[Мёртвый Связист]

Обручение Святой Катерины Александрийской.
без неба и без занавесей — с одной
стеной, вставленной в оконный проем,
с другой стеной, свернувшейся вокруг меня,
и арку круглую выгнувшей надо мной,
и скользкий пол размазавшей подо мной —
как мне здесь жить одной, — так жалуется улитка,
чувствуя, что приближается послеполуденный зной.

а влагу летучую удержать как —
засыхает слизняк, распластанный на листе
и умирает в своей бессмысленной красоте,
не так на кресте из тонких ран на ногах
убегает сангина, превращаясь в кирпичный прах,
потому что утро умерло, приближается зной.

Катерина Александрийская стала святой женой.
солнце выпало золотым жгутом, в двойной обруч забрав
голову и руку, покинувшую рукав.
младенец, воскресший в теле, пропустовавшем три дня,
внемлет ее молчанью, свое молчанье храня —
что я сделала, господи, что ты меня полюбил.

раскрутит улитка твердь своего скелета
растечется в своем увечье,
ты молчишь, потому что ты речь, не требующая ответа,
я молчу, потому что речь течет предо мной,
Катерина Александрийская никогда не спросила об этом —
что с ней станет, когда она станет святой женой.

скрутит сторож свой факел из мусора и смолы,
раздавит бедное тело свои неровности и углы,
заставят меня раздать неимущим суставы и позвонки,
и отпустят огненную мою работу разбрасывать вверх зрачки —
потому что она и тогда не захочет отнять руки.

беги, ломайся, крепкий кремниевый покров,
крадись, скудная кровь из под моих ногтей,
наилучшая из смертей протекает внутри меня,
пусть убивает, пока я к тебе готов.
сколькими солнцами выжжешь воду внутри меня,
чтобы она растеклась, свой бледный багрец храня —
бледный моллюск остывает от красноты,
выпитый белым зноем растрескавшегося дня —
что я сделал, господи, что ты меня полюбил.