Я рассказала про поэта К-ра, который в ответ на мой вопрос, что он думает о творчестве Андреева, написал мне: «Духовный опыт у каждого свой» и мол, делиться им не надо, интимная это вещь. Она на это: «Он не понимает Даниила. Он не хочет понять. Он может его не принимать, но понять обязан». Я пыталась сдерживать её порывистость, мол, он может и не понимать. Она: «Ему не дано».
Её слова: «То, что было дано Даниилу, это — Дар, и он был оплачен Даниилом, оплачен всею судьбою, и если кто-то пытается повторить то же самое, я всем говорю — не рискуйте, за это приходится очень высокую цену платить. Я почти не обсуждаю на встречах “Розу Мира”, я доношу Даниила как великого русского поэта, которого мало кто знает. От меня оккультисты разбегаются как тараканы, я их от себя просто гоню».
На мой рассказ о том, как постепенно я входила в «Розу Мира» и как сначала книга меня оттолкнула («мистика», «утопический бред»), Алла Александровна заявила: «Я всем говорю, что “Розу Мира” надо начинать с 10-й главы, если “пойдёт”, то переходить к третьей, а уж всю прочтя, вернуться к первым двум».
Я рассказала, что и сына втянула в «Розу Мира» и что она стала одной из его любимейших книг (наряду с Библией, «Братьями Карамазовыми» и — недавнее его впечатление — «Тихим Доном»), она улыбнулась, покачала головой: «Странное сочетание».
Я рассказала ей о М.С. Бухтяке, профессоре-математике нашего университета, очень серьёзном почитателе творчества Андреева. (Я побывала на его лекции, где он объяснял физический смысл и возможность существования одномерных и двумерных миров, беседовала с ним об Андрееве, и на моё сетование, что книга «Роза Мира» малодоступна, Михаил Степанович ответил: «А возможно, это и правильно, чтобы не соблазнить малых сих»). Тут А.А. энергично воскликнула: «Вот с кем бы я хотела поговорить!».
И очень огорчилась, что Пантелеев не ей, а «Урании» отправил копии с писем Андреева: «Я же есть, ну почему надо “Урании”, это — жулики!» И это «жулики» звучало не раз, и не два. «Я им показала детские тетради Даниила, они же на них всех свой штамп проставили, мол, собственность “Фонда Даниила Андреева”, а нету никакого фонда, никаких прав у них нет на его наследие. Я им доверилась, и пока была жива Татьяна (первый руководитель издательства) — что-то делалось. А сейчас они чем попало занимаются, незаконно присвоили все права на издание. Но ничего, на поэзию Даниила я уже права вернула, в 2005 году и права на “Розу Мира” будут у меня».
Затем А.А. сказала, что в издательстве «Аграф» вышла книга её воспоминаний «Плавание к Небесной России», без купюр, что были сделаны в издании, выпущенном «Уранией» (мы потом в Доме книги на Новом Арбате купили эту книгу). «Вы в магазинах ее не покупайте — очень дорого, поезжайте в издательство» (но мы не поехали, пожалели время, да и побоялись, что заплутаем).
«Алла Александровна, кто вам по дому помогает?» — «Раз в месяц приходит женщина. А с пылесосом управляюсь я сама».
Я пыталась ей предложить убраться в квартире, но она наотрез отказалась. Я спросила, есть ли возможность ей приехать в Томск. «С охотой, — отвечает, — только мне надо оплатить проезд, потому что я не смогу финансово одолеть. И где мне провести пару ночей, пока буду в городе?» — «Ну, остановиться можно и у нас, а вот с оплатой дороги — я постараюсь заинтересовать кое-кого из наших меценатов». — «Да, я хочу, чтобы как можно больше узнали Даниила как поэта. Я читаю “Немеречу” 45 минут». — «А “Ленинградский апокалипсис”?» — «Нет, если и читаю, то без мистических мест»2.
На мой вопрос об оплате её выступлений ответила: «За выступления я ничего не беру» — «Почему?» Она как-то залихватски взмахнула кудельками: «А! Мне это не нужно, да и денег ни у кого нет сейчас». — «Алла Александровна, уверяю Вас, что Вы-то не берёте — это ваше право, только деньги сейчас есть у всех, и за Вас кто-то их берёт» — «А! Пусть!» — «А чем Вы живёте? Я, признаться, вижу, что доходы-то у Вас никакие». — «Пенсия, 3500 рублей». — «А издание сочинений Даниила Андреева? “Урания” разве с Вами не делится?» — «Они говорят, что уже давно ничего не издают, а продают то, что уже давно издано, и они со мною уже рассчитались». Она очень заинтересовалась тем, что в Томске существует филиал издательства «Урания». «А чем они занимаются?» Я пообещала разузнать это и ей сообщить.
Потом я спросила у неё про встречу Ахматовой и Даниила Андреева, о которой услышала в одной из передач по ТВ. Она очень засомневалась, что такая встреча имела место, высказала предположение, что это был Вадим Андреев, старший сын Леонида Андреева («Их часто путают, услышат — сын Леонида Андреева, и решают, что это Даниил, а это Вадим, он же тоже писателем был».) «Алла Александровна, а где похоронен Вадим?» Она назвала французское кладбище.
По ходу разговора она обмолвилась: «Я ведь его возила, но посещения Анны Ахматовой у нас с ним не было, так когда?» Я спросила: «Вы говорите — возила, как это? На коляске?» — «Нет, шёл он сам, но в любой момент мог вдруг начать падать, и я кричала окружающим: “Помогите, помогите!”, подбегали люди и подхватывали его, он буквально мог повиснуть у меня на руках, и чтобы он на землю не упал, я звала людей».
Немного затронули Цветаеву в связи с её дружбой с вдовой Леонида Андреева. Алла Александровна, улыбнувшись, заметила: «Да, у Цветаевой со многими женщинами были особые отношения». И ещё я сказала, что Вадим был женат на дочери одной из подруг Цветаевой. «Да, на Оленьке Черновой. Они же там, в эмиграции, все были друг с другом связаны».
Я заметила, что она не была внешне огорчена известием о смерти Пантелеева. Вероятно, она воспринимает смерть как переход и твёрдо уверена, что печалиться нечему, человек просто «отбыл», но он где-то есть. Когда я передала его слова: «Мне это уже не нужно» (это на мою просьбу к Пантелееву написать воспоминания о своём пребывании в заключении, о встречах с Андреевым), она понимающе кивнула: «Да, есть люди, которые до сего дня живут той лагерной жизнью, не могут её забыть, а есть, и Юра из них, кто перешагнул эту жизнь и стал жить дальше, поэтому он и вспоминать ничего не хочет».
На углу другого, письменного, стола, находящегося в комнате, лежала стопка совершенно новых книг, Алла Александровна кивнула в их сторону: «Вон лежат, читать некому. Я своим друзьям говорю — вы все неграмотные, иначе бы вы мне это читали. Но им всем некогда!»
И ещё я рассказала ей об отношении церкви к «Розе Мира». Как искала в Томске в церковных лавках его книги и как от меня буквально шарахались тётеньки в платочках, сидящие внутри этих лавочек. Да про беседы в храмах, когда от моих вопросов или отмахивались или советовали: «Не читайте!».
Ничего нового в этом для неё не было, но вот её слова: «Некоторые люди от “Розы Мира” идут к Евангелию и религии». Я сказала, что мне «Роза Мира» помогла понять много неясных мест в Библии, объяснила мне же моё недоверие к некоторым персонажам, к Мухаммеду. Она понимающе покивала.
Потом повела нас в комнату с архивом Андреева. Небольшая комната, так же бедно обставлена, шкафы и стеллажи с толстыми папками и книгами. На стене — знаменитый портрет Даниила Андреева, где он подпирает пальцами лоб.
Алла Александровна пошла нас провожать, спустилась на лифте, открыла двери подъезда, долго объясняла мужу, как пройти к Литературному институту, где мы хотели посмотреть на памятный барельеф Андреева, и к метро. Она с первого же раза запомнила наши имена и отчества, муж даже удивился: «Меня редко кто сразу улавливает, обычно переспрашивают — как-как?» А она с первого раза запомнила и обращалась к нему по имени-отчеству. Я, спросив разрешения, поцеловала её на прощание в щёку. Перейдя дорогу, оглянулась — увижу ли ещё? Она стояла, полуоборотившись к подъездной двери, худенькая, похожая на присевшую отдохнуть и готовую взлететь птицу, и как будто прислушивалась к чему-то. Я помахала ей, забыв, что она меня не видит.
Перед нашим отлётом из Москвы почтой отправила ей ксерокопированную в одном из подземных переходов статью о Пантелееве из «Красного Знамени» и один из сделанных у неё снимков, и, чтобы предупредить об этом, позвонила. Она очень тепло и звонко откликнулась, назвала меня «Ниночкой» и, опережая мой вопрос, попросила обратиться от её имени к вдове Пантелеева, чтобы та откопировала письма Даниила Андреева из архива Пантелеева и переслала копии ей. Я пообещала этим заняться.
Вообще посещение Аллы Александровны и знакомство произвело на меня очень сильное впечатление. Уж больно не походила эта женщина на всех старых людей, с которыми меня сталкивала жизнь. Такая энергия, такой ясный ум, такая звонкая аргументированная речь — где вы видели ещё таких женщин в возрасте почти 90 лет? А уж кому, как не ей, можно было «устать от жизни»? Пережитого ею хватило бы на несколько жизней!..
И всё же, всё же… Мне кажется, будь я москвичка, непременно взяла бы на себя заботу о ней: постаралась бы как-то облегчить её быт, скажем, раз в неделю приходить пылесосить и вытирать пыль, что-то погладить, починить, сготовить, почитать вслух книги…
Нас с мужем поразила не только ветхость мебели и другие свидетельства отсутствия достойного дохода, но и некоторая запущенность, в плане уюта, её жилища. Почему никто из её многочисленных друзей не возьмётся поддерживать там уют? Может, она сама отказывается?
__________
Вернувшись в Томск, я взялась выполнять поручение Аллы Александровны относительно писем Д. Андреева к Пантелееву. Для этого не раз ездила к вдове Юрия Ивановича, просматривала письма… Надо сказать, что дети Юрия Ивановича резко запротестовали передаче мне писем для копирования, я даже хотела оставить залог Нине Александровне, их матери. Но она от залога отказалась и всё же доверила мне письма. Оказалось, что письма — не оригиналы, а ксерокопии, и после моих расспросов Нина Александровна нехотя призналась: оригиналы были проданы «Урании»: «Знаете, мы всегда хорошо жили, оба работали, ездили везде. А начались 90-е, и так стало плохо с деньгами. Вот Юра и сдался на уговоры. Но я, честно сказать, не помню — получил ли он что-то за них».
В общем, я сняла копии с тех копий и отправила в Москву.
И взяла себе за правило — звонить Алле Александровне в день рождения и ухода Даниила Леонидовича, а также на Рождество.
Прошло полгода, и мужу снова предложили путёвку в Дом отдыха, на этот раз под Петербургом. У нас так долго не было никаких поездок за пределы Томска, что мы не стали отказываться. Предварительно я позвонила Алле Александровне.
Вот записи о второй нашей встрече.
* * *
Конец марта 2005.
На неделе звонила Андреевой. 30 марта — День памяти Д. Андреева. Звоню — у неё в Москве почти 10 вечера. Два гудка и опять звонкий голос: «Алё!» Я, после упоминания Дня памяти (она: «Спасибо, Ниночка!») объясняю ей, что буду 8-го в Москве и хотела бы с нею повидаться, но так складывается по времени, что я вынуждена её просить о ночлеге — можно ли? «Конечно, приезжайте, я вас уложу в другой комнате». Я извиняюсь и объясняю свою просьбу. Она: «Ничего не надо объяснять, всё нормально». Я — ей: «Мы вас не обременим, я вам сварю, мы погуляем, в храм сходим». — «Нет, ничего не надо, я уже давно от прогулок отказалась, мне недавно исполнилось 90 лет, какие прогулки?» Сказала, что днём её возили на Новодевичье и потом они «посидели».
В общем, я напросилась. Но 7-го перезвоню — остается ли в силе договор, кто знает? Такой возраст! Запасной вариант — сразу ехать в Питер и заявиться в Дом отдыха на день раньше — не выгонят же! Конечно, здраво рассуждая, я делаю небогоугодное дело — очень пожилой человек, каждое событие — стресс для сердца, а я тут в гости. Но что делать?! Мне необходимо с нею пообщаться, ей так много лет. Если я упущу эту возможность — может оказаться поздно, она всё унесёт с собою. Может, меня Бог к ней направляет, если не я, то никто. Мне так необходимо выяснить — были ли знакомы, хоть опосредованно, Цветаева и Даниил Андреев. Вот я и хочу задать эти вопросы — о связях Андреева с его современниками. Ведь и Тарковский с ним в одно время учился на Высших литературных курсах, может, Липкин. С кем из поэтов был знаком или даже дружил А.Д.? Хочу попросить её почитать стихи Даниила. Короче, пообщаться.
8—9 апреля 2005.
Прилетели в Москву, звоним Андреевой: «А.А., мы можем приехать?» — «Да, конечно». Получили багаж и на метро — до «Чеховской», прошлись по ночной Тверской. Пришли, видим, она в сиреневом утеплённом халатике, тоже уставшая, бледное лицо. «Вы здоровы?» — «Ну, какое здоровье в моём возрасте? Давайте, пейте чай и укладывайтесь — уже первый час ночи». Почти не разговаривали. Она нам дала постель (что-то напоминающее простыни, хотела я ей в подарок отвезти комплект постельного белья, есть ещё нераспечатанный — ясно же было — женщина живёт одна, со стиркой проблемы, комплект был бы кстати, но чемодан не закрывался, и как я жалела, что не настояла, но это за мной долг).
Она предложила располагаться в большой комнате, постелили. Она: «У меня подушки с гречневой шелухой», дала нам такую. Предупредила: «Я плохо сплю, могу ночью включить музыку, если не спится, и утром поздно встаю. Завтра у меня в 12 встреча, придут ко мне». — «Можно нам поприсутствовать?» — «Да пожалуйста!»
Мы немного поговорили — будем ли чай и прочее. Наскоро заварили свои пакетики (я сразу решила для себя — ничего её не есть, как бы не предлагала, наоборот — угощать своим), у нас были пирожки, курица, сыр, заварка, кофе. Она от всего отказалась — пост (но на другой день всё же съела пирожок с капустой). Вечером дала понять, что устала и хотела бы в постель. Я было прикрыла стеклянные двери из «нашей комнаты» в коридор, а она вдруг пришла зачем-то к нам и так грохнулась о стекло — не видит же, за что я рассыпалась в извинениях и больше дверь не закрывала.
Спали хорошо. Проснулась, поглядела в окно — видны башни Кремля («Раньше у нас был вид на Кремль, а потом выстроили вот этот дом, он нам всё загородил». Но в голосе сожаления не было — ей вид из окна безразличен, она его не видит).
Поднялись, тихо привели себя в порядок, я давай наводить чистоту: подмела и протёрла всю территорию, кроме той, где она спала. Позавтракали, она спит. Время 11 утра, а от неё никакого звука. Я тихонько заглянула к ней — лежит, укрывшись с головой, на полу рядом телефон («Если зазвонит, вы не берите, у меня под рукой другой аппарат»), двухкассетный магнитофон.
Во всё время пребывания заметили — очень чувствительна, если что-то не оказалось на привычном месте: «А где тут стул? А здесь была коробочка». Поэтому всё, за что брались, — ставили на место, откуда взяли. Когда убиралась, обратила внимание — на кухне столик, на котором чайник, пол около стола — много высохших пятен кофе — она проливает, когда наливает чашку. Я кухню вымыла особенно тщательно, все эти пятна оттёрла.
Она поднялась в 12-м часу. Позавтракала кофе. Я старалась помочь, она: «Нет-нет, Ниночка, я прекрасно управлюсь!»
Пока она завтракала — поговорили. Тема — Цветаева и Даниил Андреев. «Он её знал, но она ведь на 14 лет его старше. Она приходила в дом Добровых, там все поэты и другие знаменитости побывали. Но он был ребёнок, а тогда было строго — дети не должны были участвовать в разговорах взрослых. Он её помнил, но не больше. Она не оставила в нём каких-то воспоминаний. Как-то была высказана мысль одним знакомым, что я напоминаю обликом Марину, но Даня сказал: “Нет, ты — лёгкая, а она — тяжёлая”».
Насчёт общения Марины и Вадима — А.А. это не исключает, но никаких подробностей ей не известно, и разговора не было об этом. «Не могла ли Марина привезти из Парижа для Даниила письмо от брата, когда вернулась в Россию?» — «Нет, я бы знала, никогда и речи об этом не было».
Затронули дружбу Цветаевой и А.И. Андреевой. А.А. — очень жёстко: «А.И. была мерзавкой»3. Как отрезала.
Вообще разговор о Цветаевой был ей неприятен, почему-то она явно к Цветаевой не благоволит: «Эта их переписка с Пастернаком… Оба друг перед другом выдрючивались. Ведь нормальные люди так друг другу не пишут!».
Вообще она довольно категорична, нет успокоенности старости, вступает в дискуссию и стоит на своём довольно энергично.
На вопрос об общении Д.А. с поэтами (Тарковским и другими) — ей ничего об этом не известно.
Я попросила разрешения сварить суп. Она с удовольствием мне это разрешила. Сварила на грибном бульоне суп из овсяной крупы. Она всё порывалась мне рассказать — где что брать: картошка, лук, кубики. Я: «АА, не беспокойтесь, я всё найду. Мне 61 год, и я знаю, где хозяйки на кухне что прячут». Сварила суп, поджарила картошки на растительном масле. По пути ей рассказала о себе, про сына Женю. Прочла ей Женины стихи, она: «Эти стихи написал очень хороший человек». Очень заинтересованно слушала, задавала вопросы, поддакивала.
А потом, около 12, она ушла в «гардероб» — у неё такой глубокий стенной шкаф, что для переодевания туда можно зайти. Вышла в шёлковом плессированном платье сиреневого оттенка, с ниткой красных бус — нарядная. Женщине 25 февраля исполнилось 90 лет, а она придаёт значение своему внешнему виду, хотя сама не видит. Ну не молодец ли!
Пришли четыре молодых человека: Федя (немножко восточного типа, смуглый, кудрявые волосы надо лбом), Володя — светлый высокий, уже с залысинами, очень открытый (мы даже с ним поговорили отдельно, сел на корточки перед моим стулом и начал расспрашивать про Томск, дал свой е-мейл), Полина и Сергей (в ухе — серьга).
Разговор шёл о создании нового сайта. Обговаривались цель, содержание. А.А. очень заинтересованно принимала участие в разговоре, настаивала на своём мнении, мол, надо, чтобы на сайте не было удобно всяким мистикам и эзотерикам. Молодые настаивали на «всеобщей религии — как основной цели», А.А. — на всеохватности творчества Андреева, чтобы как можно больше людей нашли там, что ищут, если это есть у Д.А. Молодые попросили у неё фотографии для размещения на сайте, они были извлечены на свет, я тоже держала их в руках (и те, что помещены в книгах, и неизвестные, например — Андреев в гробу, несколько фотографий, где молодой Андреев в своих походах, в окружении друзей, его школьные фотографии). Похоже, что эта молодёжь А.А. известна давно, это было видно по репликам, например, походя А.А., сославшись на меня, сообщила Феде о продаже Пантелеевым писем Андреева к нему «Урании», эта реплика произнесена как продолжение прежнего разговора: «Нина Яковлевна выяснила — Пантелеев продал письма Дани» — Федя: «Да, всё же продал?» — «Да!» И гримаса недовольства.
Гости принесли с собою печенье, яблоки, Федя заваривал чай на кухне: «Ну, где же Федя?» — это А.А. Мы сидели в отдалении, чай не пили, но по кусочку яблока взяли. Володя сказал мне, что собирается проехать по городам (в т. ч. и Сибири) с творчеством Д.А. «Как вы думаете, придёт народ на такой вечер, если я в ваш город заеду?» — «Да, конечно, аудитория соберётся, надо только заранее связаться».
Мы понравились друг другу.
После их ухода (они ещё не ушли, когда я заговорила о супе) А.А. мне выговорила: «Ну, что вы с супом, люди ещё одеваются, а вы — о супе…». Я была смущена и повинилась. Потом я их двоих покормила, сама поела («Кому добавку, тут осталось на тарелку?» — «Нина, что вы беспокоитесь, я съем этот суп завтра!» — «Да, а вы не боитесь?» — «А что такое. Что с ним до завтра сделается?»)
Потом она призналась, что суп съела с удовольствием, мол, это редкость в её рационе, она питается полуфабрикатами («У меня есть пельмени — хотите, я-то пощусь, но может, вы хотите?» Мы, конечно, отказались).
Жареную картошку я сделала только для неё, она достала из холодильника жареную рыбу и ела картошку с нею. «Я не пользуюсь вилкой, боюсь ею не туда попасть». Она доставала рыбу из какой-то баночки рукой. Зубы у неё вставные.
Но при всей её беспомощности — в доме у неё относительный порядок. Стирает ей родственник («Это мой названый брат. Когда-то он дружил с моим братом, Юрой. Тот уже умер, а Валера (кажется, Валера) так и опекает меня, как брат, он периодически забирает для стирки мои вещи, не гладит, да это и не особенно важно. А убирает одна женщина, приходит раз в месяц»).
Потом был разговор по поводу фотографии Д.А. 1957 года, помещённой в одной из книг собрания сочинений. Мне показалось, что там какой-то странный Андреев, не похожий на себя, рядом другое фото, этого же года — лицо более гладкое, немного отрешённое, а на первой — такое старое, морщинистое, взгляд немного такой задорный. Может, это ошибочно фотография Вадима помещена? «Нет, там нет Вадима (голос у А.А. нетерпеливый, мол, что вы тут городите, о чём речь!), он же тут сразу после тюрьмы — чего вы хотите, какое у него должно быть лицо?»
Я свернула расспросы — они ей были неприятны, может быть, просто устала. Я её спросила после ухода гостей: «Вы сегодня никого не ждёте?» (И вообще, часты ли подобные посещения — визит продолжался более двух часов). Она ответила: «Ну, что вы! У меня никаких бы сил не было, если бы это было так часто».
Для меня это стало сигналом, что пора нам уходить — она явно нуждалась в отдыхе. Я ей не стала говорить, что убиралась, пока она спала, но с удовлетворением видела, что для гостей квартира выглядела гораздо лучше, чем когда мы к ней приходили в первый раз, в октябре.
В её квартире две комнаты и довольно просторная кухня, где есть небольшой диванчик, на котором она сидит. В большой комнате два дивана, овальный столик, письменный стол завален бумагами — полное впечатление, что кто-то там работает — лежат книги, листы бумаги, ручки. На стенах много икон и иконок, большая фотография семьи Николая Второго. В углу большой телевизор, есть что-то вроде этажерки, на которой много всяких безделушек — шкатулочки, какие-то статуэточки, броши, крестики. Около двери — шкаф с книгами, с фотографиями. Есть фотография самой А.А., где она снята в купальнике и шляпе, это уже после смерти А.Д. На дверце — какой-то хвост лисы. («Оторвала от старого пальто, куда девать? Вот повесила»). И удивительно — свежесть, совершенно нет этой затхлости, как, например, у моей мамы было. Я полагала, что запах затхлости неотъемлем в жилье старого человека. Ничего подобного — в квартире Аллы Андреевой пахнет свежим сеном, деревом — чем угодно, только не умиранием. Я вспомнила посещение монастыря около Троицко-Сергиевой лавры, где в келье монаха, находящейся под землёй, был свежайший воздух. Квартира А.А. — намоленная! Я ей сказала об этом, рассказала про молитву, которую экскурсовод нам прочла в той монастырской келье с добавлением, что некоторым туристам эту молитву в келье не удается прочесть: не выговаривается. А.А. так заинтересовалась! «Какая молитва?» Я, конечно, забыла, она даже огорчилась: «Как же вы! Надо было обязательно запомнить».
В прихожей квартиры — тоже просторной — вешалка, лавочки, подставки под обувь, небольшое зеркало на тумбочке. Там лежал пригласительный билет на какой-то поэтический вечер, презентацию книги поэта Васильева, в числе участников — Кублановский, Роднянская, Андреева, ещё кто-то, чьё имя на слуху. Вот куда бы!..
После обеда мы стали собираться ехать, и тут А.А. принялась нас убеждать, что мы скорее всего не купим билет в Питер на сегодня, и что если так, то мы должны купить билеты на завтра, на дневной поезд, вернуться к ней, снова переночевать, а утром завтра ехать уже в Питер. Меня это очень тронуло, но мы сказали, что должны уехать сегодня. Распрощались очень тепло.
8.05.2005. (Воскресенье)
«Горе. 29 АПРЕЛЯ погибла АЛЛА АЛЕКСАНДРОВНА АНДРЕЕВА. Причина смерти — задохнулась в дыму от пожара в квартире. Сведения поступили от её помощника Фёдора Синельникова. Похороны 3 мая. Друзья, ну что тут скажешь?.. Бессмысленно прозревать ‘‘мистику’’ дат, строить аллегории. Нет больше на земле человека, к которому Даниил обращался:
В какой же ты ныне
Беспросветной томишься глуши, —
Луч мой, радость, подруга, — богиня
Очага моей тёмной души?
Дай Бог нам успеть стать настоящими друзьями Даниила, покуда смерть не подступила и к нам.
Дай Бог Алле Александровне радости поскорее оказаться в Небесной Москве! Опубликовано: 2005—05—03 15:02:05»
Вот такую информацию я получила вчера, зайдя на сайт www.rozamira.org. Адрес сайта мне дал Володя Камский, один из гостей А.А., с которыми мы познакомились 9 апреля, за 20 дней до такой трагической смерти Аллы Андреевой. Потрясение тем более сильное, что я все эти дни, не переставая, думала о ней, о нашем посещении, жалела, что вот зря не отвезли ей в подарок постельное бельё — переночевали и ушли… Я даже написала письмо Володе с просьбой сообщить свой адрес, чтобы через него общаться с А.А. В дни её гибели, сразу после нашего возвращения, я видела сон — будто у меня выпали, как зёрна кукурузы, все передние зубы верхней челюсти, я их выплюнула в ладонь вместе с кровью. Рассказала мужу. И вот сегодня он мне этот сон напомнил. Я отправила Володе по «мылу» две фотографии, что были сделаны 9 апреля у А.А., ещё не зная о её смерти. Сейчас вспоминаю детали нашего у неё пребывания. Когда пили чай, Алла Александровна рассказала два анекдота на религиозную тему.
Первый анекдот. В горнем миру обсуждается вопрос: где быть второму пришествию? Называют Иерусалим. Христос: «Нет, слуга покорный, я уже там побывал, больше не хочу!» Называют испанский город, где нескольким детям являлась Мария. Мария: «Нет, там столько паломников — затопчут». «Ну, тогда — Рим, Ватикан» Святой Дух: «А вот это мне интересно, я там еще ни разу не был».
Второй анекдот. Праведный человек неизвестно какой конфессии попадает на небо. Пётр водит его по раю, знакомит. Видят большую толпу людей, сосредоточенно молящихся в позе лотоса. «Это кто?» — «Это буддисты, хорошие ребята, дисциплинированные, тихие». Ещё толпа — католики, тоже довольные и благостные, молятся. Ещё собрание радостных, оживлённо разговаривающих между собой. «Кто?» — «О, это философы, они счастливы — ведь из разных стран и веков, а тут представилась возможность непосредственно пообщаться, они не могут наговориться друг с другом» Идут дальше, видят высокую стену. «А кто за нею?» — «А это православные, они думают, что тут одни, мы решили их не разочаровывать, вот — огородили. Пусть пребывают в счастливой уверенности, что кроме них, в раю больше ни единой души».
Ещё был короткий разговор о политике, это уже без ребят. А.А. благодарно отозвалась о Путине, мол, он не дал стране ввязаться в войну США с Ираком. Ещё в разговоре с ребятами была упомянута какая-то московская школа, в которой А.А. побывала с беседами. Она очень благоприятно отозвалась о школьниках, об их вопросах. Володя Камский тогда пообещал вплотную этой школой заняться, т. к. у него там работает какая-то знакомая. А.А.: «Я бы с удовольствием ещё раз у них побывала».
Я просила ее почитать стихи Андреева, но она отказала: «Для меня чтение стихов, как для певца концерт, я должна “распеваться”, я так вот с места в карьер — не могу, это вид артистической деятельности. Я перед выступлением целый день готовлюсь, слушаю магнитофон, потом сама начитываю, подбираю интонацию. Нет, не могу». Так я и не слышала, как она читает его стихи. Из всей компании она особо выделила Полину: «Эта девочка мне очень нравится». Ребята просили у неё фотографии Д.А. для размещения их на сайте, но она отказала — мол, потом даст, а сейчас они должны находиться у неё (почему — я не уловила, кажется, кто-то их должен был у неё взять для нового издания книг Д.А.). Наверное, эти фотографии сгорели.
Вот такие горестные дела.
25.2.2010, 1:54
