Антон ЛЕСИН, преподаватель, ЕКАТЕРИНБУРГВолны религиозного сознания, причём зарождающиеся не сами по себе, не в глубине психической жизни людей, а поднимаемые экспансионистской политикой существующих в стране церквей, как традиционных, вроде православной и мусульманской, так и экзотических (сайентологии, например), и гонимые вперёд целенаправленной церковной политикой «воцерковления молодёжи», свободно гуляют по просторам постсоветской России.
Высота и мощь волн различна и зависит от религиозной традиции в стране, а также от позиции государства, предпочитающего религиозным новшествам традиционные религии. Одним из следствий этого, для всех очевидного и потому никем, включая священнослужителей, не отрицаемого, явления становится разделение общества на «верующих» и «неверующих» и возникновение между ними мировоззренческих противоречий.
Впрочем, противоречия эти созревают до «точки кипения» и выливаются в открытые конфликты не между верующими и неверующими как таковыми, а – их профессионально образованными представителями, имеющими соответствующие теоретические убеждения и готовыми их отстаивать, т.е. священнослужителями и атеистами. При этом следует понимать, что атеистами и священнослужителями, равно как солдатами или дезертирами, либералами или коммунистами, не рождаются – ими в силу разных жизненных условий и обстоятельств – становятся.
И здесь важно то, о чём давно известно из психологии, но о чём предпочитают умалчивать священнослужители всех церквей: изначально всех нас объединяет вытекающее из природы человеческой психики и потому от рождения присущее всем людям свойство верить вообще, верить во что-либо или чему-либо. В этом, самой природой заданном смысле организации человеческой психики («души») все люди являются людьми верующими. Даже самые убеждённые атеисты не свободны от этого общего всем людям свойства человеческой натуры и зачастую вынуждены вместе со всеми верить… В том числе и на слово, хотя и не являющееся «Словом Божьим».
Верить, например, тем знаниям, которые по какой-либо причине не подлежат проверке ими самими непосредственно и потому должны приниматься на веру. Верить древнему летописцу, что Александр Македонский родился в 356 г. до н.э. Или верить утверждению, что рост Петра I был 2 м и 4 см. Или, наконец, верить в то, что расстояние от Земли до какой-либо планеты из другой Галактики составляет столько-то десятков или сотен тысяч световых лет.
В религиозном смысле люди начинают делиться на верующих и неверующих тогда, когда под гнётом чувства страха или растерянности перед неизвестными и непонятными процессами и явлениями окружающего их мира нормальное свойство психики верить превращается в Веру в сверхъестественные силы, в «божества», которая затем в виде религий становится сутью мировоззрения. Естественно, что на первых ступенях истории, когда человечество при наличии минимума необходимых, практически полезных знаний ещё не пришло к вере в силу разума, религии, всегда выражающие иррациональное отношение человека к миру, неизбежно получали широкое распространение и нередко становились преобладающей формой сознания в отдельных сообществах.
Если у кого-то существуют сомнения по поводу «иррациональной» природы религии, тот может справиться на этот счёт у профессора Московской духовной академии Андрея Кураева. Последний, полемизируя с «Письмом десяти академиков РАН» и отстаивая в статье «Спор двух Академий» право теологии быть наукой, справедливо назвал её «модусом присутствия логики в иррациональном мире религии».
К неудовольствию теологов религиям не суждено было стать единственной формой сознания (и познания) в истории людей. Одновременно с ними у всех народов, отвечая на постоянно встающий перед каждым человеком на протяжении всей его жизни вопрос: «что такое хорошо и что такое плохо?», появилась мораль, которая в силу своей повседневности всегда была и остаётся самой распространённой формой общественного сознания. Отталкиваясь от общечеловеческих норм морали как норм поведения, свойственных всем нормальным людям, где бы и когда бы они ни жили, религии, включая эти нормы в себя, каждый раз, по-своему приватизируя их, стали заявлять о своей монополии на «единственно правильный» ответ на вопрос об «облике морале».
Справившись в какой-то мере с моралью, религии, оставаясь выражением иррационального отношения людей к действительному миру, не могли уничтожить обусловленную природой психики возможность человека поверить в силу своего разума, в способность самому взять свою Судьбу в собственные руки. Рациональное отношение людей к миру и себе было естественным и потому необходимым выражением их собственной, человеческой, природы. Результатом такого отношения стало появление примитивных, но в повседневной жизни полезных знаний, которые, с одной стороны, стали «зачатками» науки, а с другой – породили философию как систематическое теоретическое мировоззрение, питавшееся всем знанием, получаемым и производимым человечеством.
Развитие философии и науки как рациональных форм познания мира, олицетворяя Веру в разум человека, неизбежно становилось отрицанием религии и её теоретического порождения – теологии. Не атеизм порождает богословие, а, о чём свидетельствует сама семантика этого слова, наоборот, «а-теизм» является отрицательным ответом на теологию, сводящую свойство человеческой психики верить к одной-единственной Вере в сверхъестественное Чудо, в Бога. Поэтому столкновение между рационально мыслящими философами, а также подлинными учёными, добывающими точное и практически применимое знание, и богословами изначально было предрешено. Оно и сегодня в своих истоках остаётся таким же, каким было сотни и тысячи лет назад.
Атеизм для людей науки – не самоцель, а неизбежный ответ теологам, когда они «в пользу Творца» ставят под сомнение или отрицают научные открытия. Теорию Дарвина, например, в доказательство которой совсем недавно палеонтологами было найдено недостающее звено в эволюции животных и происхождении человека.
Понятно, что, первыми из всех «властителей дум» оккупировав идеологический плацдарм в обществе, священнослужители, от первобытных шаманов до высших иерархов мировых религий, в последующем никак не хотели добровольно уступать это место другим, уже светским, идеологам, философам и философствующим учёным в том числе. И неизвестно, чем бы кончился этот спор между Верой в Бога и Верой в человеческий Разум, если бы не Государство, которое, являясь по своему предназначению генеральным менеджером по «делам Общества», всегда занимает в этом обществе особое положение. Как политическая «корпорация менеджеров» управляющих Обществом, любое «государство» для оправдания своей политики всегда использует наиболее востребованные Обществом в ту или иную историческую эпоху идеологии.
Когда развитие капиталистического способа производства в Европе потребовало развития науки как точного, практически применимого знания, неизбежно встал вопрос о сломе всей политико-идеологической организации «надстройки» феодального общества.
Победа просвещённого ума над религиозной догмой, широкое развитие образования, вплоть до всеобщего, очевидные успехи естествознания, подтверждаемые постоянным усовершенствованием техники, – всё это не упразднило религиозное сознание из жизни людей, не исключило Церковь из числа общественных организаций. Это случилось потому, что любые виды идеологий и формы идеологического (по отношению к науке «ложного») сознания являются, как писал ещё Маркс, «необходимыми продуктами» исторического процесса.
В постсоветской России после крушения псевдомарксистского «марксизма-ленинизма», бывшего официальной идеологией Советского государства, идеологический плацдарм, всегда необходимый государству как «идеологической силе», на какое-то время оказался пуст. Но, как известно «свято место пусто не бывает». Современное Российское государство, словно извиняясь за грехи прошлой власти и искупая её вину перед религиозно-ориентированной частью общества, предоставило традиционным церквям полную свободу действий.
Конечно, сейчас совсем другие времена, и сегодня религиозная экспансия атеистам и материалистам не грозит, как в Средневековье, казематами «святой» инквизиции. Но теологи на то и теологи.
Они сегодня, как и 500, и 1000 лет назад, под знаменем борьбы с порождённым ими же атеизмом нападают на материалистическое мировоззрение, требуют (для начала!) уравнять его относительно науки с идеалистическим мировоззрением и… признать теологию наукой. Последнее государством отчасти уже сделано. Но органично, без внутреннего противоречия мировоззренческих начал, соединить рациональность с иррациональностью, как и «скрестить ужа с ежом», невозможно. Поэтому государству, как бы оно ни отворачивалось от спора богословов с вынужденными становиться атеистами материалистами, в конце концов придётся решать: чему в области образования и науки отдать предпочтение – Вере в Бога или Вере в Разум.
Конечно, наука не является панацеей от всех, настоящих и будущих, бед человечества. У неё, как и у различных форм идеологического сознания (религии, морали, литературы, искусства и философии), есть своё, вполне определённое назначение. Кроме того, и возможности разума не беспредельны. Однако плоды развития естественно-научного материализма и его практического приложения (техники) видны всем и всеми востребованы. И все государства мира, если у них есть такая возможность, на развитие фундаментальной науки не скупятся. Но сделать окончательный выбор в пользу науки вообще и особенно науки об обществе любому государству мешает его идеологическая природа.
Сегодня у Российского государства в чести религия. Но всякая идеология, иррациональная в том числе, сила довольно активная. «Овладевая массами», она становится «материальной силой». Не приведёт ли безграничная экспансия религиозного сознания к безнадёжному отставанию российского общества от стран, где с религиозной иррациональностью давно определились и материалистическое мировоззрение, а вместе с ним светское образование и наука имеют вековые традиции?
Литературная газета, № 24, 2009
22.6.2009, 11:50
