[santehlit]

- Обещали.
- Андрюха, а после игры-то искупаемся?
- А что нам делать до вечера? Отыграем и в озеро. Праздник, народу полно.
- Зрителей будет, хоть отбавляй.
- Заметь, все против нас болеть будут - кабы не опрофаниться.
- Цыц! Такие разговоры перед игрой… Язык оторву и собакам выброшу.
- Пионеров сделаем, куда потом?
- В Англию, на чемпионат.
- Играть? Смотреть?
- До Англии доехать денег не хватит.
- Сыграем пару матчей на интерес.
- На футболе много не заработаешь. Богатым надо родиться.
- Вот в Англии лорды «пузырь» со скуки гоняют - им не надо думать, чего похавать.
- Мы тоже лорды. Чем хуже?
- Ага, лорды с Болотен-стрит.
- Далеко ещё? А может, пробежимся немножко, для разминочки, пока нет жары.
Сашка Ломовцев оглядел растянувшуюся колонну:
- Трусцой… вперёд… марш!
Мы побежали. Тут же притормозил грузовик. Из кабины:
- Эй, спортсмены, подвезти?
- Ну, конечно.
Вот ведь как бывает в жизни. Шли по дороге и оглядывались с надеждой на каждую проходящую машину. Никто не тормозил - видно, принимали нас за банду подростков, идущую на праздник затевать драки и прочие хулиганские забавы. Стоило только намекнуть, что мы спортсмены – и, пожалуйста, всенародная любовь и уважение.
Спасибо, вернём долги красивой игрой.
В кузове грузовика мигом пролетели остаток пути. Мелькнул вековой бор из мачтовых сосен с тёмными голубовато-зелёными кронами где-то под облаками. И вот он, долгожданный берег озера, заполненный толпами народа – купающегося, загорающего, играющего в мячи, жующего, пьющего и стоящего в очереди за закусками, напитками, мороженым…
На высокой, наспех сколоченной эстраде играли музыканты. Репродукторы, как и разноцветные флажки, украшавшие каждый столб, создавали атмосферу всеобщего веселья и праздника. Озеро заманчиво сверкало солнечными бликами и манило прохладой. Жди, родное, мы скоро - сначала в лагерь пионерчиков трепать.
О наших будущих соперниках чуточку подробнее - они того стоят. Дело в том, что на берегу озера Подборное ютились два пионерских лагеря - «Восход» для сельской детворы и «Чайка», городской ребячий пансионат (если можно так выразиться). Вот эти самые «чайковцы» с мячом на «ты», потому что в городе в любом дворе – спортивная площадка, при каждом ЖЭКе – футбольный клуб.
Зелёный штакетник закончился высокими металлическими воротами с вывеской в форме спасательного круга «Пионерский лагерь «Чайка». Добро пожаловать!»
Девушка лет двадцати в чёрной юбке, белой рубашке с алым галстуком окинула нас тревожным взглядом:
- Что вам, мальчики?
- Мы футболисты, играть приехали. Вообще-то, нас Нина Михайловна приглашала.
- Ой! – обрадовалась девушка. – Да, да, мы вас ждём. Проходите, стадион вон там. Я сейчас физрука найду.
Мы степенно прошлись усыпанной песком дорожкой, и расселись на лавках трибуны футбольного поля. Крепкий парень в спортивной форме вскоре появился и всем без исключения пожал руку. Начало вроде ничего.
Потом пришла давешняя девушка, и они заспорили. Ей не хотелось нарушать установленный порядок праздника, а он утверждал, что играть надо немедленно или поздно вечером. В пекло гонять футбол мало удовольствия для спортсменов, и для болельщиков не рай на трибунах.

[santehlit]

Спорили они долго, горячо. Наконец, парень уступил. И нас повели обедать.
Повара звали Роза Васильевна. Характер у неё был добрый, а обед отменный – борщ, мясо с картошкой и компот. Кто хотел, просил добавки.
- Жаль, что это всего лишь обед, а не победный банкет, - посетовал Андрей Шиляев.
А Колыбеля не изменил своёму репертуару:
- Мама, Васильевну люблю.
Мама, за Васильевну пойду.
Для меня у ней найдётся всё, что естся, всё, что пьётся
Вот за это я её люблю.
Дородная повариха оглушительно хохотала, прижав пухлые ладони к высокой груди.
После сверх сытного обеда пошли купаться. Потом загорали. Лёгкий бриз – прохладный, ароматный - освежал мокрое тело. Солнечные блики играли в волнах, кругами расходящихся от купающихся и играющих в воде людей. Мы лежали в раскалённом песке. И не было сил не только играть в футбол, но и думать о нём. А может, ну его на фик? У людей-то праздник - праздник жизни.
- Пойдём, что-то покажу, - Вовка Грицай потянул за локоть.
Неподалёку нацмен, коренастый и волосатый, жарил на мангале сардельки. Вовка встал в трёх шагах и принялся смотреть на его работу хмуро и внимательно, неотвязно.
Мангальщик раз бросил беспокойный взгляд чёрных, как уголь, глаз, другой.
- Чаго тыбе, малчик? Праходы.
Мальчик и бровью не повёл. Нацмен торопливо сунул Вовке горячую сардельку, обёрнув её в капустный лист, и подтолкнул прочь, взявшись волосатой рукой за плечо.
- На. Иды, пожалста, гулай.
Вовка откусил сардельку, сунул мне:
- Хочешь?
- Куда? – я похлопал себя по тугому животу.
Вовка тоже не хотел и скормил остатки резвящемуся пёсику.
Возле нас расположилось загорать семейство - он толстый и в очках, она молодая, очень красивая, спортивная, грациозная женщина, и маленькая дочка их, которая, уронив в воду большой разноцветный мяч, тут же расплакалась. Я достал ей потерю, а она взяла меня за руку и подвела к своим.
Мама в открытом чёрном купальнике поднялась навстречу, взяла меня за подбородок, заглянула в глаза:
- А ты мне нравишься.
Я вспыхнул, отвёл взгляд и понял, что влюбился. Чтобы что-то сказать, буркнул:
- Меня Толей зовут. Мы в футбол приехали играть. В три часа на стадионе пионерлагеря. Приходите болеть.
- Обязательно придём, - сказала женщина и наперегонки с дочерью побежала за мячом.
Её муж жевал, сидя у самобранки. Поправил очки лоснящейся пятернёй:
- Говоришь, в футбол?
Он пошарил вокруг глазами, дотянулся толстой лапой до другого мяча, поменьше, наверное, для игры в водное поло.
- Футбол, говоришь?
Он бросил мяч, но не мне, а почему-то Сашке Ломовцеву.
Наш мастер ловко принял его на ногу и начал жонглировать. Я бы, конечно, опозорился, а Ломян на такие штуки горазд. Он долго держал мяч в воздухе – вокруг уже начали собираться зеваки, кто-то принялся считать вслух. Сашка поймал мяч руками и раскланялся. Зрители зааплодировали.
- Да ты, брат, талант, - сказал довольный толстяк.

[santehlit]

Высокий мужчина со строгим худым лицом, пронизывающим взглядом зелёных глаз и тяжкой гривой пшеничных волос, заплетённых сзади в косичку, усмехнувшись, сказал:
- Так может каждый.
- И ты? – закряхтел толстяк. Сил ему хватало только на то, чтобы поворачиваться с боку на бок.
- И я, и вы, и этот мальчик…
- Мальчик, ты умеешь мячом жонглировать?
Я пожал плечами:
- Умею немножко, но не так…
Толстяк рассмеялся:
- Если б победы давались одним оптимизмом. Спорим на трёшку - он и минуты не продержит мяч в воздухе.
- У меня нет столько, - испугался я.
- Это заметно, – сказал мужчина с косичкой. – Но не важно. Я ставлю червонец за то, что этот паренёк в два счёта научится владеть мячом не хуже первого.
- Бред конечно, но хотелось бы попытку посмотреть, - зевнул толстяк.
- Нет ничего проще. Мальчик, хочешь научиться жонглировать мячом, как цирковой артист?
Я кивнул.
- Тогда успокойся, - сказал мужчина с косичкой. – Освободи свой разум от всех ненужных мыслей. Загляни в центр своего сознания и постарайся остаться там.
Следуя его указаниям, я расслабил мышцы спины и ног, повертел головой, пошевелил пальцами, сделал три глубоких вздоха и стал ждать.
- Готов?
- Готов.
- Жонглирование – это бесконечная серия отдельных повторяющихся движений. Закрой глаза. Отличная ориентация во времени и пространстве – основное условие. Думай о том, где ты находишься, определи своё место во вселенной.
Я представил себе Землю в виде глобуса, висящего в мировом пространстве. Повращал, узнавая очертания материков и океанов. Нашёл точку на земной поверхности и устремился к ней душой. Мир разом сузился до песчаного берега лесного озера.
- Представь, что вокруг тебя хрустальная посуда – мяч упадёт, и останутся только осколки. А теперь отбрось эту мысль напрочь, забудь её вместе со страхом уронить мяч. Ты его не уронишь - он будет скакать столько, сколько захочешь. Всё понял? А ну!
Мяч перелетел из рук мужчины с косичкой на мою ногу и запрыгал передо мной, как привязанный. Я не понимал, как это происходило, но жонглировал красивее Ломяна – меняя ноги: левой, правой, левой, правой – легко, непринуждённо.
Остановился, когда мне захлопали все зрители, и наши ребята тоже. Стоял беспомощный, чувствуя, как пылают мои щёки, и боялся одного – команды: «а ну-ка, повтори». Вряд ли смог бы. Я ведь даже не понимал, как это получилось.
- Гипнотический трюк, - предположил толстяк. – Или шарлатанство. Вы заранее сговорились разыграть публику, а пацана подсунули тренированного.
Тем не менее, он покряхтел, повозился в вещах и протянул гипнотизеру десять рублей.
- Гипноз? Ну, если только самую малость. Я просто помог парню избавиться от страха перед неудачей и сосредоточиться на задуманном.
Лицо его оставалось строгим, даже мрачноватым – «мефистофелевским», сказала бы наша «русачка».
- В каждом человеке кроится масса всевозможных талантов, но комплексы, увы, комплексы закрепощают душу мятущуюся и не дают их проявить.
- Мистика, - отмахнулся толстяк то ли от мухи, то ли от собеседника. – Вам бы с вашим талантом банки брать, а не детишек забавлять.

[santehlit]

Их спор меня совсем не увлекал. Я стоял, прислушиваясь к самому себе, всё ещё не в состоянии понять, как это у меня получилось. Руки мелко дрожали, в ушах стоял гул далёкого прибоя. И всё. Последствия сошедшей благодати? Или вдохновения?
- Эй, Пеле, пошли, - окликнули меня – Уже пора.
А что? Может, и Пеле. Вот попрошу гипнотизёра, он меня заколдует – и айда лови, вынимай мячи из сетки. Надо только от комплексов избавиться.
Репродукторы по всему побережью объявили, что на стадионе пионерского лагеря начинается футбольный матч между спортсменами «Чайки» и сельской командой из Увелки. То, что мы из Увелки понятно, но почему сельская – тогда уж поселковая. Но было подчёркнуто диктором - именно, сельская.
И народ повалил - закрывали машины, сворачивали самобранки и спешили в «Чайку». Скамейки стадиона все заполнились.
Мы переодевались за воротами. Подошёл физрук.
- У вас нет что ли единой формы? Тогда играйте – голый торс. Хоть не по правилам, ну так, путать не будем.
Голышом так голышом, нашим легче – жара африканская.
Вовка успел побывать в соседнем лагере «Восход», где отдыхал самый маленький Грицай – Серёжка. Вести он принес неутешительные – наши соперники здорово играют, восходовцам по двадцать «банок» вколачивали, и никаких шансов.
Мы приуныли. Не зря народ валит – над деревней потешиться. Может сбежать? Да, поздно уже - сами ведь назвались. Да и обед надо отрабатывать. Играем!
Пионеры в красивой сиреневой форме уже разминались у противоположных ворот. Пора и нам на поле.
- Постойте, ребята, - подошёл человек с косичкой. – Вас уже раздели? И на трибунах веселятся, пророчат разгром. Попробую помочь. Ну-ка сели в круг. Закройте глаза и слушайте только меня. Ничего на свете нет, только вы, ваше сильное, неутомимое тело, которому будет послушен мяч. Напрягли всю волю, сжали в кулак. Замерли до остановки сердца. Всё, пошли. Кто голкипер?
С поля уже свистел судья-физрук. Все пошли к центральному кругу, так и не размявшись. Я задержался - было интересно, что он скажет старшему Калмыкову, стоявшему у нас на воротах. А он ничего не сказал - заставил закрыть глаза, и положил ладонь на Борькин лоб. Так они замерли на целую минуту.
Судья вторично просвистел, приглашая команды к построению.
Под дружное ликование трибун игра началась. Пионеры накатывались на нас лавина за лавиной, организуя атаки большими силами. Мы же наоборот, огрызались короткими и яростными контратаками. Здесь блистал индивидуальным мастерством Сашка Ломовцев, раз за разом взламывая защиту соперника и врываясь в их штрафную. И удары были хороши, вот результата пока не было.
Минут двадцать прошло, и болельщики засвистели, заулюлюкали, требуя от любимцев гола. А пионеры начали нас уважать - поставили к Ломану опеку, потом ещё одного игрока.
Когда мы забили гол, Сашка троих обыграл. Его уже откровенно валили на газон, но он сумел выдать пас за спину защитников, и набежавший Толик Назаров пушечным ударом чуть было не оторвал руки вратарю. По крайней мере, я точно видел, как он тряс кистями и прыгал словно ошпаренный.
Трибуны охнули, жидко поаплодировали. А мы ликовали вовсю.
Пионеры, кажется, ещё не поняли, что проигрывают - по крайней мере, их тактика до перерыва не изменилась. А после перерыва… М. Ю. Лермонтов, чьё имя с гордостью носит наша улица, когда-то хорошо сказал о похожем:
- Уж был денёк: сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут…
Пионеры будто встрепенулись, забегали, насели на наши ворота и лупили, лупили, лупили без конца. Трибуны ликовали - гол казался неминуем. Но чертовски здорово играл наш вратарь. Борька вытаскивал такие мячи, что Яшин бы позавидовал. Ему начали хлопать болельщики и поощрять возгласами.
К концу матча с трибун дружно неслось:
- Держись, колхозники! Судья, время!
Физрук решил не рисковать и на последней минуте назначил спорный, очень спорный, пенальти. Был удар, был немыслимый Борькин бросок, а мяч пролетел мимо ворот.
Победа!
Мы ликовали, нас поздравляли.
Когда, наконец, суета утихла, попытался разыскать гипнотизера, но не нашёл. Не видел его на трибунах и во время матча. Заметил толстяка с дочкой, его жену-красавицу, которую любил уже целых полдня, а гипнотизёр куда-то пропал, будто и не было.
До сих пор сомнения берут – а был ли?

[santehlit]

3

Потом пришла апатия.
Ну, ничего не хотелось делать, абсолютно - ни бегать по утрам, ни пузырь гонять вечерами. Футболисты сборной СССР привезли из Англии бронзу, стали кумирами всего Союза, а про нас и краешком уха никто не слыхивал. Стоит ли упираться?
В тот знойный день неоглядные холмистые дали облачного неба наводили такую тоску, что её не мог развеять и сизый горизонт – предвестник будущей грозы. Поляна между околицей и болотом, служившая нам футбольным полем, казалась пустынной, давным-давно вымершей. Не слышно обычного гомона, ударов по мячу, хотя вся команда здесь - все в сборе, в полном составе, только умирают с тоски у покосившихся ворот. Видавшая виды, штопаная-перештопаная трёхклинка под чьей-то белобрысой головой. Солнце бодро слало свои лучи в разрывы облаков, тени которых наперегонки скакали через поле. Только нас взбодрить вряд ли кому под силу.
- Да-а, - ворчал Борька Калмыков. – Кажись, к ночи грозу надует.
- Старые кости ломит? – участливо спросил Серёжка Колыбельников.
Вовка Грицай усердно грыз ногти - он и ему нашёл «приветливое» слово:
- Не кормят дома?
- Пошёл ты… - огрызнулся Вовчик.
- Э-эх, тоска с вами, - Колыбеля лёг поудобнее, подперев скулу рукой. – Вон Ёршик идёт, сейчас чего-нибудь соврёт.
И спел, как обычно:
- Мама, я Ёршика люблю.
Мама, за Ёршика пойду.
Ёршик много выпивает, днями дурака валяет.
Вот за это я его люблю.
Виктор Ершов недавно из армии пришёл, пил и куролесил, на работу устраиваться не спешил.
Вообще-то, на улице Серёжку Колыбельникова звали совсем не Колыбеля - это я так, чтобы понятно было - а звали его совсем даже непонятно – Гала. Не потому что у него было что-то общее с девочкой по имени Галя. Нет. Наверное, оттого, что он был черноволос, как галчонок. По крайней мере, младшего Колыбельникова Сашку все звали – Галчонок. А вот старшего их брата не дразнили никак, а просто – Вова. Он отслужил на подводной лодке «Челябинский комсомолец» и вёл себя очень даже солидно.
Кому как повезёт. Это в смысле прозвища. Моё Вы знаете. Вовка Грицай с некоторых пор стал полнеть, и его дразнили «Сало». Все ждали, когда он по упитанности Халву догонит. Но Вовчик застрял где-то в промежутке – не худой и не толстый. Просто он, как начинал играть, тут же потел и весь лоснился, будто от жира.
Вольдемар, конечно, психовал на Сало. А потом, как-то незаметно Сало переродилось в Сулу. Я ему по-дружески объяснил, что был такой диктатор в Древнем Риме - всех гонял, и Грицай смирился. Тот римлянин, возможно, имел в имени два «л», не знаю, но наш – точно одну.

[santehlit]

А вот мою одноклассницу Раю Митрофанову дразнили так – «Бух-книга-тетрадь-авторучка». Это ж надо до такого додуматься! А терпеть каково? Я и говорю, кому как повезёт. Ну, да ладно. Отвлёкся, а Ёршик уже подошёл.
- Здорово, орлы! Хандрим? Есть дело на полмиллиона.
Он не спеша пожал присутствующим руки, присел и закурил.
- Перебрал я вчера, - сказал, обращаясь к Андрею Шиляеву. – Наболтал лишнего. Короче, Андрюха, Стадник сейчас приходил. Я, оказывается, прихвастнул, что вы здорово пузырь гоняете. Поспорили мы на ящик бормотухи…. Чёрт, дёрнул! У меня и денег таких нет. А Стадник, паразит, все улицы оббегал, до самой больницы. Короче, они сборную против вас выставляют. А, Андрюха? Сыграть надо. Нет, выиграть надо. Обязательно выиграть. У меня и денег сейчас нет, проставиться, а уговор, сам знаешь, всего дороже.
- Короче, - голос Ёршика напрягся и стал жёстким. – Если проиграете, собираете деньги на винище. Или…
- Или? – Андрей презрительно скривил тонкие губы..
- Или всем по рылу…
- Так прямо всем?
Мы чувствовали, как напрягся Андрей, и сами подобрались, готовы были по его команде наброситься на Ёршика и завалить в траву. Бить, конечно, не били бы - всё-таки, старшее поколение и всё такое прочее, но то, что мы команда, показали и заставили себя уважать.
А что? Не верите? Мы тут недавно Генке Стофееву накостыляли. Тоже ведь дембель, после армии. По-нашему так - заслужил, гуляй, но команду уважай. Мы хоть и пацаны, но не для побегушек, и помыкать собою не дадим. Короче, дали ему по разу, даже не все – Андрей Шиляев, Сергей Ческидов (с него и началась буза), да, кажется ещё Вася Добрик. Больше-то и не понадобилось - Генка так стартанул в сторону дома, что любо-дорого было смотреть.
Ёршик, конечно не Стофа, но и для него есть предел нашего терпения. Ждём, что скажет капитан.
Влез Сашка Ломовцев:
- А кто играть-то там умеет? Ну, на Октябрьской два-три человека, Журавли с Соньки Кривой, на Больничке - Бобыль. Конечно, ребята неплохие, если соберутся, но ведь опять же сыгранности-то никакой. Соглашаемся, Андрюха, а то тут со скуки одуреем и траву жевать начнём.
Андрей никогда не был противником футбола, но вот Ёршик, его тон…
Виктор Ершов не страдал, как Стофа, избытком гонора, он тут же вцепился в спасательный круг:
- Выручайте, мужики, а.… Надерём хвоста всей Больничке и Октябрьским заодно. А винище вместе выпьем. А, мужики?
И «мужики» согласились.
Были сборы не долги - от болота до футбольного поля у больницы мы добрались за полчаса. К удивлению, народу там уже было довольно таки прилично. Пинали мяч в кругу наши будущие соперники. Какая-то чёрная лохматая собачонка носилась взад-вперёд и тявкала, всячески выражая своё негодование к мячу и игрокам. На скамейках за воротами курили болельщики – больные в больничных халатах, сбежавшие из палат. Поле качеством было таксебешным, наше получше – и разметкой, и отсутствием коровьих «блинов». Тут бегай и смотри, как бы не вляпаться.
Мы скинули лишнюю одежду у дальних от больничного забора ворот, тоже встали в круг на перепасовку. Старшие ребята пошли здороваться со знакомыми пацанами. Капитан и тренер обговаривали условия игры. Выбрали судью.
Сели посовещаться.
- Толян, - Ломян, в своём репертуаре, давал указания на игру. – Тебя они не знают, душить будут меня. Вы все – пас на меня, а я с мячом буду уходить в угол, утащу защитников, и навес на пятачок. Толян, ты врываешься на пустое место. А дальше сам знаешь – не промахнись.

[santehlit]

Толик Назаров кивнул головой, соглашаясь.
- Добрик, поиграешь сегодня в центре. Все угловые, все верховые мячи твои. Попробуй не забей – Ёршику скормим.
Ческидову:
- Серёга, ты чуть оттянешься, у тебя хороший пас, будешь разводящим. Только помни, все пасы на меня, на свободное пространство в угол. Не создавай нападению проблем. Возле меня всегда будут два-три придурка: я в угол, они за мной – пятачок будет свободный. Лупи – не хочу. Все поняли?
- Защита, стоять насмерть. Если валить, то подальше от штрафной - судья не наш, как дудеть будет неизвестно. А вообще, вначале поиграйте попроще - на отбой, а дальше посмотрим, как игра пойдёт.
Никто никогда не спорил с Сашкой, даже Андрей-капитан: его дело - дисциплина в команде. В игре все слушались Ломяна без ропота. А если нет, то и пендаль по мягкому месту от Шиляя не задержится.
- Всё, встали.
Парни напротив казались крупнее.
- Толя, - Миша Мамай руководил защитой. – Справа становись, особо не мудри, чуть что - выбивай за боковую.
Видя мой мандраж, ободрил Борька Калмыков.
- Не дрейфь, Агарыч. Этим бананам мы сейчас накостыляем.
От избытка спортивного настроя он подпрыгнул, пытаясь зацепиться за перекладину ворот, а она ухнула, треснула и чуть не упала. Борька спрыгнул, вжал голову в плечи, ожидая на неё обломки, но лишь труха посыпалась на его курчавые волосы.
Судья в больничном халате дал свисток. Игра началась. Мяч укатился к тем воротам и застрял надолго. Если позволите, я дальше противника «болячками» буду называть – поле у больницы, и живут они тут все неподалёку. Разве только Октябрьские ближе к болоту.
Продолжу. «Болячек» мы прижали к их воротам и не давали высунуться из штрафной. Гол должен быть, но всё не было. Не было хорошего последнего удара. Была сутолока, была свалка у ворот, даже «косьба» откровенная на пяточке. Но арбитр молчал, забыв про свисток. Наш центральный защитник забеспокоился, задёргался, подался вперёд.
- Толян, следи за этим.
Я с края переместился к центру, поближе к скучающему в одиночестве форварду. Он был длинный, худощавый, смуглый, черноглазый и черноволосый, весь упругий и гибкий, точно силок для птиц. Лет ему было шестнадцать, а может, даже и больше. И бегал он, как олень. Это я тотчас же почувствовал. Мяч сильным ударом выбили из штрафной. Долговязый сорвался с места и помчался к нему. А я за ним. С техникой-то у него было слабовато. Пока он усмирял пузырь, я подлетел. Чтобы обыграть меня он пустил футбол далеко вперёд на ход себе. И обогнал меня в три скачка. Он вышел один на один с воротчиком, но без мяча. Тот уже был в руках Калмычка.
- Где, самка, бегаешь? – зло бросил мне Борис, далеко с рук выбив мяч.
- Я на перехват пошёл, - оправдывался, смущённый и растерянный.
- Бегать научись, перехватчик. Мишка, Мишка, вернись к воротам!
Но Мамайчик и сам уже нёсся на свое место крейсерской скоростью.
- Фу, блин, чуть не пропустили. Иди на край, прижмись ближе к игре, не делай разрыва. Там такая мясорубка. Ну, быть драчке, точно быть - ребята бурые, злые, играть не могут, по ногам секут. Чесян уже хромает.
Долговязый форвард ещё дважды получал мяч, рвался к нашим воротам, но не обыграть, не обогнать Мишу Мамаева он не смог. Тогда сместился на мой край.

[santehlit]

- Ближе, ближе, Толян. Атакуй его при приёме - ты же видишь, он тебя делает на прямой. Прижмись к нему, ни на шаг не отставай, – поучал Михаил. – Похоже, эта глиста – всё, что они имеют.
Всё исполнил, как сказали, и мне пару раз удалось сорвать его атаки даже ещё не начавшиеся. Уже говорил, с техникой он не на «ты» - мяч от него отскакивал, как от стенки, а я подхватывал, перехватывал и навешивал в штрафную. Долговязый совсем расстроился и оттянулся к своим воротам. Я следом и оказался как бы в нападении.
А гол назревал. Дважды мяч попадал в штангу. Угловые следовали один за другим. Однажды удар был такой сильный, что мяч улетел за больничный забор.
Пока за ним бегали, долговязый подошёл ко мне и толкнул в грудь:
- Ты что здесь делаешь?
Я поискал глазами судью.
- Автобус жду.
- Что? – долговязый рассвирепел. – А ну катись отсюда.
Он вытянул руку вперёд, указывая в каком направлении я должен был катиться.
- Витенька! – крикнул их воротчик, выбивая свободный в направлении долговязого.
Но Витенька отвлёкся на меня и прозевал пас, а я нет - подхватил мяч и понёсся к воротам, точно щенок, которого долго держали на привязи. Никого не было впереди, справа и слева защитники ко мне не успевали. Можно было уже бить. Но я нёсся вперёд и сам себе командовал: «Ближе! Ближе! Приготовься! Вот сейчас». Я видел растерянные глаза их воротчика, который почему-то не бросался мне навстречу, сужая угол обстрела ворот, а наоборот - пятился назад, вжимаясь в сетку.
Что-то сейчас будет. Я подготовил правую, более сильную, ногу для удара. Ну?!
Нога запнулась за другую, подставленную, и я кубарем полетел вперёд, да с такой силой и скоростью, что запутался в сетке.
Пенальти!
Тут даже больной судья развёл руками.
Пока отсчитывали метры и устанавливали мяч, я плевался землёй и кровью – губу прикусил. Долговязый хмуро посматривал на меня.
Пенальти. Воротчик пригнулся, раскинув руки точно для объятий. Миша Мамаев разбежался и ударил. Мяч, словно из пушки пущенный, скользнул вратарю по плечу и вздыбил сетку за его спиной. Гол!
Гол!
Мы бросились обниматься. Ликовал Ёршик за воротами. Нет, не зря мы звали Мишку – Деревянная Нога: его удары вряд ли кто возьмёт.
Между тем, воротчик побледнел и зашатался.
- Так я и знал, - заявил он, вытаращив глаза – вот-вот они вылезут из орбит. – Я так и знал.
Он прижал ладонь к ушибленному плечу, сел в пыль и заплакал.
К Мишке Мамаеву подскочил здоровяк-болячка:
- Ты что, придурок, сделал? Ты что сделал, гад? У парня ключица сломана, и ты туда ударил.
- Так я что, нарочно? – Миша пожал плечами. – Куда попал…
- А вот я нарочно, - сказал детина и пнул Мишку по мягкому месту.
Мамайчик оторопел на несколько мгновений, а потом бросился на своего обидчика. Они сцепились намертво и упали в траву. Напрасно свистел судья - их уже было не растащить. Хотя нет, вскоре Мишка оседлал своего обидчика и, схватив за волосы, вбивал его лицо в пыль. При этом они ругались и рычали, как дикие звери.
Страшно было смотреть, не то, что лезть разнимать.
Не испугался Ёршик. Он схватил Мишку под мышки и оттащил в сторону.
- Потом, ребятки, потом. Все счёты потом. Сначала доиграйте, а то, не дай Бог, такой куш мне сорвёте. Играть! Играть! Судья! – он захлопал в ладоши, как немец из концлагеря – арбайтен, мол, арбайтен!

[santehlit]

Мы побрели на свои места, а «болячки» покатили мяч к центру. Но время первого тайма уже истекло.
В перерыве.
- Ты как? – спросил меня Андрей. – Играть сможешь.
Он заставил меня открыть рот, показать язык и зубы.
- Шатаются?
Я мотнул головой и обречённо посмотрел на свои колени – в кровь сбитые и грязью заляпанные. Да них никому дела нет.
- Ничё ты, Толян – похвалил Бориска. – Чуть гол не забил. Тебе в нападении надо играть, а не у ворот отсиживаться.
Мишка лёг на спину и натянул на голову мокрую от пота, грязную майку. Переживает. Возможно, после игры ему снова придётся драться с этим верзилой – таковы законы улицы. Но я знаю Мишку - у него добрая душа, и он переживает за воротчика. Ему жаль паренька со сломанной ключицей.
- Что, Валер, побегаешь? – предложил наш тренер Халве.
Тот томился в запасе и, конечно, обрадовался - схватил мяч и попытался жонглировать, разминаясь. Получилось ровно настолько, чтобы все развеселились.
Ох, хитрющий же ты, Ломян. Всегда знает, чем команду поддержать. Вот только установки твои не сработали: переоценил ты соперника – так себе командочка, «бей-беги, думай не надо».
- Да, Халва, - сказал Гала. – Видела б тебя сейчас Галочка Ткачёва, сразу б сердце отдала, без лишних церемоний.
Галя Ткачёва была местной дурочкой, так что комплимент очень даже сомнительный. Халва его и не стерпел. Он бросился на обидчика, но рядом сидели друзья, и они общими силами завалили Валерку.
Серёжка озабоченно пощупал его лоб:
- Горячий. Никак любовная горячка?
Все весело и безобидно расхохотались. И сам «влюблённый», поднявшись и отряхнувшись, также присоединился к общему веселью. Однако то была военная хитрость. Угадав минуту, он вдруг схватил Галу за шею, другой рукой его соседа – а это был Юра Куровский.
- Да! Бойтесь! У меня лихорадка. И я вас сейчас стукну лбами.
И он так их стукнул, что они завопили от боли, а остальным стало весело.
Перед началом второго тайма пришли парламентёры.
- После игры домой не спешите - будем драться команда на команду, а если вы против, то мы отметелим вот этого.
«Вот этим» был Мишка Мамаев.
- А один на один не желаете? – пришло время Андрею Шиляеву отвечать за своё капитанство. – Готов с любым из игравших.
Незадачливые парламентёры съёжились под его взглядом.
- Мы сказали, что велели.
- Это, наверное, Лёха Стадник мутит, - заметил Ломян. – Видит, что игра не прёт.
- А что, можно и подраться, лишь бы взросляки не лезли, - это Сула взъерошился.
Ну, вот и всё, ослепительный день померк. Драться мне совсем не улыбалось - не любил я это дело. Нет, мог, конечно, как Мишка, на обидчика броситься. Но чтобы вот так хладнокровно говорить о ней, готовиться.… Ну, не Лермонтов я, не Пушкин, не дворянин, одним словом – не умею дуэлянтничать и говорить о ней хладнокровно.
Во втором тайме мы их окончательно добили. Я уж и счёта не помню. Андрей забил, Добрик, Толик Назарян. А сколько Сашка Ломовцев… Никто уж не считал. Все думали о предстоящей драке. Особенно я. Правда, тешился бесплодною надеждой – может, обойдётся. Всё выбирал себе соперника, с кем бы мне сцепиться. Но таких маленьких и щуплых там не было. А долговязый, подставивший ножку, теперь сам держался ко мне поближе и всё ухмылялся. Похоже, он свою жертву нашёл.

[santehlit]

На удивление, второй тайм отыграли очень даже корректно. Ни сносов не было, никакой другой грубости. Видимо «болячки» готовились взять реванш в другом.
Мишка сильнейшим ударом послал мяч за боковую.
- Отдыхай, ребята!
Но никто не побежал за футболом. Так, поплёлся не спеша один из соперников – им вбрасывать.
Ломян душу отвёл – таскал за собой полкоманды, финтил, крутил, обводил. Соперники вяло-привяло пытались отнять у него мяч.
Они же первые и закричали:
- Судья время.
И судья свистнул.
Ёршик, ликуя, пустился вприсядку. А Лёха Стадник объявил о начале третьего тайма, в котором каждый может свести счёты с каждым. Мы, как и перед игрой, выстроились в центре поля.
Какой-то паренёк, упитанный и коротконогий, но, судя по кривому носу, большой любитель подраться, ткнул в Вовку Грицай пальцем:
- Вот эту харю я отметелю с большим удовольствием. Иди сюда, иди ко мне, мурло поганое.
Вовка не пошёл - он набычился и вдруг ринулся на обидчика, боднул головой в грудь и навалился на упавшего. Началась потеха!
Кто-то кинулся кривоносому на помощь, но крутанулся вокруг своей оси, пойманный Ческидом за шиворот. Вторая пара нашла друг друга.
Всё, завертелась кутерьма! Толпа кинулась на толпу и наоборот – на толпу кинулась толпа.
Я попятился. Видел, как побежал прочь Гала - может, и мне за ним? Но то была военная хитрость - Сергей бросился под ноги преследователю и через мгновение сидел на нём верхом и барабанил по его морде кулаками.
В это мгновение кто-то схватил меня за шиворот.
- Попался, гадёныш!
Я испугался. Закричал так громко, что больные, толкаясь и путаясь в халатах, кинулись в дыру в заборе. Нападавший попытался закрыть мне рот грязной ладонью. Я цапнул её зубами, а головой дёрнулся так, что у моего врага лязгнули челюсти. Ещё пнул его по коленке. Но противник был много сильнее. Он выкрутил мою руку и всё клонил лицо моё к земле, всё ниже и ниже. Ой, мамочка, сейчас сломает.
Я лягнул его и, кажется, попал, куда не следует - вернее, следует, так как долговязый форвард (а это был он), выпустил меня и взвыл, заскакал, зажимаясь. Я бросился бежать. Но он быстро оклемался - и разве от него убежишь. Он прыгнул на меня, свалил в пыль и принялся душить обеими руками, сам отчаянно хрипя, будто это ему не хватало воздуха. Он бы задушил меня, это точно. Но.…
Как много в нашей жизни бывает этих спасительных «но».
Его лицо вдруг исказила гримаса боли. Он отпустил меня и вогнул спину, как пресс-папье на столе бюрократа.
- Зачем же гвоздём-то? – взрыдал он.
Долговязый вскочил и бросился наутёк, заламывая руки, пытаясь оторвать от спины доску больничного забора, гвоздём впившуюся ему меж лопаток. Он так и скрылся с глаз, волоча за собой нечаянный груз.
Валерка Халва поднял меня с земли, зачем-то потрогал мою челюсть, заглянул в глаза – живой? - а потом подмигнул и охлопал ладони, будто стряхивая пыль:
- Не дрейфь, Тольчина.
Бегство одного, будто разом ослабило силы остальных. Все, кто мог, кинулись прочь. Тех, кого пинали наши пацаны, бросился спасать Стадник:
- Всё, всё. Аллес! Финита и комедия. Судья время - конец последнему периоду.
Судьи и след простыл. Короткая, но жестокая и кровавая схватка наша перепугала больных - забыв на лавке халат, они ретировались в свои палаты.
- Ну, что, Лёха, - ликовал Ёршик. – Беги за винищем. Сейчас и отметим.
Закончу на этом. Про футбол взялся рассказывать, а что бывало до и после игры – тема других басен.

[santehlit]

4

Финальный день спартакиады школьников Увельского района пришёлся на последний день бабьего лета. Стадион переполнен народом, собравшимся посмотреть состязания, поболеть за своих, насладиться последним теплом догоравшей осени и вообще порадоваться жизни. Работали буфеты, играла музыка, диктор объявлял результаты и фамилии, набранные очки каждой из школ. После соревнований лёгкоатлетов, на поле должны были выйти юные футболисты.
Оглашая список заявленных команд, диктор запнулся и продолжил после паузы совсем другим тоном, каким объявляют выход клоуна на арену:
- … и дворовая команда «Лорды с Болотен-стрит».
Перед тем, у судейского столика была перепалка.
- Ну, «Вымпел», там, ну, «Метеор»… Какие к чёрту «Лорды»? Хотите, чтобы вас на приветствие «мордами» обозвали. Так и будет. Вот увидите.
- Да какая тебе разница? Ну, «Лорды», значит «Лорды». Это ж здорово! Ребята сами пришли, сами заявились и хотят сыграть. Оставь - пусть играют.
- Меняйте название.
- Не будем, - упёрся Гала. Это была его идея, и он её отстаивал.
Надо сказать, к осени у нас поменялось руководство команды - Шиляй с Ломяном до того расплевались, что оба подали в отставку. После выборов тренером стал Сергей Колыбельников (надо же!), а капитаном Серёга Ческидов.
- Не будем, - упёрся Гала. – Либо пишите так, либо мы пошли.
- Не больно-то и нужны.
- Э, прекрати. Давай, парень, вашу заявку - готовьтесь к эстафете.
Команда расположилась на двух крайних скамейках в углу трибуны. Заявление диктора вызвало у народа оживление и интерес к нам.
- Эй, дылда! – окликнул Сергея Ческидова какой-то недоперепивший гражданин. – В такой погожий день лучше всего в лесу. Отвёл бы ты, курносая кряква, своих утят на свежий воздух, на природу.
У Сергея действительно был широкий нос, которым он не очень-то и гордился.
- Шёл бы ты, дядя, пока есть на чём, - Ческид сплюнул, чтобы показать своё презрение к обывателю, но получилось как-то не очень удачно – попал на свою коленку.
Дядю сменили другие насмешники. Две деревенские девчонки остановились поглазеть на «дворовую команду», от удивления позабыв о прежнем занятии – облизывать мороженое.
- Клянусь коленкой Венеры! – воскликнул Гала. - Перед вами сплошь холостяки - подходи, налетай, без суеты выбирай.
Девчонки, прыснув, пошли прочь.
Молодой человек, рыжий и в веснушках, подошёл рассерженный:
- Послушайте, где ваш представитель? Два раза по громкой объявляли. Сколько можно? Значит так, была жеребьёвка – команды поделены на две группы. В вашей – Увельские сорок шестая и сорок четвёртая школы. Игра по круговой. Победители выходят в финал. Ну, и, конечно, игра за третье и четвёртое места. Сейчас будет эстафета. Участвуют по десять человек от команды. В случае ничьей на футболе, победа присуждается той команде, у которой лучший результат по эстафете. Всё ясно?
Нам всем было ясно, а кивнул кэп – Серёжка Ческидов.
Став капитаном, он очень серьёзно относился к своим обязанностям. А вот Гала наоборот, в тренерах дурака валял ещё большего.
Он и заявил тотчас же:

[santehlit]

- Я не побегу – позориться-то. И вообще, у меня ноги болят, а одна даже короче другой. Мать мне постоянно говорит: и в кого ты у меня народился - разноногий.
- Знала бы она, какую ты ей славу создаёшь, - сказал Андрей Шиляев, - обломала б о твою спину хороший дрын.
Минут тридцать спустя стадион потряс шквал ликующих возгласов, приветствующих победителя эстафеты. А я, бежавший на последнем этапе, в этот момент ещё томился, поджидая палочку. Потом побежал в гордом одиночестве под свист и улюлюканье трибун.
Да какой с нас спрос – дворовая команда!
Позорный провал на эстафете поверг всех в уныние. Кто-то предложил смыться под шумок. На него прицыкнули – бывало и хуже.
- Какой чёрт придумал эту эстафету?
- А что? Цивильное решение всех спорных вопросов, а то привыкли кулаками.
- Тоже мне команда! Ну, и названьице.
- Кому не нравится, пусть катится в свою школу - если возьмут, конечно.
- Выборы придумали – тоже мне, английский парламент.
Наспорившись, вышли на поле.
Предстояла игра с сорок четвёртой школой – с нашей, между прочим, родной. Два тайма с перерывом лишь для смены ворот результата не дали.
- Стало быть, ничья в не нашу пользу? – спросил Халва возвращающуюся хмурую команду.
Гала махнул рукой:
- Всё гадко, как всегда.
Сидели на скамейках, с тоской наблюдая за игрой сельских команд. Кто-то принёс слух - в сорок шестой школе есть суперигрок Сергей Москвин.
- Этот что ль? – спросил Серёжка Колыбельников знакомую девочку из сорок шестой школы, указав на долговязого красавчика-блондина.
- Он самый! – восхищённо подтвердила фанатка.
Мне девушка понравилась, а Москвин нет. Ходит, как гусак, шею вытягивает, будущих соперников выглядывает и копытом бьёт от нетерпения. Впрочем, наверное, ластами - или что там у гусака?
Может, от этих мыслей смелости набрался и вдруг брякнул:
- Если будете за нас болеть, мы вашего кумира сделаем.
Девушка взглянула на меня большими синими глазами, лукаво усмехнулась и показала фигу. Уходя, пару раз оглянулась.
Гала руки развёл:
- Толяха! Дон Жуан! На трибунах бабьё клеит. Учись, братва.
Новый выход на поле «дворовой команды» был встречен насмешками и свистом с трибун.
На приветствии мы гаркнули:
- Команде напротив, физкульт привет!
А они:
- Команде «Морды.…»
Ну, морды, так морды. Погнали наши городских!
На этот раз игра задалась. Минут через пять мы забили первый гол. Его приветствовали жиденькими аплодисментами. А Сашка Ломовцев – автор гола – скрестив руки на груди, будто мавр, картинно поклонился трибунам.
Стадион притих, наблюдая, как четвёрка наших нападающих – Ломан, Добрик, Колыбеля и Толик Назаров – переигрывали всю сорок шестую школу. Пожарной каланчой торчал в центральном круге Москвин, наблюдая, как разгораются события возле его ворот.
Второй гол ещё до перерыва забил наш новый тренер – Серёга Колыбельников.

[santehlit]

- Не останавливайтесь, ребята! – крикнули с трибун, быть может, чтобы ободрить школьников, а Гала принял это на свой счёт – исполнил реверанс не хуже заправской балерины.
Трибуны развеселились.
Я заметил, почти вся наша команда с надеждой посматривала на болельщиков, будто выпрашивая поддержки и участия, вместо свиста и оскорблений. И, надо сказать, число наших сторонников не очень-то увеличивалось даже после того, как мы во втором тайме закатили ещё два гола.
Валерка Халва, прозванный за вечное сидение в запасных Массажистом, встретил нас улыбкой во всё румяное лицо. Он придумал собственный жест и охотно демонстрировал – два больших оттопыренных пальца встречаются. Тот, что смотрит вверх, демонстрирует нашу игру, вниз который – участь побеждённого на древнеримском ристалище.
Настроение поднялось ещё больше, когда команда Москвина растащила сорок четвёртую школу со счётом чуть меньшим. Она будто встрепенулась, поняв, что с нами упустила все шансы на первое место, которое им заранее предсказывали трибуны.
Наблюдая за их игрой, я ёжился от подспудного страха – как это нам удалось обыграть такую команду?
- А переигровку не могут назначить? – спросил, волнуясь.
- Не дрейфь, Толян – ещё раз накажем, - Сула похлопал по широкой спине нашего нового воротчика Серёжку Малухина – Малуха на воротах стоит глухо.
Переигровки не было. За третье место Москвин бился с красносельскими ребятами, а нам в финале досталась команда из Нагорного. Они уверенно вышли из подгруппы, выиграв обе встречи. Они и в эстафете победили - на все руки от скуки.
Трибуны вновь оживились - начался матч за третье место.
- Смотри, смотри, что творит, - восхищённый игрой Москвина, я потряс тренера за плечо.
Тот лежал на лавке и меланхолично смотрел в серенькое небо. Опустил руку, не глядя, сорвал травинку и сунул в рот.
- Кончилось лето. Эх, где же вы, денёчки золотые?
- И юбочки короткие, - в той же позе и тональности вторил Васька Добрик.
Шуты гороховые! Им бы лишь комедию поломать да порисоваться.
- Посмотрите-ка на них, готовые чемпионы лежат.
- Ты это трибунам скажи, Толян - да чтоб все девочки слышали и в очередь вставали за автографами.
Финальная игра красотой не блистала. Была тяжёлой, вязкой, контактной, даже грубой. Нагорненцы действительно быстро бегали и хорошо играли в пас. Им лишь везения не хватало, чтобы завершить хотя бы одну из многочисленных атак. Впрочем, не везло и нам. Не забил пенальти наш капитан. Меня здорово снесли на краю нашей штрафной. Уж мяч был в игре, а я всё сидел, ощупывая помятые рёбра.
Малуха спросил:
- Играть сможешь?
- Не знаю.
Игра где-то стопорнулась - Гала подбежал злой и мокрый от пота:
- Ты ещё ляжь и постони. Агарыч, от кубка до твоих губ бегать да бегать - вставай.
- Отстань, - я махнул рукой и поднялся.
Потом был перерыв. Потом был второй тайм, такой же вязкий и безрезультатный. Игра катилась к ничьей. Судья уже посматривал на хронометр. И в этот момент.…
И в этот момент Сашка Ломовцев забил гол. Это было какое-то чудо. Нет не гол, а его прорыв. Он обыграл троих, нет четверых, на ложном замахе уложил вратаря. Завёл мяч в уже пустые ворота и принялся там жонглировать. На трибунах невольно захихикали трагикомичности момента и охнули, когда он, натешившись, вонзил пузырь в сетку.
Мяч ещё не установили в центре поля, а от судейского столика забегали курьеры. Организаторы вдруг спохватились, что кубок школьной спартакиады придётся вручать какой-то уличной команде, банде беспризорников - без формы, без тренера, с идиотским названием.
На трибунах, как я понял, мало было объективных болельщиков - все переживали за свои школы, а теперь разом обрушились на нас.
- Морды с поля!
- Долой беспризорников!
- Катитесь на свою улицу котов за хвосты таскать.
- Судья, пендаль!
За воротами совсем маленькие мальчишки устроили травлю Малухи.
- Рыжий, рыжий, косоглазый.
У нашего воротчика действительно были пшеничные волосы, и один глаз – стеклянный.
Судья безбожно тянул время, надеясь на чудо. Но всё-таки вынужден был дунуть в свой инструмент, когда Ломана снесли в штрафной. Но это был не пенальти, а конец игры.
Матч ещё не закончился, а судейская коллегия, представители школ и районо решили в этом году футбольный кубок не вручать никому.

[santehlit]

5

Была середина осени – самое непредсказуемое и изменчивое время года. Причём, изменчивое почему-то всё больше в сторону дождя и промозглого ветра. За высокими окнами школы торжествовала обманутая ненадолго выглянувшим из-за туч солнцем золотая листва клёнов. А в классе было прохладно и пахло осенним дождём.
Новая учительница литературы вела урок. Ученики меньше шалили, тише болтали, гадая, какая она – вредная или ничего. Вроде бы ничего - симпатичная, и мальчишкам даже сюрприз пообещала в конце урока.
Лично меня её появление и обещание не вывело из благодушного состояния успевающего ученика. Я грустил вслед ушедшему лету, думал, смогу ли научиться играть в хоккей так, как это у меня получалось в футболе? Останется ли у нас команда, или каждый будет играть за свой класс?
- Всем понятно? – учительница положила мелок и присела за кафедру. – Тогда вспомним пословицу - не боги горшки обжигают – и начнём.
Пословица навела меня на мысль - а что если встать и молча уйти. Интересно, как поведёт себя новая учительница - двойку поставит? за родителями отправит? Но ничего такого я не сделал, а открыл тетрадь и начал писать сочинение на тему «Самый замечательный день прошедшего лета».
- Кто напишет, - сказала Нина Николаевна (так её звали). – Может сдавать тетрадь и идти домой.
Класс начал пустеть задолго до конца урока. Последние сдавали тетрадки вслед за пронзительным звонком. От судьбы не уйдёшь, думал я, давно уже поставив точку в сочинении, и с сомнением поглядывая на преподавателя.
- Что, рифма не идёт? - подняла на меня глаза Нина Николаевна. – У тебя весь урок было такое одухотворённое лицо, что мне показалось – ты пишешь стихами.
Мне почему-то подумалось, что она это на полном серьёзе.
- Не-а, я стихами не умею. Но вы сказали, будет сюрприз в конце урока – вот, сижу, жду.
- Ах, да, я и забыла. Так мальчишки же ушли. Ты передай, пожалуйста, тем, кого увидишь – сегодня в детской спортивной школе открывается футбольная секция. Тренер Николай Дмитриевич Синицын, это мой муж (она слегка покраснела), записывает всех желающих. Передашь?
Задолго до этого дня в кабинете директора ДЮСШ два брата Синицыных Николай и Михаил Дмитриевичи вели задушевную беседу.

[santehlit]

- Ты знаешь, Миша, в жизни обязательно наступает минута, когда хочется сесть в кресло, снять тапочки, положить ноги на стул, включить негромкую музыку и задуматься о смысле жизни. Иногда эта минута растягивается на несколько часов.
- И что же ты надумал, выбрав минутку, чтобы убить несколько часов?
- А я подумал и давно подумываю - почему только лыжи и гимнастика? Что делать мальчишкам, которые хотят играть в футбол?
- А установки сверху? А региональные привязки? Ты рассуждаешь, как тренер, а я-то – директор. С меня, знаешь, какой спрос? О-го-го!
- Ты не ответил – что мальчишкам-то делать?
- Да играй ты с ними в футбол! Играй, ради бога, и вешай на грудь значки «Юный гимнаст» Мне отчётность, тебе – удовольствие.
- А если мальчишкам славы хочется и совсем других наград. Что тогда?
- Знаю я, чего им хочется - перехочется. И ты, Николай, не прав, тысячу раз не прав. Я столько трудов положил, чтобы школу открыть, бюджет утвердить, а ты меня на подлог подбиваешь.
Младшему Синицыну стало грустно. Не хочет его брат понять, никак не хочет. Хотя его, как директора, можно понять и даже простить.
- А ты бы попробовал, заикнулся.… За спрос-то в нос не дают.
- Может, и бьют, - хмурился Михаил Дмитриевич, искоса наблюдая за братом и размышляя, между тем.
Коля наблажит - а ему расхлёбывать. А может, представить это, как инициативу снизу? Такое поощряется.
- Сейчас, после успеха в Англии, футбол стал очень популярен в стране. Почему мы-то в заду плетёмся?
- В чьём заду? - улыбнулся директор.
Кажется, он уже принял решение. Да, инициатива – это поощряется. Да, футбол теперь на подъёме. И за спрос не бьют в нос. Надо посоветоваться в районо и ехать в область.
- А-а, - Николай Дмитриевич раздосадованный отмахнулся.
- Послушай, Данко, с зажигалкой вместо сердца, вопрос я твой подниму, а что получится, не знаю. Выгорит – твоё счастье, нет – притихнешь. Договорились?
В фойе, где стоял теннисный стол, а вдоль стен скамейки, и бак с водой на табурете, собралось десятка полтора мальчишек. Они были из разных классов, из разных школ даже, но, примерно, одного возраста.
Я успел передать слова учительницы только соседям-одноклассникам, двум Толькам – Калмыкову и Рыженкову. Втроём мы и пришли, робко присели на скамеечку, наблюдая за остальными.
Я обычно сравниваю незнакомых людей с теми, кого уже знаю, выявляя через внешнюю схожесть, черты характера, либо углядывая в объекте наблюдения природные признаки животного мира – хитрую лисью мордочку, повадку увальня-медведя, некрасивое очарование раскосой лани, грозный оскал бульдожьей морды.
Вон тот мальчик наивен и открыт, живой символ «колун-головы». А этот, с ухмылкой енота на тонких губах, явно выдаёт себя за другого. Двуличие, вообще-то, никого не удивляет. Но совсем другое, когда перемена лика происходит на твоих глазах.
Соседом справа на скамейке был мальчик немного выше меня и намного плотнее, упитаннее. Если бы не подвижная жестикуляция, которой он сопровождал поток слов, можно было подумать, что он и есть один из представителей типа «увалень». Мне понравились его задорное лицо и короткая, «ёршиком», стрижка.
Сосед слева вызывал апатию. Он был мелкий, щуплый, и не переносимый болтун. Для такой говорливости кому-то надо было напиться, а этот пьянел от самой жизни. Карман его курточки был полон семечек, которые жидкой струйкой вытекали на пол.
Болтун и скряга, подумал я о нём.
Однако анекдот он рассказал классный.