А.В.Журавский. Ислам и христианство (духовно-исторический контекст взаимодействия). Credo.Ru
Сегодня мы уже довольно отчетливо осознаем ту роль, которую сыграли народы Ближнего Востока, их культуры и духовный опыт в становлении и развитии европейской цивилизации. Ближний Восток был для Европы своего рода источником, из которого она черпала недостающие ей культурные элементы, и в то же время постоянным "раздражителем", ставившим перед европейской мыслью новые, неведомые проблемы, вынуждавшим напряженно искать на них ответы. Начиная с периода Высокого Средневековья эта роль ближневосточного интеллектуально-духовного партнера-оппонента принадлежала преимущественно арабо-мусульманс-кой культуре . История двух цивилизаций средиземноморского ареала в полной мере может быть понята лишь в контексте их взаимодействия, в ходе которого между ними, с одной стороны, складывается и осознается определенная духовная общность, а с другой — выявляются некоторые принципиально отличные социокультурные ориентиры.
Влияние ислама на Европу в средние века было многоплановым и разносторонним, оно коснулось в большей или меньшей степени всех уровней европейского общества, охватило самые различные сферы: бытовую, торгово-экономическую, техническую, политическую, литературную, научную, философскую, религиозную. Исследователям самых различных специальностей оно предлагает сегодня темы для размышления и поисков. Достаточно напомнить ставшие уже традиционными в современных гуманитарных науках проблемы. В области экономической истории — это дискуссии, связанные с возможным влиянием арабо-мусульманской экспансии в VII—VIIIвв. на генезис западноевропейского феодализма, начало которым положил известный "тезис Пиренна". В области литературоведения — это уже давно дебатируемые вопросы о соотношении восточных и европейских элементов в провансальской лирике, о восточных корнях средневекового жанра фаблио, о возможном воздействии на воззрения и творчество Данте арабских источников. В области истории естествознания — изучение влияния арабских наук на развитие европейской медицины и астрономии. В области истории философии — это споры о степени обусловленности латинского аверроизма философской системой Ибн Рушда (в частности, в какой мере учение Ибн Рушда о соотношении религии и рационального знания повлияло на развитие теории двойственной истины; это также проблемы, связанные с влиянием взглядов Ибн Сины на представителей августинианства позднего средневековья, с заимствованием понятийных категорий, которые были разработаны мусульманскими теологами (например, понятие атрибута).
В современной исламоведческой литературе под исламо-христианским диалогом часто подразумевают весь комплекс отношений, который складывался между двумя религиями в течение почти 14 веков их сосуществования. Отношения эти развивались в четырех основных плоскостях: экономической, военно-политической, культурной и религиозной. Существенным было то, что военно-политическая конфронтация между двумя цивилизациями вплоть до XX в. получала преимущественно религиозно-идеологическое обоснование. Утверждение ислама в Сирии, Египте и Северной Африке, отторгнувшее у христианства добрую половину средиземноморского ареала, завоевание мусульманами Испании и Сицилии и Крестовые походы в Палестину, взятие крестоносцами Иерусалима и реванш Салах ад-Дина (Саладина), Реконкиста в Испании и падение Константинополя, вторжение турок-османов на Балканы и восстания греческого и славянских народов — все эти события осмыслялись как войны за веру против "неверных", в категориях священной войны или джихада, закрепляя тем самым в сознании сторон идею исторического противоборства ислама и христианства.
Даже в ходе колониальной экспансии XIX—XX вв. религиозная символика занимала важное место в европейской идеологии. Так, взятие Алжира в 1830 г., архиепископ Парижа расценивал как "победу христианства над исламом". А во время Алжирской национально-освободительной войны (1954—1962) архиепископу Алжира Дювалю неоднократно приходилось осуждать попытки придать событиям религиозную окраску.
В средние века дополнительную эмоциональность в отношении европейцев к исламу вносила их "ревность о Святой земле" Палестины — колыбели христианства, и, следовательно, по праву принадлежащей христианам. В знаменитой своей речи на Клермонском соборе (26.11.1095) папа Урбан II, призывая рыцарей отвоевать "наши земли" у "персидского племени турок", "служащего дьявольским силам", сулил им не только материальные выгоды от похода ("земля же та, как гласит Писание, течет млеком и медом"), но и стать на "стезю святого гроба", т.е. на путь, которым паломники шли в Иерусалим. Заслуга борьбы с "неверными" приравнивалась к совершению паломничества.
И все же религиозно-политическое соперничество в средние века отнюдь не накладывало на отношение европейских христиан к исламу печати однозначности и категоричности. Отношение к религии мусульман было достаточно противоречивым. Вспышки религиозной ксенофобии и в буквальном смысле чудовищные образы ислама в массовом сознании уживались с довольно ясным пониманием европейской религиозной и культурной элитой реальности обмена духовными и материальными ценностями, а равно и с уважением к достижениям "враждебной" цивилизации в области культуры. Однако сегодня мы должны учитывать и тот факт, что внутренний социально-культурный контекст арабо-мусуль-манского мира, тот контекст, в котором творили мусульманские ученые и философы, становившиеся школьными авторитетами для средневековой Европы, оставался, по существу, полностью неизвестным даже наиболее светлым и просвещенным умам эпохи.
Заимствования носили подспудный, восполняющий характер. Европа интегрировала и перерабатывала прежде всего те элементы арабской и арабизированной античной мысли, те знания, которых недоставало ее собственной религиозно-культурной традиции. Установки на понимание чужой религии и культуры в целом как самостоятельной и самоценной — той, не имеющей в истории аналога установки, которая стимулировала в последующие века развитие европейской историко-философской и культуроведческой мысли, — еще не существовало. "Проблема ислама" виделась иначе.
Для христианства ислам имел в себе глубокую теологическую подоплеку. Он возник в начале VIIв. в атмосфере духовного влияния иудаистско-христианской традиции. Утвердив через авраамитический монотеизм свою связь с нею, но вместе с тем радикально противопоставив себя (через безусловную абсолютизацию этого монотеизма, которая исключала возможность воплощения божественной природы и отвергала идею триединства) христианству, ислам нарушал стройность и последовательность средневековых представлений христиан о божественном плане истории, был для них своеобразным религиозно-историческим вызовом. В чем общий исторический смысл мусульманства и какова его роль в божественном домостроительстве — таков был главный смысл христианского вопрошения об исламе.
Иначе реагировало на христианство мусульманское сознание. Основы представлений о христианстве и иудаизме, нормы отношения к их последователям были даны мусульманину в Коране и хадисах, имевших для него безусловный авторитет. Эти представления в главном сформировались уже в первый век существования ислама и с тех пор существенно не менялись. То чувство духовной избранности, которое сложилось у первых мусульман — арабов, чувство, питавшееся сознанием превосходства своей религии и своего языка, помогло им преодолеть гегемонию христианизированного мировоззрения на Ближнем Востоке раньше, чем они успели осмыслить само существование этого мировоззрения.
Мусульмане были искренне уверены, что они знают христианство лучше самих христиан, большинство из которых впало в заблуждение, неверно поняв или сознательно исказив то, чему их учил посланник божий Иса (араб. Иисус). Эта идея об извращении Писания евреями и христианами, выдвинутая Мухаммадом в мединский период и получившая признание в эпоху Арабского халифата, стала эффективным защитным механизмом, который позволял успешно противостоять влияниям более древних религиозных традиций. Но в то же время подобная безоговорочная уверенность в истинном знании во многом обусловила тот факт, что мусульманские теологи в своем подавляющем большинстве не задавались целью осмысления христианства даже из чисто апологетических соображений, вполне довольствуясь его коранической интерпретацией. В какой-то мере можно признать справедливым утверждение У. Смита, что "мусульмане не только ничего не знают о вере христиан, но даже не отдают себе в этом отчета". Хотя средневековый ислам дал образцы фундаментальных ереси-ографических сочинений (среди наиболее известных — "Ма-калат ал-исламиййин" Абу-л-Хасана ал-Ашари, "Китаб ал-фисал фи-л-милал" Ибн Хазма, "Китаб ал-фарк байна-л-фирак" Абу Мансура ал-Багдади, "ал-Милал ва-н-нихал" аш-Шахрастани), в которых можно видеть даже зачатки сравнительного религиеведения, однако в целом мусульманская апологетика в трактовке христианства выстраивалась на небольшом изначально заданном объеме сведений и установок.
Исламоведов, обращающихся к средневековой истории Европы, часто поражают две вещи: мощь и размах Крестовых походов и то важное значение, которое приобретают в европейской системе взглядов новые представления об исламе. Это происходит потому, что в мусульманском мире исследователь не встречается ни с чем подобным. У мусульман не возникло новых представлений о христианстве в результате Крестовых походов, да и сами эти походы были для них лишь серией пограничных стычек, не имевших для них того значения, как для Европы.
В целом, в отличие от спокойной и даже индифферентной позиции мусульман, отношение христиан к исламу всегда было эмоциональным и духовно непримиримым. Ислам был "вызовом", он требовал ответа и постоянного внимания к себе. Чтобы успешно бороться с верой могучего и опасного соперника, ее надо было изучать.
Прототип современного исламоведения возникает уже в средние века. Причем "ведение ислама" становится органической частью науки, идеологии и культуры европейского общества. "Его история не просто хронологическая последовательность школ и направлений, вызванных к жизни внешними социальными импульсами... Речь идет об едином непрерывном процессе с имманентными ему закономерностями".
Ислам не только дал Европе новые знания, он существенно повлиял на характер развития культурных процессов, во многом способствовал формированию европейского самосознания. Само понятие "христианская Европа", да и вообще представление о Европе как определенной территориальной и культурной целостности, складывается у европейцев только в ходе Реконкисты и Крестовых походов, т.е. возникает из противопоставления себя мусульманскому миру. Едва ли не впервые Европа отождествлялась с христианством в уже упоминавшейся речи Урбана IIна Клермонском соборе (см. [159, с. 20]). Проблема влияния ислама на становление самосознания европейцев рассматривается в исследованиях К. Даусона и Д. Хея.
Из кн. "Христианство и ислам. Социокультурные проблемы диалога", - Москва, 1990
Сегодня мы уже довольно отчетливо осознаем ту роль, которую сыграли народы Ближнего Востока, их культуры и духовный опыт в становлении и развитии европейской цивилизации. Ближний Восток был для Европы своего рода источником, из которого она черпала недостающие ей культурные элементы, и в то же время постоянным "раздражителем", ставившим перед европейской мыслью новые, неведомые проблемы, вынуждавшим напряженно искать на них ответы. Начиная с периода Высокого Средневековья эта роль ближневосточного интеллектуально-духовного партнера-оппонента принадлежала преимущественно арабо-мусульманс-кой культуре . История двух цивилизаций средиземноморского ареала в полной мере может быть понята лишь в контексте их взаимодействия, в ходе которого между ними, с одной стороны, складывается и осознается определенная духовная общность, а с другой — выявляются некоторые принципиально отличные социокультурные ориентиры.
Влияние ислама на Европу в средние века было многоплановым и разносторонним, оно коснулось в большей или меньшей степени всех уровней европейского общества, охватило самые различные сферы: бытовую, торгово-экономическую, техническую, политическую, литературную, научную, философскую, религиозную. Исследователям самых различных специальностей оно предлагает сегодня темы для размышления и поисков. Достаточно напомнить ставшие уже традиционными в современных гуманитарных науках проблемы. В области экономической истории — это дискуссии, связанные с возможным влиянием арабо-мусульманской экспансии в VII—VIIIвв. на генезис западноевропейского феодализма, начало которым положил известный "тезис Пиренна". В области литературоведения — это уже давно дебатируемые вопросы о соотношении восточных и европейских элементов в провансальской лирике, о восточных корнях средневекового жанра фаблио, о возможном воздействии на воззрения и творчество Данте арабских источников. В области истории естествознания — изучение влияния арабских наук на развитие европейской медицины и астрономии. В области истории философии — это споры о степени обусловленности латинского аверроизма философской системой Ибн Рушда (в частности, в какой мере учение Ибн Рушда о соотношении религии и рационального знания повлияло на развитие теории двойственной истины; это также проблемы, связанные с влиянием взглядов Ибн Сины на представителей августинианства позднего средневековья, с заимствованием понятийных категорий, которые были разработаны мусульманскими теологами (например, понятие атрибута).
В современной исламоведческой литературе под исламо-христианским диалогом часто подразумевают весь комплекс отношений, который складывался между двумя религиями в течение почти 14 веков их сосуществования. Отношения эти развивались в четырех основных плоскостях: экономической, военно-политической, культурной и религиозной. Существенным было то, что военно-политическая конфронтация между двумя цивилизациями вплоть до XX в. получала преимущественно религиозно-идеологическое обоснование. Утверждение ислама в Сирии, Египте и Северной Африке, отторгнувшее у христианства добрую половину средиземноморского ареала, завоевание мусульманами Испании и Сицилии и Крестовые походы в Палестину, взятие крестоносцами Иерусалима и реванш Салах ад-Дина (Саладина), Реконкиста в Испании и падение Константинополя, вторжение турок-османов на Балканы и восстания греческого и славянских народов — все эти события осмыслялись как войны за веру против "неверных", в категориях священной войны или джихада, закрепляя тем самым в сознании сторон идею исторического противоборства ислама и христианства.
Даже в ходе колониальной экспансии XIX—XX вв. религиозная символика занимала важное место в европейской идеологии. Так, взятие Алжира в 1830 г., архиепископ Парижа расценивал как "победу христианства над исламом". А во время Алжирской национально-освободительной войны (1954—1962) архиепископу Алжира Дювалю неоднократно приходилось осуждать попытки придать событиям религиозную окраску.
В средние века дополнительную эмоциональность в отношении европейцев к исламу вносила их "ревность о Святой земле" Палестины — колыбели христианства, и, следовательно, по праву принадлежащей христианам. В знаменитой своей речи на Клермонском соборе (26.11.1095) папа Урбан II, призывая рыцарей отвоевать "наши земли" у "персидского племени турок", "служащего дьявольским силам", сулил им не только материальные выгоды от похода ("земля же та, как гласит Писание, течет млеком и медом"), но и стать на "стезю святого гроба", т.е. на путь, которым паломники шли в Иерусалим. Заслуга борьбы с "неверными" приравнивалась к совершению паломничества.
И все же религиозно-политическое соперничество в средние века отнюдь не накладывало на отношение европейских христиан к исламу печати однозначности и категоричности. Отношение к религии мусульман было достаточно противоречивым. Вспышки религиозной ксенофобии и в буквальном смысле чудовищные образы ислама в массовом сознании уживались с довольно ясным пониманием европейской религиозной и культурной элитой реальности обмена духовными и материальными ценностями, а равно и с уважением к достижениям "враждебной" цивилизации в области культуры. Однако сегодня мы должны учитывать и тот факт, что внутренний социально-культурный контекст арабо-мусуль-манского мира, тот контекст, в котором творили мусульманские ученые и философы, становившиеся школьными авторитетами для средневековой Европы, оставался, по существу, полностью неизвестным даже наиболее светлым и просвещенным умам эпохи.
Заимствования носили подспудный, восполняющий характер. Европа интегрировала и перерабатывала прежде всего те элементы арабской и арабизированной античной мысли, те знания, которых недоставало ее собственной религиозно-культурной традиции. Установки на понимание чужой религии и культуры в целом как самостоятельной и самоценной — той, не имеющей в истории аналога установки, которая стимулировала в последующие века развитие европейской историко-философской и культуроведческой мысли, — еще не существовало. "Проблема ислама" виделась иначе.
Для христианства ислам имел в себе глубокую теологическую подоплеку. Он возник в начале VIIв. в атмосфере духовного влияния иудаистско-христианской традиции. Утвердив через авраамитический монотеизм свою связь с нею, но вместе с тем радикально противопоставив себя (через безусловную абсолютизацию этого монотеизма, которая исключала возможность воплощения божественной природы и отвергала идею триединства) христианству, ислам нарушал стройность и последовательность средневековых представлений христиан о божественном плане истории, был для них своеобразным религиозно-историческим вызовом. В чем общий исторический смысл мусульманства и какова его роль в божественном домостроительстве — таков был главный смысл христианского вопрошения об исламе.
Иначе реагировало на христианство мусульманское сознание. Основы представлений о христианстве и иудаизме, нормы отношения к их последователям были даны мусульманину в Коране и хадисах, имевших для него безусловный авторитет. Эти представления в главном сформировались уже в первый век существования ислама и с тех пор существенно не менялись. То чувство духовной избранности, которое сложилось у первых мусульман — арабов, чувство, питавшееся сознанием превосходства своей религии и своего языка, помогло им преодолеть гегемонию христианизированного мировоззрения на Ближнем Востоке раньше, чем они успели осмыслить само существование этого мировоззрения.
Мусульмане были искренне уверены, что они знают христианство лучше самих христиан, большинство из которых впало в заблуждение, неверно поняв или сознательно исказив то, чему их учил посланник божий Иса (араб. Иисус). Эта идея об извращении Писания евреями и христианами, выдвинутая Мухаммадом в мединский период и получившая признание в эпоху Арабского халифата, стала эффективным защитным механизмом, который позволял успешно противостоять влияниям более древних религиозных традиций. Но в то же время подобная безоговорочная уверенность в истинном знании во многом обусловила тот факт, что мусульманские теологи в своем подавляющем большинстве не задавались целью осмысления христианства даже из чисто апологетических соображений, вполне довольствуясь его коранической интерпретацией. В какой-то мере можно признать справедливым утверждение У. Смита, что "мусульмане не только ничего не знают о вере христиан, но даже не отдают себе в этом отчета". Хотя средневековый ислам дал образцы фундаментальных ереси-ографических сочинений (среди наиболее известных — "Ма-калат ал-исламиййин" Абу-л-Хасана ал-Ашари, "Китаб ал-фисал фи-л-милал" Ибн Хазма, "Китаб ал-фарк байна-л-фирак" Абу Мансура ал-Багдади, "ал-Милал ва-н-нихал" аш-Шахрастани), в которых можно видеть даже зачатки сравнительного религиеведения, однако в целом мусульманская апологетика в трактовке христианства выстраивалась на небольшом изначально заданном объеме сведений и установок.
Исламоведов, обращающихся к средневековой истории Европы, часто поражают две вещи: мощь и размах Крестовых походов и то важное значение, которое приобретают в европейской системе взглядов новые представления об исламе. Это происходит потому, что в мусульманском мире исследователь не встречается ни с чем подобным. У мусульман не возникло новых представлений о христианстве в результате Крестовых походов, да и сами эти походы были для них лишь серией пограничных стычек, не имевших для них того значения, как для Европы.
В целом, в отличие от спокойной и даже индифферентной позиции мусульман, отношение христиан к исламу всегда было эмоциональным и духовно непримиримым. Ислам был "вызовом", он требовал ответа и постоянного внимания к себе. Чтобы успешно бороться с верой могучего и опасного соперника, ее надо было изучать.
Прототип современного исламоведения возникает уже в средние века. Причем "ведение ислама" становится органической частью науки, идеологии и культуры европейского общества. "Его история не просто хронологическая последовательность школ и направлений, вызванных к жизни внешними социальными импульсами... Речь идет об едином непрерывном процессе с имманентными ему закономерностями".
Ислам не только дал Европе новые знания, он существенно повлиял на характер развития культурных процессов, во многом способствовал формированию европейского самосознания. Само понятие "христианская Европа", да и вообще представление о Европе как определенной территориальной и культурной целостности, складывается у европейцев только в ходе Реконкисты и Крестовых походов, т.е. возникает из противопоставления себя мусульманскому миру. Едва ли не впервые Европа отождествлялась с христианством в уже упоминавшейся речи Урбана IIна Клермонском соборе (см. [159, с. 20]). Проблема влияния ислама на становление самосознания европейцев рассматривается в исследованиях К. Даусона и Д. Хея.
Из кн. "Христианство и ислам. Социокультурные проблемы диалога", - Москва, 1990
