[santehlit]

- Но команчей слишком мало осталась в прериях, чтобы мы могли позволить им гибнуть от собственных томагавков. Как же поступить?
Гошка простёр руки к небу и голову запрокинул.
Красиво, чёрт возьми! Просто египетский жрец. На худой конец – индейский шаман. Гошка оторвался от контакта с небесами.
- Великий Маниту говорит мне - пусть вождём команчей становится воин, у которого больше всех подвигов.
Потом Гошка сел и объяснил, как вести учёт этим самым подвигам. Орлиными перьями - просто разукрашенное перо «ку» за простой подвиг, с красным кончиком «гранку» за великий. Орлиных перьев нам, конечно, не достать, но можно разукрасить гусиные. А те, что мы носили, индюшиные, вместе с панданами вождь приказал снять – повязку на голову тоже надо заслужить. Тут же, не отходя от кассы, присудили Гошке «ку» за то, что бежал с поля брани последним. А я бы и «гранку» не пожалел за мудрость. И ещё, кликуха Мудрый Волк мне понравилась. Серому тоже – Быстроногий Олень. Тут же Гошку окрестили Твёрдым Сердцем, Вовку Нуждина – Отважным (ой ли?) Бизоном, Вовку Евдокимова – Маленьким Братом. Он не возражал. Впрочем, Гошка добавил, воинские погонялова можно менять в зависимости от обстоятельств и поведения.
Откуда что взял – я просто диву давался.

4

Следующий поход был не удачливее первого. Твёрдое Сердце вёл нас на запад, в дикие леса. На голове его, воткнутое в пандану, красовалось разноцветное перо – единственное на всё племя. Учитывая горький опыт прошлого похода, шли полем, подальше от канала и болота, поближе к кладбищу. Поляна самое уязвимое место - здесь мы как на ладони, всем видны. Другое дело лес – там за любым кустом схорониться можно, там мы у себя дома.
Врагов пока не видно, а вот колодец у кладбища усмотрели. День жаркий – захотелось напиться. Подруливаем. Издали не заметили, а подходим – мама дорогая! – бычара племенной, огромный, как бизон. Поднимается, головой вертит, копытом землю бьёт, ревёт утробно:
- У-у-у! Запорю-у!
Думаете на привязи? Да где там – свободен, дик, ужасен. Откуда взялся? Наверное, из табуна сбежал. Впрочем, выяснить не у кого, да и некогда. Доблестные команчи сыпанули без оглядки. Впереди, конечно, Быстроногий Олень, последним – Твёрдое Сердце. Побежал, повинуясь общему порыву, а потом остановился – куда ему от быка в чистом поле ухромать. Встал намертво, томагавком машет, быка пугает, а тот круги наматывает, рогами целит, готовит последнюю, губительную для Гошки. атаку. Тут я к нему присоединился - игры играми, но как друга бросишь в беде настоящей. Копьё выставил - оно быку будто что-то напомнило, и круги его стали шире. Потом и вовсе, подпрыгнул, боднул рогами воздух и галопом к колодцу – тоже мне, телёночек!
Преследовать мы его не стали, пот холодный утёрли, смотрим, где же храбрые команчи – их и след простыл.

5

После этого приключения неделю не собирались. Тем стыдно - нос не кажут, а мы с Гошкой уйдём за «гору», костёр запалим, испечём картошку – скучно вдвоём.
Потом подваливают, да не втроём, а вчетвером. Пашка Сребродольский в нашем классе учился - когда мы с парнями Рабочей улицы выясняли отношения, он активно против нас дрался, а теперь на Бугор переехал, бугорским стал. С Нуждой они давно дружбу водили - вот тот его и притащил. Уж если кто и был внешне похож на краснокожего индейца, так это Пашка - нос крючком, лицо смуглое, походка рысья. Пришёл не с пустыми руками, а с луком – но каким! Был он сделан из лыжины, с такой убойной силой, что – мама дорогая! И стрелы у него не камышовые, а деревянные, и наконечники к ним не копьянки из жести, а гвозди без шляпок, и на другом конце оперение.

[santehlit]

- Мой брат, Ястребиный Коготь, - представил его Нуждасик.
Пашка отрепетированным жестом приложил кулак к сердцу, а потом распростёр его ладонью перед собой:
- Хау, Великие Братья.
Серый с Евдокимовым пристроили свои задницы к костру, как ни в чём не бывало, да ещё спорят - Гошке «ку» за то, что от бешенного бизона не побежал, а мне «фиг на постном масле».
- Ведь я же вернулся, - горячусь. – От меня бычара и драпанул.
- Ты сам драпанул – мы видели.
- Два «ку» заменяется одним «гранку», - важно заявляет Гошка.
Тут Отважный Бизон вываливает из кармана свои богатства:
- Жертвую для племени.
Действительно, то были настоящие сокровища – две курительные трубки и мундштук к ним, наборный, из разноцветного стекла. Одна трубка из слоновой кости в виде медвежьей головы, другая из железного дерева – как кокосовый орех. Одну трубку тут же набили сухими клубничными листьями, вставили мундштук и пустили по кругу, а Бизону единогласно присудили два «гранку». Он стал вождём и заважничал. Позднее я узнал, чего стоил ему этот пост. Была у них дома книжка А. Волкова «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». Уж как я ни просил её почитать, Вовка упирался:
- Не моя – братова.
Читал урывками, пока в гостях бывал. До середины дошёл, тут её Отважный Бизон и променял на трубки. С кем менялся, не сказал.
Вовка был мудрым вождём - прежде, чем выступить, держал совет. Всех выслушает, ни с кем не спорит, а потом спрашивает Пашку:
- Как пойдём, брат?
- Прямо.
Ястребиный Коготь оказался везунчиком - по его совету шли прямо и без всяких приключений добирались до опушки.

6

После, наверное, недельных блуканий отыскали в лесу отличное место для вигвама. Две огромные лиственницы, смыкаясь кронами, служили форпостом: ветви толстые, пологие, частые – отличный наблюдательный пункт. На них не только сидеть можно, следя за проходящей внизу дорогой, но и лежать, оставаясь невидимым – так были широки и густы. Далее дебри из кленовых зарослей – не продерёшься. Да и кому-то была охота – ягод здесь не видно, грибов таких, «подклёновиков», Природа ещё не сотворила. Словом, место безопасное от ягодников и грибников.
За живым частоколом канадского символа поляна, а на ней огромный куст тальника, как лилия распустившаяся - по краям густо, внутри пусто. Мы там немножечко томагавками почистили, топчаны соорудили. Бечёвкой по периметру стволы подтянули – стены получились. Кроны сомкнулись – крыша непротекаемая. Жилище – лучше и Робинзону не придумать.
Маленький Брат обнаружил это место – ему «ку» в награду. Быстроногий Олень бечёвку дома спёр, которой стены «Вигвама» подтягивали – тоже «ку» получил. Остались мы с Пашкой не «кукованные». Ястребиный Коготь не переживал – правая рука вождя, ему первая затяжка из Вовкиных рук. А мне обидно – не я ли всё это придумал? Хоть бы за идею пёрышко сунули.
Сунули. За победу в состязаниях на твёрдость характера. Нуждасик – вождь, он руководит и судит, а остальные по очереди к столбу пыток. Встаёт мужественный команч к сосне, воины палки в него швыряют. Одна хряпнулась над головой, а я и не вздрогнул – точно рассчитал, что мимо пролетит. Признал меня Отважный Бизон победителем соревнований и «ку» присудил. Появилось первое перо на моей голове и право носить пандану.
А жизнь первобытная продолжалась.

[santehlit]

7

С лиственниц – поста дозорного – хорошо проглядывалась лесная дорога. Изредка появлялись на ней пешеходы – грибники с ягодниками. Иногда телега лесника протарахтит, велосипедист какой прокатит. Ездили и машины, но мы их быстро отвадили, свалив высоченную сосну поперёк просёлка. Лесник, уткнувшись в преграду, слез с повозки, внимательно осмотрел пенёк срубленного дерева, сплюнул, почесал затылок и изрёк:
- Ну, и правильно.
Больше мы его на этой дороге не видали.
В дозор ходили по очереди (кроме вождя, конечно), но ни сойкой пропищать, ни кукушкой прокуковать, ни петухом, на худой конец, прокукарекать никто толком не умел. Два пальца в рот – и весь сигнал. По свисту дозорного команчи прекращали всякую возню, прятались в вигвам, готовясь к самому худшему. Потом посылали к лиственницам разведчика. Заметили – от свиста разбойного втягивал голову велосипедист проезжий и сильнее нажимал на педали. Грибники пылили без оглядки прочь. И как-то потихонечку и незаметно отвадили любопытных от этих мест – травой стал зарастать просёлок. Ну и, возгордились команчи, возомнив себя хозяевами леса, в набег захотели - бледнолицых погонять, их дачные сады пограбить.
У меня другие планы были, их и озвучил на Великом Совете, пуская изо рта дым, протягивая трубку соседу:
- Храбрые сыны Великого Маниту! Бледнолицие собаки провели канал по нашим землям. Они хотят осушить Великое Займище и окончательно сгубить нашу природу. Мы должны знать планы трусливых койотов и разведать, как далёко они прорыли свой подлый канал.
Возражал мне Гошка – уж так ему хотелось пошарить по садам - там должна виктория созреть, редиска с батуном выросли, а может ещё что…. В дачных домиках много барахла, которое не будет лишним в нашем вигваме.
- Мы прогнали бледнолицых из наших лесов, - сказал Твёрдое Сердце. – Время напасть на их жилища и спалить все дотла.
Ещё один Хромой Тимур – Потрясатель Вселенной.
- Мой брат выдаёт желаемое за действительное, - заявил Ястребиный Коготь, пустив клуб дыма, и сплюнув в костёр. – В дубравах рыщут бледнолицые собаки, а моим мокасинам не хватает украшений. За скальпами, воины!
- За скальпами! – сказал Маленький Брат.
- За скальпами! – кивнул Быстроногий Олень, принимая от него трубку.
Я не сдавался.
- Найдя исток Канала, мы узнаем Великую Тайну бледнолицых. Мы разгадаем их замыслы и сможем уберечь наше Займище от осушения.
- В котлах наших пусто, - настаивал Твёрдое Сердце. - Наши дети, наши скво (по-индейски – женщины) плачут от голода.
Сказал так убедительно, что вождь бросил взгляд за плечо – уж не плачет ли кто действительно в нашем вигваме? Потом Отважный Бизон не спеша выбил о колено пепел из трубки – что означало окончание Великого Совета. Он поднялся, простёр ладонь над костром, а потом развернул её, будто птицу послал ввысь - гонца к Великому Маниту.
- Закройте рты и готовьте оружие - мы идём к истокам Великого Канала.
Кинул взгляд на Пашку:
- Скальпы бледнолицых - ваши.
Потом Гошке:

[santehlit]

- Их имущество, еда и питьё – ваши.
И всем:
- Тушите костёр.
Выступили боевым порядком. Впереди Ястребиный Коготь со своим знаменитым Оленебоем (луком из лыжины) наизготовку. Но ещё более воинственным делала его боевая раскраска лица. В этом Пашке равных не было - он всем малевал такие рожи, что, когда у костра смотришь на соседа, вроде бы смешно, а когда в лесу он вдруг выглянет из-за куста, то сердце сразу опускалось в пятки – это что за урод? Приглядишься, нет, вроде бы Витька Серый, но какой страшный – рот закрыт, а оскал виден, глаза прищурены, а блазнится, из орбит повылуплялись. Добавьте к этому эффект неожиданности и душераздирающий вопль.
Таким макаром Пашка до полусмерти перепугал четырёх девиц, уютненько так расположившихся на солнечной поляне вокруг самобранки. Каково чёрта они припёрлись в лес – знать бы. Может, с парнями, которые отошли в кустики. Только никого мы больше не увидели, а визг бивачниц и эхо от него, перекликаясь, растаяли вдали. Твёрдое Сердце деловито свернул самобранку – потом разберёмся – закинул котомку за спину.
А Пашка не унялся. Уже ввиду канала он лишил скупых жизненных радостей влюблённую парочку. Пузан в годах и молоденькая девушка приехали на машине, накрыли скатёрочку на опушке, включили музыку, прижались и тангуют – он в семейных трусах, она в купальнике. Загоральщики!
Пашка из кустов как заорет во всю мочь:
- А-ррра-а-а…!
Мужик скок за руль, девица на заднее сидение. Машина завелась, мужик голову высунул, оглядывается. Тут Пашкина стрела – ш-шурх! – в ствол сосновый рядышком. И Гошка из кустов глотку надрывает:
- Попались! Туды вашу мать …!
У этого вообще голос мужской, басовитый.
Пузан по газам – поляна наша. Трофей достался богатый - колбаса, консервы, газировка и вино в большой оплетенной бутыли. На кустике девушка платье оставила, цветное, шёлковое – мы его тоже прихватили, потом на панданы разодрали.
Всё это мне не нравилось, но катилось мимо моей воли. Нуждасику тоже, но и он молчал. А остальные раскрывали, не таясь, самые гадкие, отвратительные складки своего характера – просто выворачивались наизнанку. Пашка, оказывается, тот ещё тип – кровожадный, беспощадный, большой любитель чужой беды. Вот он подумал, как девушке домой без платья возвращаться? По барабану курносому сыну Виниту её проблемы. Коварный Олень с Жадным Сердцем – большие охотники до чужого добра. Причём, Гошка увидит, сгребёт, на загривок закинет и волочет, а Ногабыстрый ещё и ритуальный танец умудряется исполнить – скачет вокруг, ладошки потирает и припевает:
- Трофейчики, трофейчики, трофейчики….
Маленькому Брату театр блазнится:
- Как здорово! Как натурально удирали.
Тоже мне, Станиславский.
На канале рыбачков прихватили. Три мелких пацанёнка, таких же карасиков на удочки цепляли. С десяток штук уже поймали – весь улов в литровой банке плавает.
Увидали нас, раскрашенных, дар речи потеряли, глазёнками хлоп-хлоп.
- Откуда, стервецы?
- Из Чапаевки.
Коготь их в воду покидал – охолоньте. Олень удочки смотал – пригодятся. Жадное Сердце банку с рыбёшками прихватил:
- Сварим, и тара пригодится.
Дальше идём каналом. Долго идём. Без приключений. Мародёры скуксились – пора назад. Я им:
- Спрячьте трофеи – на обратном пути прихватим.

[santehlit]

Тем с награбленным расстаться – нож в горло. Дело катилось к бунту, да шум отвлёк. Выглянули из кустов – там автострада, под ней труба бетонная проходит.
Прямо на глазах ондатра из воды прошмыгнула в дренаж. Ястребиный Коготь быстро сообразил – бегом через дорогу. Труба огромная – чуть голову пригнул и ходишь в ней, а мы рванули за ондатрой. Только она уже навстречу чешет – Пашки испугалась. А тут Маленький Брат её – как завизжит (в трубе-то представляете какой звук), назад рванулся, Серого с ног сбил. Оба упали. Крыса водяная по стенке мимо них и прямиком на Гошкино копьё.
За дорогой канал нырял в овраг, который тянулся до самой реки. Увельки, между прочим.

8

Убитая ондатра принесла Балуйчику «гранку» да ещё «ку» за мешочек, сшитый из её шкуры. Это дело рук деда Калмыка, у которого Гошкина семья квартировала. Твёрдое Сердце сложил в рыжий кошель трубки, акварели и привязал к поясу – теперь он вновь Великий Вождь. Под его мудрым руководством нам жилось сытно и спокойно. Дни протекали так. Придя из дома в лесной лагерь, мы первым делом преображались в краснокожих – раскрашивали лица, цепляли перья и вооружались. Потом шли в набег – крадучись пробирались в ближайшие сады. Объедались зеленью - огурцы уже на грядках пузырились, редиска подросла и кое-где виктория созрела. Шарились в садовых домиках, тянули всё, что плохо лежало - обзавелись кухонной утварью, матрасами, подушками и одеялами. Походный котелок забурлил похлёбкой над костром.
А меня не оставляла мысль переселиться в вигвам насовсем. Ну, или на время, чтобы дома озадачились – куда это я пропал? Сколько не уговаривал друзей – не соглашались. Храбрых команчей страшила ночёвка в лесу. Наконец, Твёрдое Сердце изрёк однажды:
- Хау, мой брат – я с тобой.
Для охраны прихватил из дому собачку – славного пёсика по кличке Моряк. Он умел и любил ездить с отцом на бачке мотоцикла.
В тот день мы сделали набег на околицу Чапаевки, где напали на пасущихся на лужайке гусей. Сначала те пытались сами нас атаковать, но очень быстро разобрались, что к чему, кто чем рискует, и ударились в бега. Одному не удалось удрать - сначала Гошкино копьё поранило ему лапу, потом Пашкина стрела сложила его крылья. Он сидел в траве, будто на гнезде, вертел головой, выгибая шею, и шипел на кровожадных команчей. Мы метали в него томагавки, целясь в голову.
Дорогу, за которой собственно и была Чапаевка, перешёл мужик и направился в нашу сторону. Гуся пришлось взять в плен, а нам с Пашкой Твёрдое Сердце приказал прикрыть отход племени в лес. Мы стали с Ястребиным Когтем плечом к плечу, да ещё храбрый Моряк с нами.
- Ну, иди сюда, собака! – кричал Пашка, размахивая томагавком над головой. – Я сдеру с тебя скальп и пришью к своим мокасинам.
Моряк тоже высказался на своём собачеем языке, что не против цапнуть незнакомца за лодыжку. Мужик в герои не рвался - грозил нам издали кулаком и скверно ругался. Потом добрался до поредевшего гусиного стада и погнал его домой. Мы с Пашкой с достоинством отступили, хотя Моряк был за преследование.
В лагерь добирались не спеша – представляли, что там сейчас творится. Когда пришли, гусак лишился не только живота, но и перьев с головой. Умелые Гошкины руки шарили по его нутру, извлекая на Божий свет вместе с кишками сердце, печень, почки и пупок. Кишки он выкинул, а остальное (выпотрошив пупок) сложил в котелок.
Костёр ярко горел, нажигая угли. Маленький Брат вернулись с Быстроногим Оленем от канала – принесли в мешке глину. Почивший гусак принарядился в неё и закопался в золу. (Пишу эти строки с сарказмом, чтобы заглушить в душе жалостливую струну, зазвеневшую вслед за метким броском Гошкиного копья). Над саркофагом гусака развели костерок поменьше и долго сидели вокруг, давясь слюной. Наконец, варварская пища была готова, и варвары с варварским аппетитом на неё набросились. Язык не поворачивается назвать команчами, этих пожирателей полусырого мяса, хоть и я был их в числе. Скажу, что с гордым видом отошёл – не поверите. И правильно, потому что пища хоть и была труднопережёвываемой, но ужасно вкусной. Набив животы, повалились отдыхать. И объевшийся Моряк с нами – не до кузнечиков пёсику стало с бабочками, не до белок и сорок.

[santehlit]

Вечерело. Команчи прибрали поляну – собрали и закопали гусиные останки - сложили оружие и попрощались с нами. По дороге домой они искупаются в канале и смоют боевую раскраску. Нам с Твёрдым Сердцем предстоит Великий Подвиг – ночёвка в лесу.
Закипела похлёбка из гусиных потрохов - Гошка приправил её зеленью. Мы сидели у костра, скрестив ноги, и молчали. Последний солнечный луч скользнул по вершине лиственницы. Небо посерело. Прохлада вошла в лес, и спинам стало зябко.
- Поедим, пока светло, - предложил Великий Вождь.
Наконец темнота сузила поляну до нескольких метров у костра.
- Пора ложиться, - позвал Гошка.
Мы подкинули в огонь валежник и забрались под одеяла. Из вигвама был виден костёр. Моряк, куда-то запропастившийся, вдруг выпрыгнул на его свет, задрал свою собачью морду к небу и завыл. Да так жутко и тоскливо, что волосы на наших бестолковках встали дыбом. Мгновение, и мы у костра.
- Ты что, пёсик?
А он не унимается – наверное, что-то ужасное чует в темноте.
- Пошли домой, - предложил вождь.
- Пошли.
Идти ночным лесом было ещё страшней, чем сидеть у костра. Невидимый в темноте Моряк, то и дело попадал под ноги, визжал, вгоняя в пятки наши сердца.
Опушка. Навстречу, чуть оторвавшись от горизонта, поднималась огромная луна. Её-то нам и не хватало до полной жути. Ведь в полнолуние – давно известно – всякая нечисть вылазит и по земле шастает. В той стороне, где кладбище, будто зарево качается над горизонтом.
- Это фосфор из костей покойников, - Гошка пытается успокоить себя и меня, но лучше бы не говорил.
Лично я про мазарки совсем забыл. Теперь идём полем, вертим головы на все четыре стороны – едва с резьбы не слетают. Назад оглядываемся – не гонится за нами кто из леса? На кладбище озираемся – не скачут ли по полю жмурики? Болото слева – тот ещё подарок судьбы, нет-нет, да и завоет, простонет кто-то там. Жуть! А впереди луна – огромная, в полнеба, завораживающая, леденящая душу. Фу! Господи, не выдай, пронеси!
Одно лишь утешение – огни посёлка, всё ближе, ближе….
Пришли! Живые! Слава тебе…. Маниту!

9

Сестра пытала:
- Где ты днями шляешься? Куда пропадаешь?
Однажды обнаружила на шее несмытую краску.
- Это что – засос?
Ей бы только…. Потом, кажется, дозналась.
- Дошляешься, дошляешься, - вещала она. – Из магнитогорской тюрьмы два уголовника сбежали, по лесам скрываются - поймают и сожрут.
Подняла вверх указательный палец, чтоб подчеркнуть значимость последующего утверждения:
- Но перед тем задушат.
Будто незадушенным, мне что-то светило в зэковских желудках.

[santehlit]

Эту новость не спешил выкладывать Великим Братьям, но она была не выдумкой сестры, и вскоре стала достоянием всех. И после этого круто изменилась наша лесная жизнь - команчи перетрусили. На тропе войны или сидя у костра всё чаще стали озираться и вздрагивали дружно от любого неожиданного звука.
Однажды – перед тем грозовые дожди несколько дней держали нас дома – пришли и застали в вигваме раззор. Исчезли припасы – лук, соль, картошка, огурцы. Пропал мешочек с трубками и красками. Остатки оружия обнаружили в потухшем костре. Вместо нашего имущества появилось чужое – пустые бутылки из-под водки и пива. На топчанах в вигваме кто-то ночевал и, возможно, постоялец (цы) ещё не съехал (ли) окончательно, а где-то бродит (ят) поблизости.
Будто в подтверждение этой мысли вслед за далёким раскатом грома совсем рядом, может, вон за тем кустом, вдруг раздалось:
- Бра – адяга судьбу пра-аклиная....
Ужас объял мужественных команчей. Не сговариваясь, мы сыпанули прочь, как будто неведомый враг уже схватил за волосы, содрал, а скальпированные воины сродни убитым – сраму не имеют. Я видел, как бежал Ястребиный Коготь – легко перемахнул сосновую ветвь, преградой выросшую на его пути. Ту же ветку, прыгнув, задел Быстроногий Олень. Она сначала выгнулась упруго, а потом врезала иголками в лицо набегающему Маленькому Брату. Тот ударился в слёзы, и его обиженно-испуганный рёв подгонял нас до самой опушки. Первым, однако, на ней оказался Твёрдое Сердце. Как - загадка природы. Может, улизнул пораньше, незамеченным, а может, дорогу знал покороче.
Вот в этом месте, по законам жанра, следует ставить точку повествованию. Погибло племя могучих команчей - потух костёр, захвачен вигвам. Те жалкие остатки, что спаслись позорным бегством, стыдно назвать Великими Братьями. Это мы понимали и понуро брели полем, а на околице молча, расстались.

10

Первая попытка удрать из дома и перебраться в лес с треском провалилась. Но появился опыт. Теперь я знал, что одному там делать нечего – нужны друзья. Да и с друзьями…. Вот бы нас с Гошкой беглые зеки в шалаше застукали - сожрали точно, как мы гуся, но прежде задушили.
Шалаш в лесу отпал, но у меня в запасе был вариант. За Горьким озером возле военного аэродрома таилась свалка. Там отслужившие свой век стояли самолёты, туда валили мусор из воинских складов, боксов, классов и лабораторий. Я говорю «таилась», потому что мало кто о ней знал. Она была в лесочке и огорожена«колючкой». Не охраняемая, правда, но явно не для всех. Мы там с отцом бывали – я по самолётам лазил, отец для хозяйства что-то приглядел. И там был дот….
Пошёл к друзьям, подбить на авантюру. Гошка выразил желание, Нуждасик с Пашей, а вот братья заупрямились – пока, говорят, магнитогорских беглых урок не поймают, дальше околицы ни шагу. Как трусов уговаривать? Да и надо ли?
Собрались, лица не красим, оружия нет – просто четверо мальчишек вышли за околицу и направили свои стопы на юг. Шли диким полем, задерживаясь лишь на клубничных полянах. Потом засеянным овсом с горохом - полакомились, и карманы стручками набили. Вышли на берег озера Горького - искупались, хотя вода и пасмурный денёк к тому не подбивали. С другой стороны, как не искупаться – такие километры отмахали, а озеро целебное. Вот и подлечились, мимоходом.
Лесок прошли – на опушке ограда из колючей проволоки.
- Стоп, ребята, здесь охраняемая зона.
И показал пример, нырнув под колючку, а дальше ползком да перебежками.
- Кого боимся-то? - пыхтит Нуждасик в спину.
- Тс-с-с, - я палец приложил к губам. – Вон видишь дот? Там пулемёт с солдатом – увидят, ка-ак шмальнут….

[santehlit]

- Да пусть стреляет, - Пашка поднялся во весь рост и, не таясь, пошёл вперёд.
Не удалась отцова шутка – а я купился.
Когда-то грозные, «МИГи» увязли в густой траве – самим себе надгробьями. При виде их в моих друзьях вдруг жажда загорелась…. нет, ни открытий, скорее стяжательства. Пашка бросился к ближайшему «истребителю».
- Мой! Мой! – кричит, столбя своё единоличное право на мародёрство.
За ним и другие, словно сорвались с цепи. Тоже мне – крестоносцы в павшем Константинополе! Мне самолёты не нужны – я по ним уже налазился. Пошёл к бетонному строению с амбразурой, выяснить, чем же стращал меня отец. Наверное, это был дот – стены бетонные, а дверь стальная, и единственное окно (амбразура?) зарешечено. Но пулемёта не было – а были здесь диван и кресла, видавший виды столик и буржуйка с трубой в дыру бетонной крыши.
С первого взгляда не трудно догадаться, что нога человеческая давненько здесь не ступала. Так не вступить ли во владение? Нет Маленького Брата – тот быстро б окрестил сиё строение в Башню Тамерлана, иль замок короля Артура. И мне фантазия массу версий подсказала, но ясно было лишь одно – здесь что-то можно замутить.
Зову друзей:
- Идёмте, что-то покажу.
Да где там! Тёмные инстинкты властвовали ими до самой темноты - пока излазали все самолёты, убедились, что оружие и приборы с них сняты, пока нашли, что открутить себе, пока откручивали….
Я натаскал в блиндаж обломков бомботары и растопил буржуйку. Что может быть лучше огня – каминного, печного, пусть даже в маленьком стальном бочонке с трубой? Лежа на пыльном диване, подперев щёку, смотрел на его всполохи, изредка вставая, чтобы в очаг подкинуть. После бегства из леса от пьяного голоса, в моей душе вновь воцарились мир и покой, согласие с собой. Пусть друзья с ног сбились, рыская по свалке – Бог с ними! Они, дураки, ещё не подумали о том, что всё, что они сейчас найдут, открутят, отломают, оторвут – им на себе тащить придётся до дома много километров. Так и случилось….
Впрочем, тяготы дорожные им не исправили характеры – на следующий день пришли и вновь по самолётам разбрелись. Что ж мне теперь со скуки умирать здесь, лёжа на диване? Присоединился к изыскателям, нашёл медные трубки, притащил домой. Мысль туманная бродила – сделать индейское духовое ружьё. Но отец придумал им иное назначение – антенну к телевизору.
- Не возражаешь? – спросил.
Как возразить, если новая антенна уже над крышей? Да и телек с ней стал казать гораздо лучше. Нет, не возражаю.

11

Однажды набежавшая гроза загнала мародеров в дот. Я запалил буржуйку – ребята в креслах, на диване.
- Ну, как вам Цитадель? Здесь можно ночевать и никаких урок не бояться – дверь на запор, в окне решётка. Сюда можно на всё лето перебраться – в лесу грибы, вокруг поля с картошкой – не пропадём.
Ребята согласились.
Нуждасик:
- Нет, без оружия опасно. Стащи у отца ружьё.
На мой отказ:
- Давайте раздобудем автомат.
- Где ж его взять?
- Со склада утащим, или отнимем у часового.
- Он тебе отнимет. Шмальнёт в упор – ему медаль, тебе бушлат сосновый.
Ребята согласились.

[santehlit]

Нуждасик:
- Нет, ну, со склада точно можно упереть – они ж его не охраняются днями.
Заспорили, а я задумался, чего они хотят - неужто вправду что-то воровать? Ведь приглашал их только ночевать, а получаются опять команчи – придумал я, а правили другие и превратили детей Природы в воров садовых. Откуда у людей такая тяга красть чужое? Отец мне говорил, что от монголов – за триста лет владычества испортили славян. Так уж пять сотен лет свободны – пора бы уж забыть чуждую нам страсть….
Пока размышлял, парни договорились на склад напасть. Я был против, но пошёл посмотреть, как у них это получится. За самолётной свалкой была взлётка – взлётная полоса аэродрома, потом стоянка летающих машин, штаб, столовая, казармы, дома офицерского состава и, наконец, склады. Подкрались. Лежим в кустах. Вот они, одноэтажные кирпичные строения без окон с мачтами громоотводов - выстроились, как легионы римлян. Ограждение из колючей проволоки, по углам вышки часовых. Не видно никого. Тишина, как перед боем - лишь цикады заливаются в траве, да кукушка из соседней рощи кому-то срок считает.
- Пойду, - решился Пашка. – Прикинусь грибником.
Попетляв для виду меж берёз, добрался до «колючки». Повертел головой по сторонам и протиснул гибкое тело меж ржавых жал. Тут же на ближайшей вышке показалась солдатская пилотка. Лица не видно – то ли часовой был малорослым, то ли сидел на чём, и лень было вставать.
- Стой! Стрелять буду!
Пашка вздрогнул и замер в позе неандертальца – руки у земли. Вертит башкой, шарит взглядом по траве – никак понять не может, откуда голос.
- Дяденька, - скуксился. – Я за грибами. Смотрите, вон какие подберёзовики стоят!
Пилотка:
- Сейчас шмальну из автомата – грибов будут полные штаны. А ну, брысь!
Пашка вылез из охранной зоны, к нам идёт и вертит головой – пытается понять, откуда голос. Решил, что напоролся на секрет - есть такая форма охранения, когда на каску веточки цепляют, на плечи плащ зелёный. Лежит боец в траве - попробуй, усмотри.
Когда мы разъяснили, Пашка кулаком вышке погрозил. Рядом с пилоткой дуло автомата показалось, и мы задали стрекача.

12

Однако горький опыт воров не образумил.
- Продовольственные склады так не охраняют, - убеждал Гошка, - и вещевые тоже. Подкрадёмся, заберёмся – фляжек натырим, ремней с пилотками украдём, тушенки и сгущёнки.
Два дня бродили по гарнизону, высматривая, где чего бы стащить. Никто нас не задерживал, не прогонял – думали, наверное, что мы из семей военнослужащих и здесь в их домах живём. На третий добрались до свинофермы – была такая в лесочке за складами. Солдаты из неё навоз на тачках возят, туда корма – обратно мясо для столовой. Короче, подсобное хозяйство военного аэродрома. Поодаль притулился склад – длиннющий, с огромными воротами для больших машин. Висит замок и нет охраны. Как не глазели в щели - что там хранится, не смогли определить. Запора не сломать, доски не отодрать. А если приподнять?
Заметил я, что подворотня – огромная доска пятидесятка – зажата направляющими на столбах, но створ воротных не касается. Если поднять один конец, из направляющих освободить, то можно отодвинуть и пролезть.
Так и сделали – нашли рычаг, упором шлакоблок, повисли на одном конце, другой из направляющих подворотню выжал. Чуть отодвинули – образовалась щель, в которую мальчишке пару пустяков пролезть.

[santehlit]

Царство полумрака. В углу стоит электрическая зернодробилка, а этого зерна посреди склада целая гора. Я взял в ладонь – колосья пшеницы, ячменя, горох – всё ясно: кормосмесь. Мальчишки смотрят, что с зернодробилки снять.
- Э, кончайте, парни – что хрюшки будут жрать?
Опять облом! Вернулись в Цитадель, а нас там уже ждут – прапор с повязкой на руке и кобурою на боку, боец с автоматом.
- Вы что тут прячете, паршивцы? А ну-ка, руки в гору и шагом марш вперёд.
Идём. О, Господи! Неуловимые команчи в плену - теперь начнутся разбирательства. Впрочем, что нам можно предъявить? Поличных доказательств нет. За «колючку» забрались? Так свалка – территория не охраняемая. Если в ментовку не сдадут, то отбрехаемся. Фамилии наврём и адреса – зачем родителей грузить, ведь это наши личные дела.
Допрашивал дежурный капитан:
- Фамилии? Откуда? Где живёте? Увельские? А здесь, что шляетесь? А ну-ка, Федорчук, им тряпки в зубы, воду в ведре, и коридор чтоб чистотой блистал.
До вечера мы мыли штаб. Когда уже стемнело, нас прапор Федорчук, посадив в дежурный «бобик», отвёз на КПП.
- Вон там ваша Увелка, - махнул на дорогу, теряющуюся за границей света фонаря. – Топайте, а после дождичка снова приходите, грязь с пола отмывать.
Я попросил:
- Ну, что вам стоит – довезете. Мы ночью можем заблудиться.
Прапор:
- Могу пинка для ускорения дать.

13

Дошли, конечно, но какими муками – голодные, продрогшие, усталые. Поклялись отомстить. Да только дальше клятвы дело не пошло – не могу ребят в набег уговорить.
- Есть план, Антоха? Говори. Что толку ноги бить – в такую даль шататься? А Цитадель – ловушка для лохов. Или тебе понравилось у летунов поломойкою работать?
Потом Гошка предложил:
- Давайте хоть зерна потырим.
Три раза съездили удачно. Причём на четверых у нас всего лишь три велосипеда. Я Гошку на рамку посажу, на багажник полмешка ворованных кормов и кручу. Балуевский мешок Пашка везёт.
Отец:
- Откуда корм?
Я соврал:
- У элеватора на свалке нагребли.
Отец в ладонь взял, посмотрел:
- Да, такое и не жалко выкинуть.
Но курам только подавай.
Четвёртый наш набег был неудачным. Сначала, как обычно – доску отодвинули, залезли, нагребли, навьючились и в путь. Навстречу на телеге, запряжённую лошадкой, два бойца везут в свинарник свеженакошенной травы.
- Стоять, орлы! Что везём? Ага, воришки. Попались, сволочи!
Мешки наши отняли и велосипеды тоже на телегу покидали. Поехали. Следом мы бредём:
- Отдайте, парни, не борзейте – нам дома попадёт.
А они:
- Ну, может, отдадим – надо поработать.
Заставили возить тачкою навоз – свинячий, вонючий. Блин! У меня после этого (одежду постирал, обувь помыл) несколько дней руки пахли. Садимся обедать, а сестра:
- Чем воняет?

[santehlit]

И зырк на меня:
- Руки мыл?
У неё на глазах руки с мылом вымыл, показал, а за ужином опять:
- Чем это пахнет? Руки мыл?
Ладно, навоз мы из свинарника вывезли, а эти говорят:
- Травы хрюшкам задайте.
Разнесли зелёнку по клетушкам.
- Ладно, - говорят служивые, - велики вам отдадим, если покажите, как зерно крали.
Мы показали.
- Доску назад.
Ох, и попыхтели мы. Ни в какую она, собака, на место заползать не хочет.
- Откройте, - говорим, - ворота – никак она в паз не попадает.
- А вытаскивали вы её с открытыми воротами? То-то….
Потом сжалились – замок открыли, створы сдвинули. Ну, мы доску засунули на место.
- Всё? – спрашиваем.
Только вернули нам велосипеды, подъезжает Федорчук на мотоцикле.
- Ба! Знакомые лица. Опять попались! Теперь с чем?
Узнав, решил:
- Пора мне познакомиться с вашими родителями. Поехали!
Под конвоем направились в Увелку – мы педали крутим, прапор на мотоцикле тарахтит. На первом перекрёстке у больницы Пашка с Нуждасиком, наверное, сговорившись, в разные стороны рванули, кинув нас. Конвойный не переживает:
- Вам не удрать.
Действительно, куда я с Гошкою на рамке?
- Что делать, - спрашиваю, - друг? Может, прыгнешь да через забор – там в чьём-нибудь саду схоронишься.
- Вези меня домой, а сам удрать попробуй.
- Хорошо подумал?
- Меня ведь некому наказывать – тебе же попадёт.
Отец мой тоже за ремень ещё не брался, но, Боже мой, как стыдно перед ним воришкою предстать. То-то будет поводов сестре меня шпынять.
Подъехали к Гошкиному дому. Вышел дед Калмык.
- Ваш пострел?
- А что?
- На воровстве попался - в милицию отдать иль меж собой договоримся?
- Подумаю, - дед не спешил с ответом.
- Этот чей? – прапор на меня кивнул.
- Соседский.
- Ну, думайте. Я ещё вернусь.
И мне:
- Поехали.
Ещё крутя педали к Гошкиному дому, заметил широко распахнутую калитку Печоркиных ворот. Там жил «Уральский парень Вася» с Варварою своей – огромный бородатый и очень сильный мужик. Трезвый – смирнее не бывает, но лишь напьётся – берегись народ. Жена Варвара прячется к соседям, а Вася дома пьёт иль, выйдя, колобродит:
- Я уральский парень Вася. Ты уважаешь трудовой народ?
Попробуй возразить – пьянчуга так кулаком приложится, что в пору хоронить.
Итак, открытая калитка – моё спасение. Васёк, наверное, пьян, жена в бегах. Да будет с ними Бог! Мне б в ворота проскочить, калитку завалить – пусть постучится прапор. Быть может, Васёк ему откроет….

[santehlit]

Подъехали. Я прямиком, не прыгая с седла, рулю в ворота. Потом калитку завалил, свой велик за Васин, тут же во дворе стоявший, задвинул – чтоб если вдруг чего, не мой схватили. Бегом в огород, по тележке, приваленной к стене, на пологую крышу сарая взобрался, лёг и замер - жду продолжения событий. Прапор стучит в ворота, требует, чтобы открыли. Вася босой, расхристанный – ну, видно, что хмельной – выходит на крыльцо, прислушивается, к воротам не спешит. Конвойный наш к соседям, но и там завалены запоры – с Васей шутки плохи, когда он пьян. Потыкавшись туда-сюда, прапор вернулся к мотоциклу.
Вася отворил калитку:
- Служивый, слышь, ты не к жене моей приехал?
Прапор оглянулся:
- И к ней, и к вам. Тут паренёк в ворота въехал. Ваш сын? Есть разговор о нём.
У Печоркиных не было детей.
- К Варваре? Заходи – она уж стол накрыла, ждёт тебя.
Прапор, оставив мотоцикл, пошёл к воротам. Потом, будто узрев что-то во взгляде мужика, повернул назад:
- Нет, лучше в другой раз.
- Стой, сволочь, гад, прелюбодей! – Вася вдогонку. – Сейчас я посчитаюся с тобою!
Прапор мотоцикл с толкача завёл, прыгнул в седло, дал по газам и голову пригнул. И вовремя – огромная колода, на которой колют дрова, над нею пролетела. Вася во хмелю и не такие откалывать мог номера.

14

Наверное, неделю с тревогой ждали развития событий, но прапора всё нет – мы осмелели.
- Вот сволочи, хотели наши велики себе забрать.
- А прапор, тот ещё козёл - проклятый шантажист. Жаль Вася не убил его колодой.
- Нет, надо отомстить – нельзя им с рук спускать.
- Что мыслишь, предлагай – обсудим.
Пашка предложил:
- Давайте угоним у них лошадь.
Два дня лежали, хоронясь, у свинофермы - на третий повезло. У привязи оставив запряженного конька, солдаты подались на чьё-то поле – картошку воровать. Прапора-то не было.
- И никого нет, на ферме пусто, - докладывал Пашка, воротясь из разведки.
- Ну, что? – мы переглянулись. - Вперёд?
Отвязали лошадь – она безропотно, повинуясь вожжам, потянула за собой телегу.
Гошка:
- А может, поросёночка прихватим? Потом зажарим.
Я с видом знатока на облучок уселся:
- Мало шума? Погонь и перестрелок не хватает? Ну, покричи – сейчас сбегутся.
Въехали в лес.
- Куда ты правишь?
- Ну, не в Увелку же.
Лесной дорогой добрались до Половинки.
- Что дальше?
- Видите коней? Сейчас лошадку туда направим, телегу бросим здесь.
Распрягли ворованную лошадь, отпустили в поле к коням колхозным – те заржали.
- Сейчас отлупят!
- Не догонят – стреножены они.
Но гривастые и не хотели драться – обнюхались и снова мордами в траву. А тот, что с поросячьей фермы, давай скакать по полю - и взбрыкивал, и на дыбы вставал, и ржал, и ржал, и ржал….

[santehlit]

Довольные, что отомстили обидчикам и радость подарили подневольному коню, пошлёпали домой кружным путём – далеко обходя леса с запрятанным в них аэродромом.

15

Наверное, то, что делали мы до сих пор, было поисками темы – она появилась лишь теперь. Ещё когда мы топали асфальтом от Половинки в сторону Южноуральска, Вовка Нуждин сказал:
- Я тоже кое-что придумал.
И поведал. Нам его план коварный весьма пришёлся по душе, и мы его решили в ближайшие же дни осуществить.
Озеро Горькое имеет идеально круглую форму, но весьма разнообразный ландшафт. Его западный берег очень топкий и весь зарос камышами. В них охотники делают скрадки - уток осенью на Горьком видимо-невидимо: тоже прилетают подлечиться перед дорогой дальней на юг. С севера на берег наступает лес – здесь в жаркий полдень отдыхает общественное стадо. И в озере коровки любят искупаться, и в грязи лечебной не дуры поваляться. Восточный с южным берега – отличный пляж. Вода здесь чистая, дно плотное, а побережье – сплошной песок. Под солнцем так, бывает, накаляется, что босым не пройдёшь. Восточный берег наш – отсюда до Увелки километра четыре-три, не больше. Здесь в жаркий полдень выходного дня народу столько собирается, что кажется, посёлок пуст. А южный примыкает к воинской части, там «летуны» обосновались капитально – сделали мостики, туалет. Уборную недоброжелатели потом сожгли, после драки с солдатами на танцах, но мостики не тронули – они ведь всем были по душе. Когда здесь не было вояк, народ сюда стремился – понырять, в песочке загорать и, побранившись, нехотя уйти, когда солдаты приезжали. Им военврачи рекомендовали купаться дважды в день в воде целебной. Перед обедом и после ужина автофургоны привозили сотни две солдат. Пока они снимали обмундирование, командиры разбирались с гражданским населением, выдворяя лишних с ведомственного пляжа. Попадались несогласные уйти. Тогда подавалась команда: «В воду!», и стриженные молодцы прямо по скатёркам-самобранкам, прыгая через тела, неслись к прохладе. На все охи, ахи, визги, писки обывателей, командиры лишь руками разводили – вас предупреждали.
Вот этот пляж солдатский стал местом нашей мести.
Наш славный пиротехник Нуждин Вовка сделал бомбу – карбид, опилки, вода и шарик надувной. Как там срабатывал взрыватель, осталось тайной для меня. Да Бог с ним! Куда интересней был арантураж. Мы нагребли из песка могильный холм, поставили пирамидку со звездой, венки положили. Эти реквизиты притащили с кладбища. Точнее с его свалки – есть такая, куда сваливают мусор, отслужившие кресты, венки и прочие реликты.
Заранее всё приготовив, подъехали с утра пораньше и возвели могилу «Таме-Тунга», под пирамидкою запрятав бомбу. Уехали домой, чтоб не мозолить глаз и не попасть под подозрение. Вернулись ближе к первому солдатскому купанию. Народу уж полно. Мы расположились ближе к ведомственному пляжу. Видим – стоит нетронутой могилка. Люди подходят, смотрят и отходят – всем ясно: чья-то шутка для солдат.
Вот и защитники страны, сто метров пробежаться не хотят – пылят в машинах. Солдаты раздеваются, командиры смотрят пляж. Заминка у могилы «Таме-Тунга» - пытаются понять, что за хренотень. Решаются убрать.
Но только пирамидку повалили - следом взрыв. Фонтан песка взметнулся вверх, а бравые вояки пали ниц, так тренировано, как по команде «Воздух!».
Тут Пашка на ноги вскочил:
- Смотрите-ка, ну, герои!
И:
- Ха-ха-ха-ха…!
За ним весь пляж гогочет, даже те, кто не видал причины.

[santehlit]

Немытых увезли, приехали сапёры, миноискателем обшарили всё побережье. А штатские на пляже ржали и шутками служивых доставали.
С той поры могильный холм на южном побережье стал появляться часто - понравилась затея: народу только дай. Хотели, видимо, солдат от мостиков отвадить, но те приняли меры. Перед купанием пляж тщательно осматривался – всё подозрительное проверялось, убиралось. А штатских гнали прочь.

16

- Им надо пляж совсем испортить, - Гошка предложил.
Его затея была проста, хотя трудновыполнима. Он хотел общественное стадо перегнать с северного побережья на южное.
- Они там пору часиков потопчутся, и всё – кранты песку: загадят так, что мало не покажется.
Ему возразили:
- Но ведь и нам тогда там не купаться.
Гошка мрачно:
- Мне надо Паше отомстить.
Пашей звали общественного пастуха. И это та ещё была история. Он как-то Гошку пригласил подпаском – мальчишка за неделю так ухромался, что слёг. Когда поправился, притопал к пастуху:
- Пасти больше не буду. Дай мне расчёт за ту неделю.
Паша:
- Расчёт по осени.
- Ну, дай свои – мои потом себе возьмёшь.
- А если брошу я пасти, думаешь, мне что-нибудь дадут? Догонят да поддадут – по шее. Иди, паси или прощай – дезертирам заработная плата не положена.
Гошка затаил обиду.
Была и у меня причина не любить пастуха. У него была шотландская овчарка по кличке Белый. Она разумно пасла коров, набегавшись за день, без привязи лежала во дворе иль у ворот и никого не трогала. Зимой сидела на цепи и, видимо, поэтому зверела.
Толкались как-то с горки снеговой, и Моряк меж нас крутился – лаял, за полу хватал и стаскивал вниз ребят, вместе со мной защищая вершину. Не та собачка, что в лесу была, другая, старше – много лет у нас жила. Вдруг подлетает Белый и на Моряка. Они сцепились, но силы явно не равны. Мальчишки побежали за Пашей-пастухом, я кинулся на помощь – схватил за хвост овчарку, потащил, чтобы мой пёсик убежал. Белый на меня – порвал шубейку, прокусил через варежку ладонь, и всё пытался в лицо вцепиться. И вцепился, если бы не Моряк – он не убежал, а бросился меня спасать.
Когда я принёс его на руках, он был ещё живой. Отец перевязал ему разорванное горло, оставил в доме. К утру песик околел.
- Дай мне ружьё, - сказал отцу.
- Собака не причём.
Отец взял мою порванную шубку, к Паше домой пошёл.
- Что будем делать, сосед?
- А я причём? Собака, самка, сорвалась с цепи - с неё весь спрос.
- Значит, платить, иль зашивать не собираешься? А ну-ка подойди – скажу на ухо кое-что.
Отец шептаться с ним не собирался, а двинул в скулу. Паша вперёд спиною двор пересёк, упал у будки – Белый ему рыло облизал. С тех пор соседи не здороваются.
Зиму всю Паша грозил:
– В милицию пойду, собакой затравлю….
Весной приплёлся:
- Егор Кузьмич, что в стадо будешь отправлять? Мне надо записать.
А я за Моряка не прочь с ним поквитаться – ведь Белый околел.

[santehlit]

В это лето у Паши в подпасках был татарчонок Рафа. Он жил у пастуха, вечерами играл с нами в футбол, у костра покуривал. Говорил, что учится в техникуме, а к Паше пристроился на лето, подкалымить.
- Платит иль ты за хавчик?
- Сказал, что осенью расчёт.
- Обманет. Ты не первый.
- Я мстительный – могу и дом спалить.
- Ну-ну….
Гошка подговорил Рафу нам помочь. Надо только Пашу подпоить, предлог придумать – спиртное мы достали. Рафа придумал. Когда поставили стадо на полуденный отдых, он бутылку самогона достаёт:
- Вчера у ребят в карты выиграл.
- Так ты же мусульманин – тебе нельзя.
- Не пью, а угостить хотел.
Пастух бутылку цапнул:
- Давай. Спасибо. Оприходую. Вот только дояры разъедутся.
Паша в питие меры не знал – бутылки не допив, упал. И Рафа нас позвал. Мы в кустах таились с самодельными кнутами. Конечно, не пастушьи, не плетёные из сыромятной кожи, но щёлкать и они могли, чтобы поднять коров в негаданный круиз.
- Арра! Гей! Гей! Гей!
Стадо поднялось, тронулось и потекло вдоль берега. Сзади Гошка с Вовкой подгоняют, мы с Пашкой сбоку, чтоб не разбежались, а впереди Рафа с кнутом пастушьим на плече и в дудку дует – вылитый Утёсов. За час мы обогнули берег, пришли на пляж. Народ от нас. Коровы катаются в песке, козы на мостиках бодаются.
Пашка потешается:
- На первый-второй р-рассчитайсь! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Смирно! На месте шагом марш! Песню запе-вай! Не плач, девчо-онка, пройдут дожди….
Солдат на пляже не было. Возмущались штатские.
- Вы что творите? Гоните прочь.
- Да они сами. И лучше их не злить, а то на вас пойдут.
Часа три парнокопытные загорали на солдатском пляже. Оставив несмываемые следы, тронулись в обратный путь. Вернулись в лес, к спящему пастуху. За ним на следующий день приехали, пихнули в «бобик» привезли на пляж.
- Это что?
- Не знаю.
- «Блины» коровьи, а вот тут «бобы» овечьи. Откуда?
Паша плечами пожимал:
- Не знаю.
- Не знаешь? Вот тебе ведро, лопата – убирай.
Ослушаться он не посмел – до вечера корпел. Вечером Рафу пытал, но тот плечами пожимал – не знаю мол, стадо до вечера в лесочке загорало: он приглядывал. И все дела. Назавтра только парнокопытные на отдых пришли, за Пашей «бобик» прикатил – пожалуйте на санитарные работы. Хотел пастух подмениться:
- Подпаска вам отдам – он молод, прыток….
Военные:
- А как же воспитательный процесс? Наука впредь.
И так шесть дней. Жалился потом любитель самогона – столько он песка перетаскал, сколь за всю жизнь до этого не поднимал.

17

Что за чушь, Вы скажите, нашли себе забаву – с защитниками Родины так поступать. А я не собираюсь убеждать, что мы наказывали зло. И не хотели вербоваться на службу к дьяволу. Мы мстили? Да нет, скорее мы играли в неуловимых мстителей – и это была наша жизнь. Ну, как не вспомнить без улыбки мой план. Хотя тогда нам было не до смеха.