Егор Холмогоров

Память об Освенциме

"Холокост" и "ревизионизм" как успешные операции "холодной войны" против советской истории

Поминальное богослужение по погибшим в Освенциме. Мероприятия в Освенциме должны стать для мировой общественности своеобразной кульминацией торжеств в память о 60-летии окончания Второй мировой войны.

В отличие от них, торжества в Москве в мае явно никто в мире не заметит, а если заметят, то сделают их очередным поводом для русофобских выпадов.

Немало, думаю, найдется и тех, кто в глубине души считает, что было бы лучше, если бы на освобождении Освенцима война бы и закончилась, и ни на какой Берлин русские не ходили.

А еще было бы лучше, если бы и Освенцим освободили американцы, а не эти русские варвары.

Не случайно, что в знаменитый «холокостный» фильм Стивена Спилберга вставлен подлый до невозможности эпизод, как освобождающие евреев из рук нацистов советские солдаты первым делом дают добрый совет: «На Восток не ходите. Там плохо. Идите на Запад».

В случае с Освенцимом мы имеем дело с двойным переносом смысла войны — с защиты человечества и, прежде всего, России от нацистского порабощения на освобождение страдающих евреев, и с подвига и страдания русского народа на страдания (на подвигах тут, впрочем, никто не настаивает) народа еврейского.

Кампания по этому переносу ведется, фактически, с самого окончания Второй мировой, когда европейцы осознали, что тот факт, что освобождать их от Гитлера пришлось русским, их не украшает.

Была проделана колоссальная пропагандистская работа по смещению акцентов в понимании войны.

С битвы за Москву на битву за Англию, со Сталинграда на D-Day и т.д.

И случай Освенцима стал образцово-показательным примером такого переноса.

Сейчас уже мало кто помнит, что Освенцим и другие лагеря смерти в Польше не только были освобождены советскими солдатами, но и что именно благодаря советской пропаганде была осуществлена их «информационная раскрутка» до первостепенного значения символов Войны.

Цели советской политработы были просты — показать зло, которое несет нацизм народам СССР и Восточной Европы, показать их страдания и подчеркнуть роль советского солдата как освободителя.

Информирование о лагерях смерти было поставлено на широкую ногу сразу же по их освобождении: для советских солдат и офицеров, местных жителей устраивались экскурсии по лагерям, которые стали важнейшим инструментом распространения антифашистских идей. Особое значение это имело в Польше, страдавшей от гнета нацистов, но и советских солдат не всегда встречавшей с радостью — пример «лагерей смерти», в которых погибло множество поляков, давал почувствовать наглядную разницу между даже самыми суровыми условиями советских репрессий и нацистской машиной террора. Если альтернатива между Гитлером и Сталиным многим полякам могла показаться неясной, то альтернатива между ГУЛАГ-ом и Майданеком выбиралась однозначно.

Позволю себе длинную, но очень характерную цитату из книги генерал-лейтенанта, члена военного совета (фактически – политкомиссара) 1 гвардейской танковой армии Николая Константиновича Поппеля «Впереди Берлин»:

«В один из дней конца августа мы отобрали из каждой бригады солдат, офицеров и политработников и организовали для них поездку в Майданек. Лагерь смерти был расположен всего в нескольких километрах южнее Люблина. Но увидеть его с дороги можно было не сразу: между дорогой и колючей проволокой растянулся огромный зеленый огород. Овощи росли здесь очень пышно: их удобряли золой из крематориев. Прах сотен тысяч покойников высыпали на эти ровные грядки. Охрана СС всегда имела к столу множество витаминов...

Нас провели мимо забора из нескольких рядов колючей проволоки, по которой совсем недавно шел ток высокого напряжения. С левой стороны от ворот возвышались небольшие производственные склады. В них господствовал образцовый порядок. Первый склад был обувным. Ботинки стояли аккуратно, отмытые от грязи и крови, приготовленные к отправке. Порядок, главное — порядок, учет и контроль! В следующем складе хранилась одежда. Покойнику ведь не требуется никакой одежды, и перед казнью заключенный должен был снимать лагерное одеяние и аккуратно вешать его на вешалку — в тот же день его отдадут вновь прибывшему смертнику. Еще один склад заполняли волосы. Здесь — тот же изумляющий «порядок»: волосы брюнетов — отдельно, шатенов — отдельно, блондинов — отдельно. Дальше шел склад зубов: отдельно по порядку разложены протезы, золотые коронки. Потом нам показали белую чистую камеру с душем. Здесь мылись заключенные. Потом их приводили в другую чистую камеру, где стояли широкие мраморные столы. Рядом с ними поблескивала нержавеющей сталью сложная медицинская аппаратура для выкачивания крови. Следующее помещение было уже для трупов: специальными приборами здесь извлекались остатки жира. Еще дальше снимали кожу. Сумочки и абажуры из человеческой кожи с татуировкой ценились особенно высоко. Останки заключенного — кости с внутренностями и мышцами — сжигали в печах, а пепел шел на удобрение огорода.

Но фабрика не справлялась. Узников поступало слишком много. Тогда эсэсовцы помогали производству: они пробивали людям черепа железными палками, которые сейчас были поставлены рядом с печами. Так достигалась «экономия» свинца. В лазаретных книгах мы видели записи веса заключенных: взрослый мужчина — 32 килограмма! Из такого не вытопишь жира, его желтая кожа не годится на изящную сумочку для фрейлин, да и крови с него не много возьмешь. Таких заключенных вели на пятое поле. Мы были на пятом поле, когда арестованные фашистские палачи отрывали там трупы своих жертв. Из груды развороченной глины проглянула ножка ребенка.

— Дегенераты! Убийцы! Садисты! — неистовствовала толпа поляков.

Не так давно сюда пригоняли колонны узников. Они ложились плотно рядами, и автоматчики поливали их свинцом. В эти часы вокруг лагеря гремели репродукторы, заглушая предсмертные крики и хрипы. Все знали: если румбу сменил фокстрот — значит, расстреливают. Мы видели баллоны со страшным газом «циклоном». Газ был специально приготовлен «только для Востока». Когда «циклона» оказывалось мало — людей травили хлором. Через синий глазок палачи наблюдали за происходящим в камере... Крематориев не хватало. Иногда убивали по восемнадцать тысяч в день, иногда и по тридцать. Начальник крематориев эсэсовец Мунфельд изощрялся, чтобы увеличить пропускную способность печей. Почти две нормы выполнял оберфюрер. Мы заглянули внутрь печи; кирпич был деформирован от невероятной жары, чугунные шиберы оплавились.

В бараках стены были испещрены надписями. Запомнилась одна из них: «Умри так, чтоб от смерти твоей была польза». Один из наших политработников застыл перед маленьким карандашным рисунком. Не было ни текста, ни подписи, только простой тихий украинский пейзаж. Сколько предсмертной тоски по родине глянуло с серой барачной стенки!

Теперь в лагере каждый день шли митинги. Толпы верующих пели «Богородицу», коммунисты — знаменитую польскую «Роту» — «Присягу». Казалось, они присягали отомстить за Майданек. На митингах выступали люди, оставшиеся чудом в живых.

— Я видел, — говорил при нас возчик Владислав Скавронек, — я на собственные очи видел, как эсэсовка привела в крематорий шестерых детей. Это были крошки от четырех до восьми лет. Начальник крематория Мунфельд сам их расстрелял из револьвера и отправил в печь.

— Я видела, как эсэсовка убивала моих подруг. Она раздевала их, избивала бичом и засекала их до смерти, — говорила бывшая заключенная Майданека.

Мы не узнали тогда имени эсэсовки-садистки. Теперь нам известно, что это была Ильза Кох. Сознаюсь, что даже нам, танкистам, было страшно в этом лагере. Казалось, что отсюда нет выхода. Вспоминалась надпись, которую поэт поместил над воротами «Ада»: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Но живые свидетели продолжали рассказы. Люди боролись и здесь, отсюда бежали русские пленные. В первый раз семнадцать русских на работе в лесу лопатами убили охрану и ушли на восток. Это называлось — «штурм лопатами». Второй раз бежали ночью: забросали проволоку (тогда еще не электрифицированную) пятью одеялами и ночью уползли восемьдесят человек. Пятьдесят их товарищей по бараку испугались опасностей побега — их всех наутро фашисты расстреляли тут же на месте. Здесь погибли русские, поляки, евреи, итальянцы, чехи, украинцы, греки, сербы, литовцы, албанцы, латыши, белорусы — полтора миллиона человек. Наши политработники, офицеры и солдаты увидели лагерь собственными глазами. Они рассказывали о Майданеке молодым бойцам, учили их не только ненависти к врагу, но и любви к освобождаемым от ига Гитлера народам. Майданек был местом, где великая человечность и великое интернациональное значение нашей борьбы становились особенно ясными».

Как нетрудно убедиться, пропагандистские мотивы и факты всё те же, что и в случае с темой «Холокоста» (собственно, сами специалисты по Холокосту ничего нового не придумали, они аккуратно взяли материал, добытый советскими политработниками), однако цель и мораль другая — не выпячивание страданий одного народа, а указание на то, что жертвами становились все народы порабощенных Гитлером земель, не еврейский национализм, а интернационализм и советский патриотизм (поскольку огромное число жертв было из России).

В ставшей знаменитой цифре «6 миллионов» самое непосредственное участие также приняла советская военная пропаганда, давшая поначалу невероятную цифру в 4 миллиона погибших в одном Освенциме.

Пропагандистский образ «нацистских лагерей смерти» и в действительных, и в фантастичных чертах был созданием именно советской, сталинской, а не сионистской пропаганды.

Он ясно подчеркивал значение освободительного похода Советской Армии по Восточной Европе и давал ему твердое обоснование.

И политическая мифология «Холокоста» была, на практике, одним из инструментов Холодной войны, была средством вышибить из рук советской пропаганды это оружие, делегитимизировать нахождение советских войск в Восточной Европе и, мало того, даже частично оправдать Гитлера в глазах антисемитски настроенной части восточноевропейцев.

«Холокост», с одной стороны играя роль инструмента по вколачиванию комплекса вины в западноевропейцев, в то же время был апологетикой Гитлера перед восточноевропейцами.

Представим себе поляков, которым сперва говорили, что в Майданеке мучили поляков — ненависть к Гитлеру была обеспечена.

А потом им сообщили, что во всех лагерях мучили только евреев.

В антисемитской до мозга костей, доведшей еврейский вопрос до действительного «окончательного решения» Польше это было лучшей апологетикой нацизма и надежным средством подорвать уважение к советской армии, которая «пришла, чтобы освободить на нашу голову жидов».

Таким образом, политический миф «Холокоста», сведший трагедию лагерей смерти исключительно к страданиям евреев, играл на психологическом фронте Холодной войны значительно более сложную роль, чем может показаться.

Поэтому в высшей степени наивным представляется тот пронацизм, который демонстрирует сейчас известная часть наших патриотов, охотно присоединяющихся к немецким «ревизионистам» и вовсе оспаривающим факт существования лагерей смерти и массовый террор против советского и польского населения.

Думая, что бьют по «еврейскому искажению истории», наши ревизионисты, фактически, уничтожают как раз советскую, сталинскую версию событий Второй мировой и занимаются не столько разоблачением «еврейского морального террора», сколько отрицанием того подвига, который совершил в ходе этой войны русский солдат.

Не следует забывать, что нацистский террор смерти был направлен против русского, советского народа, а не против одних только европейских евреев.

Отрицание этого террора, отрицание реальности лагерей смерти ведет к оправданию, как якобы благодетельного, гитлеровского нашествия на Россию.

Отрицать Освенцим — отрицать и Хатынь.

И задача русских патриотов совсем не в том, чтобы, вслед за немецкими ненонацистами, оправдывать диктатора, подручные которого сочиняли и реализовывали план «Ост».

Не следует вестись на приемы специалистов по психологической войне и, принимая как якобы данность тезис о «страданиях исключительно евреев и уникальной трагедии еврейского народа в Освенциме», на этом основании вовсе отрицать или преуменьшать факт страданий людей в Освенциме и ему подобных лагерях.

Намного разумней, благородней и патриотичней напомнить о том, что страдали там люди многих национальностей — и евреи в большом числе, но совсем не исключительно, страдали именно в результате гитлеровской политики «дранг нах остен», ставившей своей целью порабощение и уничтожение России.

И что именно подвиг русского солдата положил этим страданиям конец.

P.S. А тем временем, президент Российской Федерации Путин Владимир Владимирович, выступая в Кракове на церемониальных мероприятиях, посвященных годовщине освобождения Освенцима, заявил следующее: «Совсем недавно канцлер Германии сказал, что ему стыдно за прошлое, но это прошлое, а мы должны стыдиться сегодняшнего дня. Ведь даже в России, которая больше всего сделала для победы над фашизмом, для освобождения евреев, мы сегодня часто видим проявление этой болезни", — сказал президент. "Нам стыдно за это", — признался Путин. Эти его словам были встречены овацией зала».

Стыдиться или не стыдиться Путину, почему-то начавшему применять к себе царское местоимение «мы», — не мне решать. Но все-таки выстроенное им уравнение между нацистской Германией и современной Россией вызывает удивление. Удивление, после которого хочется задать только один вопрос: «Господин Президент, не подскажете ли адресочек ближайшего к моему дому лагеря смерти, где ежедневно сжигают в печах трупы 18 тысяч евреев?»