю это, – ответил Мелвин и, полистав рукопись, произнес: – Идет, мы издадим ее у себя. Как прикажете подписать?

– Только не именем автора.

– Хорошо. Мы подпишем по-нашему: Джон Смит.

Правда, в последний момент Бродский и Шахматов струсили. "Философский трактат" остался в кармане у Бродского.

Там же, в Самарканде, Бродский пытался осуществить свой план измены Родине. Вместе с Шахматовым, он ходил на аэродром, чтобы захватить самолет и улететь на нем за границу. Они даже облюбовали один самолет, но, определив, что бензина в баках для полета за границу не хватит, решили выждать более удобного случая.

Таково неприглядное лицо этого человека, который, оказывается, не только пописывает стишки, перемежая тарабарщину нытьем, пессимизмом, порнографией, но и вынашивает планы предательства.

Но, учитывая, что Бродский еще молод, ему многое прощали. С ним вели большую воспитательную работу. Вместе с тем его не раз строго предупреждали об ответственности за антиобщественную деятельность.

Бродский не сделал нужных выводов. Он продолжает вести паразитический образ жизни. Здоровый 26-летний парень около четырех лет не занимается общественно-полезным трудом. Живет он случайными заработками; в крайнем случае подкинет толику денег отец – внештатный фотокорреспондент ленинградских газет, который хоть и осуждает поведение сына, но продолжает кормить его. Бродскому взяться бы за ум, начать наконец работать, перестать быть трутнем у родителей, у общества. Но нет, никак он не может отделаться от мысли о Парнасе, на который хочет забраться любым, даже самым нечистоплотным путем.

Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде.

Какой вывод напрашивается из всего сказанного? Не только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как и он, опасному пути. И их нужно строго предупредить об этом. Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду!

А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев

(Цитируется по: Я. Гордин "Дело Бродского", Нева, №2, 1989)

Примечания редактора

1. Здесь и далее цитируются стихи, имеющие мало отношения к Бродскому. Более подробно о всех подтасовках данного фельетона можно прочесть в статье Я. Гордина "Дело Бродского".

"Тунеядцам не место в нашем городе"

"Вечерний Ленинград" 8 января 1964 года:

Отклики читателей на статью "Окололитературный трутень"

Статья "Окололитературный трутень", опубликованная в № 281 нашей газеты за прошлый год, вызвала широкие отклики среди читателей. Особенно много писем поступило от молодежи. Это и понятно. Ведь в статье шла речь о молодом человеке – Иосифе Бродском, который перестал учиться, не работает, ведет паразитический образ жизни и занимается кропанием формалистических стишков. Естественно, что такое поведение не может не вызывать у советской молодежи резкого осуждения.

"Нас возмущает, – пишут студенты Технологического института имени Ленсовета тт. Плачкова, Фейгин, Грудницкий, Плакидин и Казаков, – что в Ленинграде четыре года живет самый настоящий тунеядец. Бродского уговаривают, увещевают, проводят с ним воспитательную работу, но так и не могут заставить заняться общественно полезным трудом".

Статья обсуждалась и в Технологическом институте холодильной промышленности. По поручению группы студентов преподаватель кафедры истории КПСС П. Н. Смирнов пишет в редакцию:

"Обидно, что есть еще среди нас такие люди, как Бродский и окружающая его жалкая кучка прощелыг. Невозможно не выразить своего негодования в адрес этих бездельников".

По мнению т. Смирнова, опубликованная в газете статья поднимает важный, актуальный вопрос, связанный с воспитанием молодежи. В то время как замечательная советская молодежь завоевывает космос, самоотверженно трудится в цехах заводов, на целинных землях, практически решая задачи строительства коммунизма, находятся отдельные юнцы, которые проводят время в праздном безделье, интересуясь только собственной персоной. Нельзя потакать великовозрастным бездельникам типа Бродского.

Ю. Кнорринг из комсомольско-молодежного оперативного отряда Петроградского района считает, что Бродскому не место в Ленинграде.

Группа студентов Института водного транспорта пишет: "Таких тунеядцев, как Бродский, надо сурово наказывать в административном порядке". Эту же мысль высказывает газосварщик завода "Электросила" Ю. Беседин, старый производственник Я. Черняков и многие другие.

Совершенно справедливо ставит вопрос сотрудник Ленинградского пассажирского агентства В. Зайченко.

"Возмущает поведение не только Бродского, – пишет он, – но и тех, кто покрывал все его проделки, потакал ему".

К сожалению, и после опубликования статьи "Окололитературный трутень" нашлись у Бродского ярые защитники. Некоторые из них решили откликнуться злобными письмами в адрес авторов статьи. С пеной у рта защищают они Бродского, пытаясь опровергнуть факты, доказать его исключительную талантливость, чуть ли не гениальность.

Кто же эти люди, вступившиеся за тунеядца? Прежде всего, понятно, его близкие знакомые, те, кто курил ему фимиам. Среди них К. Кузьминский, по существу – тоже тунеядец; лишь недавно он устроился на подсобные работы в Эрмитаже. Кузьминский – один из тех, кто усердно перепечатывает и распространяет упаднические, пессимистические стихи Бродского.

Некоторые из защитников Бродского по существу ничего толком не знают о нем и тем не менее выступают в роли защитников. Кандидат исторических наук А. Горфункель так прямо и пишет: "Я не знаком с фактами биографии Иосифа Бродского". И, несмотря на это, он позволяет себе считать статью "клеветнической". На каком основании? На том, что он, Горфункель, что-то от кого-то слышал. Ничего себе аргумент! На том же основывает свою защиту Бродского преподаватель филиала Политехнического института на Металлическом заводе И. Ефимов.

Напрасно, думается, выступает от имени инженеров-геологов младший научный сотрудник института Гипроникель Е. Купман. В своем письме, берущем под защиту Бродского, она пишет, что выражает мнение друзей-инженеров, "болеющих за нашу культуру". Однако достоверно известно, что никто в институте ей писать такого письма не поручал. Купман, знакомая Бродского, выражает свое собственное ошибочное мнение. Зачем же, спрашивается, занимается она фальсификацией? Очевидно, для большей убедительности.

О том, что представляет собой Бродский во всем своем неприглядном виде, свидетельствует письмо, поступившее из Всесоюзного научно-исследовательского геологического института. В 1961 году Бродский был принят на сезонную работу в отряд восточносибирской экспедиции института. О том, как зарекомендовал он себя на этой работе, можно узнать из справки начальника отряда Г. Лагздиной.

"Когдя отряд добрался до места назначения, – пишет т. Лагздина, – Бродский отказался выполнять свои обязанности. Кроме того, он пытался заставить других техников, работавших в этой же партии, последовать его примеру. Его поведение было настолько возмутительно, что пришлось немедленно его уволить.

О Бродском можно сказать: таким не должен быть советский человек. Ложь, полнейшее отсутствие понятия о совести и долге перед своими товарищами в тяжелых таежных условиях – это основные качества Бродского. Для него характерно нежелание работать", – пишет в заключение Лагздина.

А вот еще один документ, свидетельствующий о неприглядном облике Бродского и тех, кто его рьяно защищает. К сожалению, автор этого письма не называет своего имени. Некогда он принадлежал к тем, кто поддерживал Бродского, пресмыкался перед ним, а теперь понял, что представляет собой этот тунеядец. Он рассказывает о возне, которую подняли защитники Бродского, вербуя себе сторонников, заставляя их выступать в защиту тунеядца. Автор письма называет Бродского карьеристом, который не останавливается ни перед чем.

Никакие попытки уйти от суда общественности не помогут Бродскому и его защитникам. Наша замечательная молодежь говорит им: хватит! Довольно Бродскому быть трутнем, живущим за счет общества. Пусть берется за дело.

А не хочет работать – пусть пеняет на себя.