[Shennon]

Что обычно дарят на дни рождения фаворитам императриц? Задачка не из легких! А пока придумаешь подарок таковому фавориту, как Иван Иванович Шувалов, и вовсе голову сломаешь. Единственным гостем, всегда являвшимся на дни рождения к фавориту с легким сердцем и без сомнений в правильности своего выбора, был Михаил Васильевич Ломоносов. Он дарил стихи. С ними Шувалов долго не расставался.
В 1761 году, празднуя очередной день рождения, фаворит с нескрываемым удовольствием принял из рук академика Ломоносова привычный и желанный подарок – рукопись. Скрученная трубочкой, перетянутая золотой тесьмой, хрустящая… Иван Иванович тут же развернул.
Однако на этот раз вместо удовольствия лицо Шувалова как-то странно вытянулось; он нахмурился, пока читал, потом быстро скрутил рукопись, кивнул Ломоносову и , взяв его под руку, отвел за колонну…
«.. и придержа академика Ломоносова за стеклянную пуговицу камзола его, сделал тому выговор, вроде как «ты, Михайло Васильич, в своем ли уме, чтоб я такие записки государыне подавал…» «Неужто не прав, неужто не прав я?!» - горячился Ломоносов. «А хоша бы и прав, да куда я с ней сунусь, сам рассуди?!» … Так они препирались на глазах у нас, гостей, не сведущих». (И.Чернышов)
Но Чернышов видел только начала. По поводу этого «подарка» (трактат «О сохранении и размножении российского народа») Шувалов с Ломоносовым станут объясняться еще долго. Все четыре года, до самой смерти своей, Михаил Васильевич так и не будет уверен, что подаренная им Шувалову рукопись увидит свет.
Однако едва ли мог он себе даже вообразить, что и через 50, 100, 200, 250 лет, в бесконечно далеком от него 21 веке его рукопись будет все также замалчиваться, искажаться, авторство ее будет приписываться другому и еще бог знает что – лишь бы подольше скрывать от народа ее содержание, наотмашь бьющее по властям, как и два с половиной века назад, так и в наши дни.
Ничто в нем не устарело.
«…полагаю самым главным делом: сохранение и размножение российского народа, в чем состоит величество, могущество и богатство всего государства, а не в обширности, тщетности без обитателей.»
Кому, когда из наших воинственных правителей была симпатична подобная вещь?!
«Но много есть человекоубийства и еще самоубийства, народ умаляющего, коего непосредственно указами, без исправления или совершенного истребления некоторых обычаев… истребить невозможно».
Что же касается непосредственно «плодородия родящих», то начинает Ломоносов с любви. Да, да, с нее самой, ибо: «…где любви нет, ненадежно и плодородие. Несогласие, споры и драки вредят плоду зачатому и нередко бывают причиною безвременному и незрелому рождению… Жениха бы и невесту не тогда только для виду спрашивали, когда они уже приведены в церковь к венчанию, а несколько прежде».
Впрочем, дальше Михаил Васильевич обнаруживает и ту прагматичность, которая немало напугала Шувалова, понимавшего в какой ханжеский век они живут. Например, он требует «устранить браки между лицами несоответствующих лет», отменить «насильное» супружество (т.е. брак по принуждению), отменить брак, запрещающий жениться более 3-х раз, запретить мирянам принятие монашества до 45 – 50 лет.
То же и в вопросе о «сохранении рожденных»: бороться с болезнями новорожденных, организовывать надлежащую медицинскую помощь, учредить «богадельные дома для невозбранного приема зазорных (внебрачных) детей».
Ломоносов и церковь не побоялся задеть. Он предлагает не только отменить вредный обычай крестить младенцев «в воде самой холодной, иногда со льдом», но и доказывает необходимость перенести Великий пост, который приходится на самое нездоровое время года, и учесть жесткую природу севера.
«Я к вам обращаюсь, великие учителя и расположители постов и праздников.., что вы в то время о нас думали, когда святой Великий пост поставили в сие время? …Вы скажите: «Располагая посты и праздники, жили мы в Греции и в Земле обетованной; святую четыредесятницу тогда содержать установили, когда у нас полным сиянием вешнего солнца земное богатое недро отверзается, произращает здоровыми соками наполненную молодую зелень, … поспевают ранние плоды в пищу, …в лекарство служащие…»
Однако же – и это исторический факт – Шувалов все-таки показал трактат сначала канцлеру Михаилу Воронцову, а потом и самой императрице Елизавете.
Воронцову о даже прочел текст сам. Выслушав, канцлер сказал:
- Мой тебе совет, Иван Иванович, хотя и написано сие языком отменным, и все писанное, по разумению моему, правда, спрячь-ка ты его от греха подальше и государыне не показывай.
Сам Шувалов позже вспоминал, что после визита к канцлеру подумал: не показать ли Ломоносовское писание еще и Петру Шувалову, своему родственнику, человеку деятельному, прагматику и реалисту, фактическому министру внутренних дел при дворе Елизаветы Петровны.
«Хотя бы некоторые меры на пользу из оного трактата взять, - рассуждал Шувалов. – Ведь и Петр Иванович не раз об «убыли населения» весьма сокрушался».
«Переставая говорить о потере российского народа болезнями, несчастиями и убивствами, должно упомянуть о живых покойниках. С пограничных мест уходят люди в чужие государства …и тем лишается подданных российская корона (…). Побеги бывают более от отягощений крестьянам и от солдатских наборов…»
А Петр Шувалов, хоть и «сокрушался «, да вопрос решил по-своему. Он под «убылью» понимал беглых, которых особенно много стало в конце царствования Елизаветы. И чтобы этот поток остановить, распорядился выставить на границах форпосты. По поводу этих «форпостов» Ломоносов не раз прохаживался остром словом: «граф Шувалов от наводнения зонтик наставил».
«Силой народа не удержишь. Причину убыли за границу населения российского искать надобно в непосильной для него тяготе».
Но документ был-таки «представлен» императрице, этому есть доказательство: в государственных документах сохранилась запись. Правда – «представлен» отнюдь не значит «прочтен».
Похоже Шувалов «запрятал документ подалее», т.к. до 1777 года среди государственных документов не значится. Но Екатерине Второй он его передал. Прочла ли она его? Неизвестно, свидетельств нет ни за, ни против.
Павел трактат читал. Никита Панин (сын Петра Панина) вспоминал, сто государь пожелал оставить своему наследнику два скандальных документа – трактат Ломоносова «О сохранении и размножении российского народа» Ломоносова, как пример опаснейшей инициативы и «Пытошное дел» Артемия Волынского в качестве назидания о «пустом заговоре», составленном из пьяной болтовни недовольных вельмож.
Так что оба документа наши последующие правители читали, так сказать по сложившейся традиции. И по той же «традиции» каждый засовывал их подальше, в качестве архивной древности.
Журнал "Знание-сила" 4/2007 г.