IPB
     
 

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

 
2 страниц V   1 2 >  
Ответить в данную темуНачать новую тему
Гопники, автор Владимир Козлов
Fischer
сообщение 25.1.2006, 23:31
Сообщение #1


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



Гопники
Владимир Козлов


«Гопники» – дебютная книга молодого писателя. Это сборник рассказов и повесть, объединенные одним героем. Время действия – конец 1980-х – начало перестройки, место действия – Могилев. Сюжеты Козлова – это маленькие трагедии, фрагменты эпического повествования из жизни русского Гарлема. Хулиганы, онанисты, неблагополучные дети из неблагополучных семей между отрочеством и юностью – вот герои «Гопников». В прозе Козлова чуть ли не впервые за все историю новой русской литературы право голоса получают обычно безмолвствующие герои, плохие парни из рабочих поселков. Несмотря на местами шокирующий натурализм, проза Козлова очень романтична. В грязи ежедневной жизни малолетних хулиганов мерцает метафизическая тоска, обманутые желания лучшей жизни.








Владимир Козлов

Гопники





Каникулы


Ура! Каникулы! Три месяца! Вчера был последний день учебы, но это даже и не учеба была. Просто приходили два плешивых дядьки и толстая тетка отбирать учеников в школу для дураков на следующий год. Спрашивали таблицу умножения, шестью восемь шестьдесят четыре (или нет?), чем отличается бык от трактора и что тяжелее – килограмм хлеба или килограмм сахара. Но кого выбрали, они не сказали, скажут потом. А пока можно играть в футбол и в деньги, и докуривать бычки, и швырять камнями в поезда, чтобы разбить стекло, и отлавливать и вешать черных котов, и много-много-много всего остального.


***

Завтра встану поздно-поздно, и выйду на балкон, и гляну вверх на синее-синее небо, и плюну вниз на лысину соседа снизу, который делает зарядку на своем балконе, и он закричит: что это, [девушка легкого поведения], дождь, что ли, или нет? А я побегу в туалет ссать, пожру на кухне – и на улицу, чтобы успеть залезть за яблоками в сад к Уроду, пока он не вернулся с базара. Яблоки еще зеленые и невкусные, но зато рвать их в Уродовом саду – кайф, а самый кайф – это видеть его морду потом, когда он понял, что яблок нету: все оборвали. А потом – на карьер купаться, хоть там вода и рыже-буро-малиновая из-за химкомбината и клейзавода, на котором делают из костей удобрения, и там есть еще крысы по полметра ростом, и их можно бить палками, но сейчас как-то лень. Какие еще крысы? Не до крыс тут. Жалко, что баб на карьере почти нет, а те, кто есть, купаться не ходят – ссыкухи. Расстелили одеяла и лежат кверху жопами. И сколько ты к ним ни подходи – типа девочки, пойдемте покупаемся, – сделают колхозные рожи: мы не купаемся и нам и здесь хорошо, типа такие примерные и целки. Но меня вы наебете, когда я срать сяду. Я про вас все уже знаю, кто с кем, и когда, и куда. А после карьера пойду домой жрать, пока еще никого нет, а то начнут мне морали читать, что надо дома по вечерам сидеть, а не шляться где попало, и что это у тебя за компания, и такие друзья ни к чему хорошему тебя не приведут, и сидел бы ты лучше дома и книжки читал – вон сколько в списке литературы на лето, а ты?

Я? Что я? Я ничего, лучше бы вы мне поменьше мозги ебали, а то я вообще тогда домой жрать не пойду, украду что-нибудь в магазине. Главное – не попасться продавщицам, а то отсамкят швабрами и сдадут ментам, а менты – вообще все козлы и шакалы, ну про них и говорить нечего.

А вечером – через забор и на дискотеку, где все свои и никто не будет доколупываться, что, типа, хули вы приперлись, малые. Нас свои пацаны еще в том году обещали пустить на групповуху к Наташке, но потом сами не пошли, передумали, а может, нас не захотели брать – типа, малые еще, рано. А мы ничего не малые и задирали бабам юбки после дискотеки много раз и щупали их, но бабы могут оказаться не одни, а с пацанами, и тогда надо уебывать, а то их пацаны, особо если бухие, так отработают, что потом неделю будет не до дискотек, даже дрочить и то не захочется. А все из-за баб, сук поганых. Дискотека кончится, но домой идти еще рано – еще только двенадцать, – и значит, можно еще полазить по парку, поискать, где целуются и ебутся, и вспугнуть и камнями закидать, но не дай бог нарваться на пацанов, которые одни и без баб и потому сидят грустные и бухают.

А перед сном забежим еще раз в сад к Уроду – сказать спокойной ночи. Он сад сторожит, ходит по нему с ружьем, и мы крикнем ему: спокойной ночи, Сергей Степаныч, не засни, а то сад тебе спалим, а он закричит – уходите отсюда, мерзавцы, я шутить не буду.

И все, теперь – домой, спать. А завтра – все то же самое.




Братишка


Они долго ругались, потом она выбежала из комнаты, схватила с вешалки пальто, торопливо сунула ноги в сапоги и выскочила за дверь. Я пошел в прихожую, надел куртку и ботинки. Игорь выглянул из-за дверей:

– Ты куда?

– Погулять.

Она сидела на лавочке у подъезда и плакала. Был солнечный весенний день. В небе двигались облака и растворялись самолетные следы.

– Ты чего? – спросил я.

От слез ее лицо покраснело, и по нему растеклась тушь для ресниц.

– Он сказал, что меня бросает.

Меня удивило, что она может из-за него так плакать, и я пообещал себе, что из-за меня девушки никогда не будут плакать. Я подошел ближе, и она прижалась щекой к моему животу. Когда она отстранилась, на куртке осталось мокрое пятно с подтеком туши.


***

Наша семья жила в двухкомнатной хрущевке, и своя комната была только у Игоря. Вернее, это была не совсем его комната: мы называли ее «зал», но он спал в ней и почти все время там сидел. А мы – я, папа и мама – спали во второй комнате, «спальне», и там же стоял мой письменный стол.

По вечерам мы иногда все вместе смотрели телевизор в зале, но чаще всего там сидел Игорь, запершись на задвижку – один или со своими друзьями. Папа приходил с работы поздно, почти всегда пьяный, и тут же ложился. Мама сначала готовила на кухне ужин, потом тоже ложилась, только с книгой. Она не любила телевизор.

Девушки приходили к Игорю только днем, когда родителей не было. Они тогда запирались и включали музыку на всю громкость. За весь девятый класс к нему приходили пять или шесть девушек – в разное время, конечно. Некоторые здоровались со мной, проходя через спальню – проходную комнату, в которой я сидел за столом и делал уроки.

В тот год я учился в четвертом классе и был отличником – как и Игорь до девятого класса.

Девушку, которую он «бросил», звали Наташа. Тогда это было модное имя. В моем классе тоже были Наташи – целых четыре. Однажды она вышла из зала, сходила в туалет и в ванную, потом подошла ко мне. Я решал уравнение по алгебре со многими неизвестными. У меня тогда в первый раз были четверки из-за того, что такие уравнения не получались.

– Что ты решаешь?

– Уравнение.

– Помочь?

– Ну помоги.

Она засмеялась:

– Я пошутила. Я все это давно забыла.

– Не знала, не знала, а потом и забыла, – Игорь вышел из зала. На щеке у него было смазанное пятно губной помады. Он обнял Наташу за талию и повел в комнату.

– Чао, братишка, – сказала она.


***

К Игорю пришли друзья – Антон и Вова. Они раньше учились с ним в одном классе, а после восьмого поступили в техникум. Родителей дома еще не было. Игорь пошел на кухню и принес оттуда хлеба и варенья. Часа через полтора Вова вышел из комнаты, сходил в туалет, потом позвал меня.

Я заглянул в комнату. На большом столе – его вытаскивали на середину комнаты в дни семейных праздников, а в обычные дни за ним сидел Игорь и делал вид, что занимается, – стояла пустая бутылка из-под вина, а во второй оставалось немного на дне. Окно было открыто, и Игорь с Антоном курили, высунувшись из него.

– Выпить хочешь? – спросил Вова и налил мне в чей-то стакан из бутылки.

– Не обижай моего малого, – сказал Игорь.

– Никто его не обижает.

– Малый, он тебя обижает? – спросил Игорь.

– Нет, – ответил я.

– Так отойди от него. Пусть идет в свою комнату.

– А если он здесь хочет посидеть? Ты что, купил эту комнату?

– Ладно, пусть сидит.

Я присел на краешек дивана. На радиоле «Радиотехника» играла музыка, что-то нерусское. Вова разлил вино по стаканам – получилось совсем по чуть-чуть, и они выпили. Я пожалел, что Игорь вмешался и мне не дали вина. Я хотел попробовать.


***

Недавно я видел Наташу, когда приезжал к родителям. Она превратилась в толстую тетку безразмерного возраста и работала продавщицей в гастрономе, куда я ходил за пивом. Тогда, пятнадцать лет назад, она казалась мне модной и красивой.


***

Однажды Наташа пришла к Игорю, и они закрылись в зале на защелку. Я принес из кухни маленькое зеркало, в которое папа смотрелся, бреясь по утрам, и пытался так навести его на узенькую – сантиметра два – щель между дверью и полом, чтобы увидеть, чем они занимаются. У меня ничего не получилось.

Потом, когда они вышли из комнаты часа через полтора, оделись и ушли куда-то вместе, я зашел в зал и стал искать следы того, что они здесь делали. Я догадывался, что они «ебались».

Я ничего интересного не нашел, только скомканный носовой платок под диваном, вымазанный чем-то, похожим на сопли, но с другим запахом. Я подержал его в руках, понюхал, потом бросил назад под диван.

Вечером Игорь пришел пьяный, вернее, его привели домой приятели, и его потом долго тошнило.

Игорь погиб в конце девятого класса, в мае. Они с приятелями пили вино на берегу речки, потом он пошел купаться и утонул.

Я должен положительно влиять на этого придурка. «Классная» совсем одурела со своим коммунизмом. Для нее главное – «сила коллектива». Даже учителя над ней смеются, и завуч нам сама сказала по секрету, что ее последний год держат в школе. Пришли новые времена, в стране перестройка, и таким, как она, пора на пенсию.

Можно, конечно, пересесть, но она мстительная, будет потом лажать и поведение занизит, да и сам Быра начнет лезть – что это ты не захотел со мной сидеть, контрольную дать списать по-жадился?

До сих пор у меня с ним все нормально было: он никогда не приколупывался. Мы даже почти не разговаривали за полгода, что он у нас в классе. Он тихий такой двоечник, хотя на самом деле хулиган еще тот: за район драться ездит, в детской комнате на учете стоит.

– Ну что, – говорит он, – меня специально к тебе посадили, чтоб ты мне помогал, Дохлый. Так что давай, не жмись.

Я смотрю на него: волосы жирные, немытые, перхоть блестит, лицо все в шрамах от царапин. Отвратительный урод.

Я даю ему списать домашнюю по алгебре, а сам смотрю в учебник, типа повторяю. Он не разбирает моего почерка и каждую минуту переспрашивает: а это что за цифра, Дохлый? Швабра собирает тетради, он еще не все дописал, но я перед носом у Швабры захлопываю свою тетрадь и сдаю. Он недовольно глядит на меня и тоже сует ей свою тетрадь.

На следующий день Швабра раздает тетради. Мне «пять», ему – «единица» и приписка: «Если уж списывать, то хотя бы полностью».

– Откуда она знает? – психует Быра.

– Ты же перед носом у нее писал.

– Она слепая, ничего не видит.

– Ну, увидела же.

– Это все ты.

Он бьет меня под партой кулаком в живот, несильно, но больно.

– Ты что?

– Ничего.

На следующем уроке, географии, никаких домашних нет. Учитель – полный дебил. Не знаю, где его нашли, в какой психбольнице, когда Иваныч попал по пьяни под машину и ему оторвало ногу. Новый учитель все сидит за своим столом, смотрит в окно и рассказывает нам, как служил в молодости в Германии и как там было хорошо. Никто его не слушает, каждый занимается своим делом.

Мы с Бырой – на последней парте, и нам все равно ни черта не слышно из того, что он говорит: все болтают между собой или играют на бумаге в футбол или морской бой.

– Ты не обижайся, что я тебе ебнул на алгебре. Но ты, наверное, мне что-то не то списать дал.

– Нет, все то.

– А почему тогда «кол»?

– Она видела, что ты списал.

– Ничего она не видела, она слепая.

– В футбол будешь? – спрашивает Быра.

– Нет, не хочу.

Мы вчера уже играли, и он все время мухлевал – неправильно отсчитывал клеточки для себя – больше, чем надо, а когда я говорил, что неправильно, делал вид, что не слышит. Ненавижу, когда мухлюют.

– Если будешь мне помогать, списывать давать, будешь мой друг, – говорит Быра. – Ты можешь быть нормальным пацаном, а что отличник – это все херня. Выпьем вместе, и с ######ями познакомлю. Школа – говно, и учителя – козлы. Главное – будь своим пацаном, и все будет нормально.

Дома мама говорит:

– Ты заранее предубежденно к нему относишься. Может быть, он хороший мальчик, хоть и хулиган. Ты ведь его не знаешь совсем. А он без отца рос, в трудной семье. Попробуй сблизиться с ним, найти точки соприкосновения. Можешь домой его пригласить.

С Бырой у нас одна точка соприкосновения – секс. Он знает про это гораздо больше меня и говорит, что у него уже было.

– Много раз, с седьмого класса. А ты еще ни разу, я знаю. Но в классе почти все пацаны еще «мальчики», кроме меня и Кузнецова. Так что, не ссы.

– Нет бабы, которая не дает, есть пацан, который не умеет попросить, – объясняет мне Быра на уроке русского.

– А если целка?

– А что целка? Что, она всю жизнь целкой будет? Раньше, позже – не важно. Она тебе сегодня скажет – я не буду, потому что целка, а завтра другой хорошо попросит, и все – она больше не целка. – Быра хохочет.
– А ты когда-нибудь целку… это самое?

– Да. Один раз.

– И как?

– Обыкновенно, только море крови.

– А сколько ей лет было?

– Пятнадцать. Или четырнадцать. Не помню.

– Всего-то?

– А хули ты думал? Думаешь, у нас в классе все еще целки?
– Откуда я знаю?

– А я тебе скажу. Колдунова уже не целка и Хмельницкая.

– Откуда ты знаешь?

– Пацан один сказал. Он сам их…

– Кто?

– Не скажу.

– А ты?

– Что я?

– Ну, ты бы хотел Колдунову там или Хмельницкую?

– Ты что, дурной? В своем классе? А если привяжется потом?

Пишем контрольную по геометрии. Я уже сделал свой вариант и сейчас решаю три задания из пяти для Быры.

– Мне «пять» не надо или «четыре». Все равно не поверит, тёща. Но ты мне смотри: чтоб три задания – правильно. Мне надо, чтоб «тройка» железно была.

На следующий день все как надо: мне – «пять», Быре – «три».

– Молодец, Дохлый. Будешь нормальный пацан – научу тебя, как бабу «раскрутить». Баб вокруг море. Знакомишься, хуе-мое – в кино там, мороженое, ну, само собой. Потом проводить до мой, зайти в подъезд – позажиматься, пососаться. И узнать, когда никого нет дома. Лучше, конечно, если сама в гости позовет, чтоб не набиваться. Ну, а потом само собой.

В классе мне никто не нравится, кроме Егоркиной. Она тоже отличница, но меня «не переваривает». Я уже несколько раз видел, как она разговаривает с Бырой. Какие у них могут быть общие интересы, блин? Перед историей она подходит к нашей парте:

– Ну что, как насчет этого?

– Никак. Ничего не получится.

– Жалко.

– Ну и что, что жалко?

– Ну ничего. Я думала, ты поможешь.

– Ладно, иди, мне надо еще историю почитать.

Она поворачивается, и он, сунув руку ей под платье, щипает ее за жопу.

– Аи. Ты что, дурной?

Она краснеет. Ей стыдно, потому что я все видел. Я размахиваюсь и бью Быру в нос. Он удивленно смотрит на меня. Остальные, кто видел, тоже. В класс входит «историца». Из Быриной ноздри вытекает струйка крови. Он встает и выходит из класса.

– Тебе ######, Дохлый, – шепчет Змей – «шестерка» Быры – и хихикает. – Все, считай себя коммунистом.

Быра возвращается минут через пять. Кровь смыта, но плохо: пятно под носом осталось. Он на меня не смотрит. Вырывает из тетрадки лист, рисует на нем могилу с надписью «Дохлый 1971-1987» и сует мне. Неправильно. Я 72-го года, а не 71-го. Это он 71-го, потому что сидел два года в первом классе.

Что делать? Отпроситься с урока, типа в туалет, и побежать домой? Нельзя. Все подумают, что соссал. Да и не поможет все равно: завтра опять идти в школу. Вот, [девушка легкого поведения], влип.

От страха хочется срать. Я поднимаю руку: можно выйти? «Историца» кивает. Все смотрят на меня, кроме Быры. Он рисует в тетради каких-то автогонщиков. Он на всех уроках рисует автогонщиков или солдат. В туалете никого. Все унитазы уже забиты говном, и я выбираю тот, который почище. Потом долго мою руки холодной водой – горячей нет, – и они почти что синеют.

– Можно сесть?

«Историца» кивает. Все снова смотрят на меня.

Звенит звонок. Все встают, но «историца» остается сидеть. У нее, наверное, следующий урок в этом классе. Значит, не сейчас. А когда? Выхожу из класса. Подбегает Змей.

– Быра ждет тебя за школой, на заднем крыльце, где забитая дверь. Если не придешь, будет хуже.

Он хихикает.

Кладу портфель на подоконник и спускаюсь на первый этаж. Выхожу на улицу. С крыши капает, и светит солнце. Но холодно: еще ведь только конец февраля. За углом, кроме Быры, стоят человек семь пацанов, Егоркина и еще две «бабы» из нашего класса. Быра снимает пиджак и отдает Змею. Подходит ко мне. Бьет в челюсть. В голове что-то встряхивается, и я падаю. Он ждет. Я притворяюсь, что не могу встать. Из разбитой губы на рубашку течет кровь.

– Кровь за кровь, – говорит Быра. – Мы в расчете.

Все уходят. Я встаю. Голова сначала кружится, потом перестает. Забираю портфель, потом одеваюсь в гардеробе и иду домой. Черт с ней, с геометрией. Дома мама спрашивает, что случилось.

– Подрался. Из-за девушки.

– Молодец. Правильно. Девушка – один из не многих достойных поводов для драки.

На следующий день иду в школу в поганейшем настроении. Мне стыдно. Но в классе никто не вспоминает про вчерашнее. С Бырой не сажусь, сажусь за пустую парту. На перемене иду к «классной».

– Евгения Эдуардовна, я не хочу сидеть с Быруновым.

– Почему?

– Ну, не хочу.

– Он что, к тебе пристает, мешает учиться?

– Ну… нет.

– А что тогда?

– Ну, не знаю… Не хочу просто.

– Володя, давай попробуем еще одну неделю. Коллектив – великая сила, и я искренне в это верю. Уже есть положительные результаты. По последней контрольной по геометрии ему «три», а до этого все время были «двойки».

Поворачиваюсь и ухожу. На геометрии снова сажусь один. Подходит Быра.

– Слушай, Дохлый, садись ко мне. Это же твое место.

– Не хочу.

– Ну, что ты как не пацан? Ты что, со своим пацаном разосраться хочешь из-за какой-то сучки? Я, конечно, ебнул тебе, но ты же сам первый. У меня с ней свои дела, насчет пацана одного. А ты зачем лез? Я думал, ты свой пацан, думал – ты друг будешь, а ты…

– Ладно.

Я пересаживаюсь.

На алгебре – самостоятельная работа, и я решаю за себя и за Быру.

– Молодец, – говорит он. – Свой пацан. Найду тебе бабу, с которой легко добазариться. Будешь уже не «мальчик», не то что все эти дрочилы. А ты вообще дрочить пробовал?

– Нет.

– Не верю. Все пацаны пробовали. Даже я, пока не начал с бабами.

Прихожу домой – мамы нет. Сажусь в кресло, расстегиваю брюки и дрочу, представляя себе Егоркину. По самостоятельной мне «четыре», Быре -"три". Я сделал у себя «одну» ошибку. Лучше бы у него. Или нет? Егоркина подходит к Быре и дает ему записку. Быра читает, она ждет.

– Сегодня в семь часов, – говорит он. Егоркина улыбается и уходит. Я ничего не спрашиваю.

На этой неделе наш класс дежурит по школе. Нас с Бырой ставят в «хорошем» коридоре: там никаких «малых», только девятый и десятый классы. Быра все время рисует в своей тетрадке, положив ее на подоконник. Рисовать он не умеет вообще, и все получается уродливо и непохоже, но самому ему нравится, и я тоже говорю, что классно получилось, если он спрашивает.

Подходят двое десятиклассников – Вова-Таракан и Гриша-Туз.

– Слушай, малый, дай двадцать копеек, – говорит мне Таракан.

– У меня нет.

– Таракан, не лезь к нему. – Быра отрывается от своей тетрадки.

– Ты что-то сказал? Повтори.

– Не лезь к нему.

– Это что, твой друг?

– А если и друг.

– Слушай, Туз, Быра давно уже нарывается. Пора ему по рылу насовать. Как ты?

– Вообще можно. Нет, давай лучше не так сделаем. Вот ты говоришь – это твой друг. Если ты ему ебнешь, мы тебя прощаем. А если нет, то мы тебя вдвоем отработаем. Ну как?

Быра тупо смотрит на меня. Таракан хватает меня за пиджак.

– Я этого держу, чтоб не съебался.

– Ну что? – спрашивает Туз у Быры.

Быра идет ко мне. Я жду, что он ударит меня как будто сильно, а на самом деле тихонько, а я притворюсь, типа сильно. Я так делал классе в пятом, когда у нас учился Гриб – его потом в спецшколу забрали. Он был самый сильный и мог к любым двоим пацанам подойти и сказать «Вот ты ебни его, а то я тебя». Все боялись Гриба, и некоторые били по-настоящему, а я нет, чтобы потом, когда случится наоборот, тот, другой, тоже не ударил бы со всей силы.

Быра бьет по-настоящему и прямо в «солнышко». Таракан отпускает мой воротник. Они уходят. Быра сует свою тетрадку в сумку и тоже уходит. Я сижу на корточках, потом приседаю несколько раз, как меня учили, и иду в класс. Сажусь один.

На следующий день – первое марта. Все серо. Тает. Первый урок – история. До звонка минут пять. Подхожу к Быре. Он смотрит на меня. Я улыбаюсь.

– Привет.

– Привет.


Это 2 первые главы. Позже добавлю еще 2-3.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Ангел Изленгтон
сообщение 25.1.2006, 23:53
Сообщение #2


cамый человечный человек
*****

Группа: Демиурги
Сообщений: 2201
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 4



Репутация:   147  



Ждём smile.gif) Текст забавный...
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Morgan
сообщение 26.1.2006, 12:09
Сообщение #3


Понаехал тут!!
**

Группа: Демиурги
Сообщений: 774
Регистрация: 16.10.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Екатеринбург
Пользователь №: 49



Репутация:   133  



Да, ждём продолжения!!
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 26.1.2006, 18:41
Сообщение #4


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



Порнуха


Мне стыдно, что я еще ни разу не ебался. Все одноклассники и друзья уже пробовали, а я еще нет. А ведь мне уже четырнадцать. Раньше мне все это было до жопы: я был «маленьким». А полгода назад вдруг крэйзанулся насчет этого. Стал смотреть по видику порнофильмы дома у Джоника – их покупает его папаша и прячет в шкафу, а Джоник находит. Все карманные деньги я трачу на порножурналы – даже курить бросил специально, чтобы экономить. Ну и, само собой, дрочу на баб в этих журналах, а иногда и на своих одноклассниц и других знакомых.

В моем районе много ######ей, но они все старше меня, и я не знаю, как к ним подъехать. А те, что не старше, тоже ебутся в основном с пацанами из «учила» или со «старыми» мужиками.

Джоник сегодня пришел ко мне и сказал, что насчет фильмов ничего не будет: его папаша в отпуске и сидит дома. Решили просто пойти погулять. На остановке подкатили двое «старых» пацанов – Бык и Чура, и Бык говорит:

– Малые, давайте с вами выпьем.

Это значит, они хотят с нами выпить за наши бабки. Я хотел сказать, что бабок нет, потом подумал: ладно, ###### с вами, все-таки пацаны со своего района. Может, напьемся, потом погудим с ними. А то лето кончается, а все какой-то скучняк: нечего и вспомнить потом будет. Взяли три бутылки «чернила». Это маловато для четверых, но мне особо много и не надо, чтоб забалдеть. Сидим на скамейке во дворе дома, где живет Джоник, и пьем по очереди из одного стакана.

– Э, малый, а чего ты не куришь? – спрашивает меня Бык. Он раньше учился в нашей школе, потом ушел в «учило», а оттуда его, говорят, вы гнали: «мочил» своих мастеров. Я его много раз видел на районе с разными бабами. Они его почему-то любят, хоть он и уродливый и стрижется налысо, так что видны все шрамы на его корявой башке.

– Не будешь курить – будешь отпизжен, – говорит Бык.

– Не доебывайся ты до него, Бык, – защищает меня его приятель, Чура. – Малые заебись: бухло проставили. Курить или не курить – это его дело, правда, малый?

Я киваю. Им с Быком, похоже, уже «дало в голову», а мне еще нет. Может быть, они до нас уже где-нибудь заправились или им просто меньше надо, раз они такие алкоголики.

– Ну что, пустим их на хор, а, Бык? – Чура смотрит на Быка. У меня внутри что-то взрывается, и ладони начинают потеть, – и срать хочется.

«Хор» – это значит секс, когда баба одна, а пацанов много.

– К кому на хор? – Бык кривит губы, улыбаясь.

– К этой, как ее, Наташе, ну, Иркиной подруге.

– А она даст?

– А типа нет? Э, малые, у вас еще бабки есть?

– Немного есть.

– Еще на бутылку «чернила» хватит?

– Не знаю.

Бабок не хватает, приходится «трясти» возле магазина. Мы с Джоником ждем за углом, пока Бык с Чурой объясняют какому-то малому – ему лет десять, – что надо помочь пацанам со своего района. Он долго упирается, потом все-таки отдает деньги. Бык и Чура берут «пузырь», и мы все вместе идем домой к этой Наташе или как ее там.

Половина нашего района – пятиэтажки для рабочих химзавода, как та, в которой живем мы с Джоником, а вторая половина – настоящие деревенские дома, и в них до сих пор живут без воды туалета. Таких домов здесь целые улицы, мног улиц, все они далеко от остановки, от магазине! и вообще туда лучше не ходить, потому что та живет много блатных.

Но сегодня мы смело идем по этим улицам, пс тому что с Быком и Чурой неопасно: они здес свои, всех знают, и все знают их. Уже темно и прохладно, и чувствуется, что скоро осень. Скоро опять в школу: вот, херня какая. Зато срать уже не хочется.

Подходим к обычному дому за деревянным по лусгнившим забором. Табличка «Очень злая со бака».

– Насчет собаки не ссыте – ее еще в том год Гриша Малой отравил, – говорит Чура. – Подождите здесь. Мы с ней по пятьдесят капель, хуемое, а там вас позовем.

Они входят в калитку, стучат в дверь. Нам улицы не видно, кто открывает. Бык и Чура заходят внутрь.

– А если они нас кинут? – спрашивает Джоник. – Сами протянут ее, а нам – ###? А может там никакой бабы вообще нет? Вдруг они маньяки какие-нибудь или сатанисты? И нас специально сюда заманили?

– Кончай ныть. Какие, на ###, сатанисты?

– Обыкновенные. Или психопаты-отсосник жопныйасы? Как в «Криминальном чтиве»? В жопу хочешь погладиться?

– [Послание].

– Нет, ты скажи, хочешь? А взять в рот у Быка? У него, наверное, здоровущий ###.

– Отъебись.

Мы молча курим. Часов ни у меня, ни у него нет, и сколько времени проходит, мы не знаем. Я тоже волнуюсь, но стараюсь не показать этого Джонику. А что, если они и вправду заманили нас сюда? Только для чего?

– Слушай, давай пойдем домой, – говорит Джоник.

– Соссал?

– Сам ты соссал. Я могу и не идти, я уже ебался. Это ты еще мальчик.

– С кем ты ебался?

– На юге. С одной бабой. Ей двадцать лет.

– самкишь.

– Зуб даю.

Мы ждем еще некоторое время.

– Все, можно идти домой, – говорит Джоник. – Не выйдут.

– Не ной.

– Говорю тебе – пошли домой.

– Подождем еще, потом постучим.

– Сам стучи. Вдруг там собака, а Бык просто ссамкел, что отравили?

– А как он сам прошел?

– А она его знает.

Щелкает дверь, и на крыльцо выходит Чура.

– Можете заходить. Подождете в кухне. Там Бык ее сейчас дерет, потом я пойду.

В кухне под потолком горит тусклая лампочка. Мебели почти никакой, только закопченная плита, облезлый стол и табуретки, а вдоль стен выставлены пустые бутылки. Садимся на табуретки к столу. На нем хлебные крошки, пустая бутылка – наша – и три стакана.

Приходит Бык с довольной улыбкой.

– Ну как? – спрашивает Чура.

– Все класс.

Чура уходит. Бык садится к столу, достает пачку «Беломора» и вытаскивает одну папиросу.

– Дай мне, – говорю я.

– Ты ж не куришь.

– Иногда.

– Ссыканул немного, а?

Он сует мне пачку. Я вытаскиваю беломорину, закуриваю. Джоник смотрит в окно, за которым ничего не видно: уже стемнело. Сердце бьется часто и сильно, стучит пульс, и снова хочется срать.

– Кто первый, ты или я? – спрашиваю я Джоника.

– Давай я.

– Ладно.

Чура приходит, Джоник встает.

– Вон в ту дверь, – показывает Чура.

Его долго нет. Минут пятнадцать, как ушел. Или двадцать. Или полчаса. Чура и Бык молчат. Видно, что они уже «хорошие». [девушка легкого поведения], как он долго. Скорее бы все это кончилось. И домой. Спать.

Дверь открывается. Джоник. Я встаю. Прохожу через неосвещенную проходную комнату. В следующей комнате – кровать. И баба на кровати, под одеялом. Я ее узнаю: несколько раз видел на районе. Ей лет восемнадцать.

Я говорю:

– Привет.

Она не отвечает и даже не смотрит на меня. Мебель в комнате древняя и обшарпанная, на стенках – какие-то дурацкие чеканки и картинки – все бедно и убого. Только на трюмо – дорогая, по виду, косметика, и на другой кровати валяется несколько нормальных шмоток – наверное, ее.

– Хули целишься? – говорит она. – Времени мало. Снимай штаны.

Я расстегиваю джинсы и подхожу. ### не стоит. Мне вообще не хочется гладиться. Хочется только срать. Я стою перед ней. Майка закрывает ###.

– Ты что, думаешь, я тебе буду дрочить? – говорит она. – Если хочешь, сам дрочи.

– Не хочу. Я натягиваю трусы и джинсы. Застегиваю замок и пуговицу. Выхожу из комнаты.

– Хули ты так быстро? – спрашивает Бык.

Я молчу.

– Что, не встал? Надо было задрочить, пока ждал. Вот что значит – первый раз. Ни хера не умеет.

Хохочут все трое, но мне больше всех хочется въгладить Джонику. На кухню выходит она.

– Хули вы мне привели импотента?

Все опять начинают хохотать.

– А мы тебя что, не удовлетворили? – спрашивает Бык. – Вообще-то можем еще.

Она похабно улыбается.

Я вскакиваю, выбегаю из кухни, спускаюсь с крыльца, выхожу за калитку. Джоник догоняет меня.

– Ладно, не злись.

– [Послание].

– Сам пошел.




Гопники





I


Я, Вэк, Клок и Бык сидим на скамейке под навесом остановки. Много раз перекрашенная фанерная стенка в нескольких местах проломана – это пацаны показывали каратэ, – и на ней нацарапано «Рабочий – сила» и «Быра урод». Мы курим и плюем под ноги. Под скамейкой уже целая лужа слюней. Откуда-то выползает Жора. Это старый дурной алкаш, он шляется по району и собирает бутылки.

– Жора, смотри – бутылка! – кричит ему Вэк. Под нашей скамейкой и правда валяется бутылка из-под пива. Вэк перед этим бросил туда бычок, а потом пустил сопли. Жора наклоняется, и Вэк несильно бьет его по жопе. Мы смеемся. Жора оборачивается:

– Ты фашист.

– Сам ты фашист.

– Нет, это ты фашист. Ты… ты… ты меня обидел.

– Лучше вали, пока по ебалу не получил. Что, отсамким Жору? – Вэк смотрит на нас.

– Давай, – говорю я, хоть особой охоты и нет, просто надоело уже сидеть. Скучно.

Жора хочет сделать ноги, но видит, что поздно. Стоит и ждет, что будет. Из ноздри свисает сопля.

– Может, не будем? Ну его на ######, – говорит Бык.

Вэк не слушает, хватает Жору за куртку и бьет ему по носу, потом еще. Голова Жоры мотается, как мяч. Из носа течет кровь. Несколько теток и малых пацанов видят, что происходит, и отходят подальше от нас. Вэк отпускает Жору, и он падает. Мы с Клоком начинаем молотить его ногами. Жора пищит, как поросенок.

– Давай обоссым его, – говорит Вэк.

Я задираю куртку и расстегиваю ширинку.

– Смотри, там – бабы, – говорит Клок.

– По хую.

Моя струя льется Жоре прямо на морду, он что-то шамкает разбитыми губами. Вэк тоже ссыт на него.

– Что вы делаете, гады? – орет какая-то тетка.

– Ничего.

– Я сейчас милицию позову.

– Зови.

Тетка поворачивается и идет в сторону ментов-ки – это рядом.

– Надо съябывать, – говорит Клок. Мы застегиваем штаны.

– Зря вы его. На хуя упастьтых трогать? – говорит Бык.


***

Наша классная – Сухая – оставляет меня после уроков, чтобы выгладить мозги.

– Можешь ведь учиться, но не хочешь. Ты паразит на теле Советской власти, которая семьдесят лет тебя кормит и одевает. Но для тебя еще не все потеряно. Ты еще только в восьмом классе. Пойми, ты мог бы хорошо закончить школу, поступить в институт, стать инженером. Зачем тебе эта компания двоечников? По ним тюрьма давно плачет, а ты сын нормальных родителей. С меня хватит этих гнилых базаров. Я иду к двери. Сухая загораживает дорогу:

– Нет, я еще не все сказала.

Я обхожу ее, открываю дверь и захлопываю ее прямо у Сухой перед носом.


***

Сидим на остановке.

– Э, Бык, гладиться хочешь? – спрашивает Вэк.

– Отъебись.

– Ну, скажи, хочешь или нет?

– Счас ебну.

– Чего ссышь? Скажи.

– Не хочу.

– Что, жопа болит, а?

Мы все ржем. Бык несильно бьет Вэка в «солнышко». Они начинают махаться, но в шутку, не по-настоящему. Потом Вэк спрашивает меня:

– А ты хочешь гладиться?

– Хочу.

– Ну, иди тогда жопу помой.

Теперь уже они с Быком ржут, как гондоны.

– А ты хочешь, Вэк? – спрашиваю я.

– гладить хочу, гладиться не хочу. Понял?

Прибегают четверо малолеток – лет по двенадцать. У них разборки между собой. Трое начинают молотить четвертого. Он падает, и его стелят ногами.

Вэк подходит к ним:

– Э, э, э, что такое? – он говорит, типа какой-нибудь сраный учитель или мент. Пацаны останавливаются.

– Заложил, – говорит один.

– А-а-а. Тогда слабо бьете! – Вэк дает ему ногой в живот, и пацан начинает реветь на всю улицу, как будто ему тут яйца отрывают. – Ладно, самките дальше, только смотрите – здесь ментовка рядом, дружинники всякие ходят.


***

– Хутэн морхэн! – орет Тамара, учиха по немецкому. Все встают за партами.

– Зэтц ойсь. Айнэ минутэ усе видерхольт.

Тамара – толстая и вонючая, как будто только что обосралась. Она всех в школе заебала своим немецким, но все учителя и даже завуч знают, что она дурная, и боятся ей что-нибудь сказать. Я ненавижу и немецкий и Тамару и никогда ничего не учу. Она ставит мне «три» потому что в классе есть вообще «нулевые», хуже меня – например, Бык.

– Ну, что вы, неучи, думкопфы – как гулять, так сразу, а как работать, немецкий выучить, так ни хрена? Наставлю двоек за четверть, будете потом бегать жаловаться – плохая Тамара Ивиновна, а Тамара Ивановна не плохая, Тамара Иванов на хорошая, она вас, дебилов, уму-разуму учит.

Пока все листают тетрадки, я нарочно смотрю в окно. Тамара замечает. – Гонцов, ком цу ды тафэль с домашней работой.

Я беру тетрадку и иду к ее столу. – Где домашняя работа? – Нету. – Пересказывай текст. – Не выучил. – Зэйдысь, цвай.


***

Дома мама ходит туда-сюда по комнате. Я сижу за столом и смотрю в окно.

– Ну что это за наказание такое? Опять на работу звонила Вера Алексеевна. Говорила, что по немецкому двойка.

– Тамара дура. Ты сама знаешь.

– Не смей так говорить об учительнице. Я работаю с утра до вечера за копейки – пятьдесят получки, пятьдесят аванса, – а вы этого не цените, что ты, что он.

– Папа тоже работает.

– Замечательно. А где деньги?

– Не знаю.

– Вы с ним меня в гроб загоните скоро. Что это за жизнь?

Я молчу. Она выходит на кухню.


***

Физица заболела, и урока нет.

– Пошли погуляем, – говорит Вэк. – Все, пацаны, пошлите. Хули вы тут будете сидеть? Идем я, Бык, Быра, Клок, Кощей и Куня. Отличник Егоров и остальные «примерные» остаются в классе с бабами. На боковом крыльце Вэк достает пачку «Столичных» и дает всем сигареты, даже Куне. Мы курим.

– Ну что, давайте в жмурки поиграем? – спрашивает Вэк.

– Ты что, офигел, мы что – первоклассники, [Tля]? – говорит Клок. Вэк подмигивает ему, и он врубается. – Хотя, вообще, ладно, давай.

– Куня, ты первый водишь, – говорит Вэк. – Давай сюда свой пионерский хомутик. Счас тебе глаза завяжем. Короче, за школу не забегать, туда только до забора и до турников.

Он снимает Кунин галстук – с обгрызенными концами и обрисованный шариковой ручкой – и завязывает ему глаза.

– Ну, давай, води.

Все разбегаются, кроме Вэка и Клока. Я понял, что они задумали. Рядом с крыльцом – большая, еще не высохшая куча говна. Пока Куня ходит туда-сюда, выставив руки перед собой, Вэк берет с земли палку и начинает ковырять говно. Насадить его на палку не получается. На земле валяется чья-то тетрадка в зеленой обложке, и Вэк берет ее в руки и поднимает говно с земли. Он идет к Куне. Тот хватает его: «Есть!», а Вэк мажет ему говном руки, потом рот. Все ржут, Куня срывает галстук, плюется и плачет, размазывает по лицу слезы, слюни и мелкие кусочки говна.

– Ты теперь говном помазанный, – говорит Клок. – Самый последний.

– Он и так самый последний, а теперь вообще, – Вэк улыбается.

Куня убегает, а мы садимся на крыльцо покурить. Вэк нюхает свои пальцы.

– [Tля], говном воняют. Я ведь бумажкой брал.

– Ну, говно на то и говно, – говорю я. – Не трогай – вонять не будет, а раз тронул, будешь теперь ходить вонючий.

– Ладно, не самки.


***

Мы с Вэком сидим на турниках на школьном дворе. Уже вечер. Светятся окна спортзала: там какой-то класс играет на физкультуре в волейбол. Вэк спрашивает:

– Знаешь, какие бабы в классе уже ебались?

– Ну, Лазаренко, может быть…

– Нет, эта еще держится. А вот Анохина и Хмельницкая – эти да.

– Откуда ты знаешь?

– Старые пацаны рассказывали. Хмельницкая ходила с пацаном с Космонавтов, и они летом пошли в поход, и бабы и пацаны, и он там ей засадил. А Анохину хором отъебали. В деревне. Она там у бабы своей была летом, и там пацаны – лет по семнадцать, местные. Они бухали, потом видят – Анохина на велике рассекает. Схватили ее – и в баню. Но у них там что-то не получилось, хотели отпустить, а тут приходит еще пацан здоровый, основа местная, и уже вместе они ее протянули.

– А она что?

– Заяву написала. Сели пацаны. Суда еще не было, в октябре должен быть. А ей хули – пока была целка, такая примерная типа, а сейчас ебется с кем хочет.

– самкишь.

– Правда. Мне знаешь кто говорил – Гурон, он друг Обезьяны. Они к ней на Вонючке подвалили, но не самкил, ничего такого, все по-хорошему. Договорились – и вперед. Даже Быра к ней и то подъябывался, но она ему не даст: он такой урод.

– А ты сам не хочешь к ней?

– Не-а. В своем классе нельзя ни с кем связываться. Привяжется – ### потом отстанет. А вообще, все бабы – ######и и проститутки. Все хотят гладиться. Даже Карпекина. Просто боятся еще. А после школы ебутся за всю ###ню. Особенно студентки…

– Да, говорят – студентки – самые ебливые. Вот бы снять одну…

– ### тебе в рот, – говорит Вэк. – Они все с профессорами да с доцентами. Ты им на ###### не нужен.

– А типа ты нужен.


***

Нас принимают в комсомол. Всех уже давно приняли, остались только я, Бык, Быра, Куня, Вэк и Клок – самые худшие по учебе или поведению. Первых приняли еще в седьмом, на 23 февраля, а других – надень рождения Лысого, на Первое мая и на Девятое мая.

Мы впятером и еще трое пацанов из "а" класса – мы зовем их «алкаши» – сидим в коридоре под дверью пионерской комнаты. Нам раздали потертые книжечки – устав ВЛКСМ – и сказали вызубрить про «демократический централизм».

Первым идет Вэк, минуты через три выходит.

– Ну что?

– Заебись. Приняли.

– «Демократический централизм» спрашивали?

– Спрашивали.

– И ты рассказал?

– Ага.

Все заходят по очереди, и всех принимают. Я последний.

За столом – ###### Неведомский из десятого "б", секретарь комитета комсомола школы, старшая пионервожатая – проститутка Элла и две десятиклассницы из комитета комсомола, которых Неведомский, наверное, ебет за всю ###ню.

– Расскажи демократический централизм, – говорит одна и улыбается, потом смотрит в окно, как будто ее все заебало.

– Демократический централизм – это…

– Ладно, – говорит Неведомский. – Главное, чтобы к райкому выучил. Все, иди.


***

Через неделю едем в райком. После второго урока нас отпустили домой переодеться в парадную форму, то есть надеть белые рубашки. Пионерских галстуков мы давно не носим, вместо них – обычные. Только Куня все еще таскает свой хомутик.

До центра доезжаем на троллейбусе. У нас есть еще время, и мы гуляем по городу. В киоске возле ГУМа работает мужик с отвислой губой, по которой текут слюни. Все знают, что он – дебил.

– Не продаст он тебе сигареты, – говорит Клок.

– Увидишь. Этот всем продает. Ему все до жопы – он же упастьтый, – ржет Вэк. В киоске только «Астра» и «Прима».

– Пачку «Астры», – Вэк сует в дырку жменю желтой мелочи.

Продавец медленно считает копейки, вытаскивает откуда-то пачку и дает Вэку.

– А у вас «Столичные» бывают? – спрашиваю я.

– Бывают. Когда тебя бабы ебают, – мужик ржет. Мы тоже.

– А «Космос»?

– Приведи мне бабу с длинным хуем, тогда будет тебе «Космос».

Мы все ржем, и мужик тоже. У него довольная рожа.

По коридорам райкома бегают какие-то дядьки и тетки, а на каждом этаже – портрет Лысого в ободранной рамке. Мы спрашиваем у косоглазой вахтерши с медалями на кофте, где принимают в комсомол, и она говорит, что в четыреста тридцать втором кабинете. Под дверью уже сидят оба «алкаша».

– Ну что? – спрашивает их Вэк.

– Ничего. Ждем.

Из кабинета выходит тетка:

– Вы из семнадцатой? Заходите по одному.

Я иду вторым, после Дрона из "а" класса. За столом кроме этой тетки еще одна.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Здравствуй. Как фамилия?

– Гонцов.

– Демократический централизм учил?

– Учил.

Они смотрят друг на друга и смеются. Ясно, что им до жопы и централизм, и все остальное.

Думают, наверное, только про то, чтобы побухать и по######овать.

– Школа одна из худших в районе, а как дрессировать, знают, – говорит вторая тетка.

– Ладно, считай, что принят. Следующий.

– А билет?

– Билеты вам в школе выдадут. И значки тоже. Нам тут не до этого сейчас. Видишь, сколько вас? И с каждым про демократический централизм пока поговоришь…

Обе снова хохочут.

Я говорю «До свидания» и выхожу.


***

После уроков играем на школьном дворе в футбол с седьмым "б". Они сильнее нас, хоть и младше: у них двое ходят в секцию и играли за сборную города. Мы проигрываем 6:7.

Их лучший игрок Дуба ставит подножку Быку. Может быть, случайно. Бык падает, потом поднимается и идет на Дубу:

– Хули ты делаешь?

– Все было чисто. Ты сам упал.

– Я тебе счас покажу «чисто». Ты меня сбил.

Штрафной.

– Никакого штрафного. Все было по правилам.

– А если по ебальнику?

– Ну, давай, рискни.

Дуба еще и самый здоровый в своем классе и поэтому выделывается.

– Давай по разам, – говорит Бык.

– Давай.

Мы все собрались вокруг и ждем, что будет. Бык бьет Дубу ногой по яйцам, и тот приседает. Бык хватает его за майку, поднимает и начинает молотить по морде – раз восемь.

– Еще будешь? – спрашивает Бык.

– Нет.

Он с плачем уходит с поля.

– Дуба, ты что – все? – спрашивают пацаны из их класса.

– Все.

Без Дубы они у нас ### выиграют. Я перехожу из защиты в нападение, Бык ставит на ворота Егорова и тоже идет вперед. Мы забиваем четыре гола подряд и выигрываем 10:7.

После игры все сваливают, а мы с Быком и Вэком остаемся тренироваться. Все по очереди становятся на ворота, а остальные бьют или разыгрывают комбинации. Потом залезаем на турники – покурить.

На школьный двор приходят двое малых из второго класса. Оба в замызганных костюмах, грязные, воняют ссулями, один – косой, а второй пострижен налысо. Они стоят и смотрят на нас.

– Оставьте добить, – говорит косой и показы вает на сигарету.

– Я счас тебя самого добью. самкуй отсюда, – отвечает Клок.

– Подожди, – говорит Вэк. – Э, малый, а хочешь, я тебе три целых сигареты дам? Иди сюда, не ссы. Поговорим.

Он спрыгивает с турника, кладет ему руку на плечи и отводит в сторону. Что-то долго ему говорит, то со злобной рожей, то по-хорошему.

– Э, идите сюда, – кричит нам Вэк и поворачивается ко второму малому: – А ты уебывай. Малый убегает.

Вэк ведет нас и малого в угол школьного двора, за сарай.

– Посмотрите там, чтоб никого, – говорит он, поворачивается к малому задом и снимает штаны.

– Ну, давай, хули ждешь?

Малый нагибается и лижет ему жопу.

– Еще раз, и в самую дырку, – малый сует язык в жопу Вэка и сразу отскакивает, потом сплевы вает на траву.

Вэк подтягивает штаны, достает из пачки три сигареты и дает малому:

– Ну, держи. Заработал.

Вэк улыбается. Малый берет сигареты и убегает.

– Пусть бы он лучше у тебя отсосал, а, Вэк? – говорит Клок.

– На ### надо. А вдруг у него триппер?

Уже темнеет, и мы идем по домам.


***

Я, Вэк и Бык курим на заднем крыльце школы. Пасмурно и холодно.

– [Tля], ######, лето прошло, – говорит Бык.

– А ты только заметил? Ну, ты и тормозной пацан, – Вэк хохочет.

Бык ничего не отвечает, и Вэк продолжал его доебывать.

– Бык, а Бык?

– Что?

– Пошли поссым.

– Иди и поссы.

– Одному неохота.

– Ладно, пошли.

– Пошли. Только я угощаю…

– Ты когда-нибудь досамкишься.

Подходит Клок.

– Ну, как тетрадка? – спрашивает его Вэк.

– Классно. Особенно этот рассказ, ну… где она с обезьянами и быками.

– Сколько раз спустил, признавайся?

Вэк ржет.

– А что за тетрадка? – спрашиваю я.

– Ну, обыкновенная тетрадка. С рассказами, – отвечает Клок. – Короче, там про то, как баба ебется. И со зверями всякими тоже.

– А тетрадка твоя?

– Нет, я сам у пацана взял. А ты что, тоже хочешь подрочить? – Вэк ухмыляется.

– Не подрочить, а почитать.

– Ладно, Клок вернет – тогда я тебе дам.

– А ты вообще пробовал уже дрочить? – спрашивает у меня Бык.

– Нет.

– Не самки. Все пацаны пробовали, – Вэк смотрит на меня и ждет, что я расколюсь. – Даже Кощей – пока операцию не сделали.

– Какую операцию? Кастрировали?

Бык ржет:

– офигенно кастрировали. Аппендицит.

– И что, после аппендицита нельзя дрочить?

– Можно, но не сразу. А то шов разойдется. Мне говорил один мужик – ему только сделали, и он дня через два сразу на бабу полез – на медсестру, прямо в больнице. Только засадил – и сразу, говорит, [девушка легкого поведения], что-то лопнуло. Думал, уже ### оторвался, а это только шов разошелся.

– самкит он.

– Не-а, это правда. Ладно, ты лучше колись, не верю, что не пробовал дрочить.

– Можешь не верить. [Послание].

– Сам пошел. А то дал бы тебе картинок.

– Каких картинок?

– Баб голых.

– Покажи.

– Зачем тебе, если ты не дрочишь?

– Так, посмотреть.

– Ладно, смотри.

Он достает из кармана фотографии по размеру карт – это и есть карты, только перефотографированные. На одной баба стоит на коленях, раком, оттопырив жопу так, чтобы была видна дырка и черные волосы вокруг нее.

– Заебись, правда? – спрашивает Бык. – Сра зу встает. Дать тебе до завтра, лысого погонять?

– Это у тебя, наверное, лысый, а у меня все в порядке.

– Ладно. Не хочешь, как хочешь.

Он прячет карты.

– Обезьяну знаете? Ну, это пацан из основных.

Так ебется, что скоро импотентом станет, – говорит Вэк.

– А что это? – спрашивает Бык.

– А ты что, не знаешь?

– Не-а.

– А ты знаешь? – спрашивает Вэк у меня.

– Знаю.

– Ну, что это?

– Это у кого не стоит.

– Слушай, а что будет, если баба поебется с быком, кто у нее потом родится? – спрашивает Клок.

– Голова от быка, остальное – как обычно, – говорит Вэк. – Мне говорили, на Космонавтах живет один пацан с головой от собаки, но его никто не видел.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Lokky
сообщение 27.1.2006, 14:29
Сообщение #5


Ветеран
***

Группа: Демиурги
Сообщений: 1000
Регистрация: 2.1.2006
Вставить ник
Цитата
Из: Москва
Пользователь №: 135



Репутация:   92  



Жизненно, но вторая часть уже лишнее, можно было и без сальных подробностей. И так всем ясно о чём думает и мечтает среднестатистический гопник.
Читаешь такие заметки о жизни этих дикобразов и приходишь к неутешительном выводу - гопарей большинство, они повсюду, кроме того ещё и внутри почти каждого. Так нас воспитали в последние советские времена и в постсоветское время, в мечтах об Америке, халяве и с примитивными животными инстинктами, с восторгом от зэковской романтики.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Prediger
сообщение 28.1.2006, 20:09
Сообщение #6


Заслуженный Ветеран
*****

Группа: Servus Servorum Dei
Сообщений: 14476
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Русь - чудесная страна
Пользователь №: 1



Репутация:   462  



Цитата
как жили и учились подростки во времена перестройки .


Кстати да, действительно верное замечание, что это больше характерно для гопарей того времени. Но вряд ли многое изменилось в этом субкультурном слое с тех пор. Разве что только возможности для развязного поведения стали меньше, а так, самое главное уровень сознания не вырос.
Это действительно такие стайки полуживотных, которые бродят по улицам городов и реагируют на всё своими примитивными рефлексами. В то же время их легко подчинить себе, если ты обладаешь возможностями именно физической силы и при этом хитрым умом. Как правило этим пользуются уголовные элементы. Помнится во времена перестроечные в среде гопарей было популярно всё, что относится к зековскому образу жизни. Они даже телогрейки носили, как на зоне. Это считалось модным. Просто смех.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Ангел Изленгтон
сообщение 28.1.2006, 20:25
Сообщение #7


cамый человечный человек
*****

Группа: Демиурги
Сообщений: 2201
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 4



Репутация:   147  



Мне понравилось. Специфичная вещь, но для разнообразия интересно почитать.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Morgan
сообщение 28.1.2006, 20:59
Сообщение #8


Понаехал тут!!
**

Группа: Демиурги
Сообщений: 774
Регистрация: 16.10.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Екатеринбург
Пользователь №: 49



Репутация:   133  



А чё, продолжение то будет? Давить бы таких казлов собственными руками, но всё таки интересно. Жизненно.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 1.2.2006, 16:27
Сообщение #9


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

Перед физкультурой переодеваемся в спортивную форму. В раздевалке воняет потом, резиной, грязными носками и трусами. Вэк снимает штаны и остается в темно-синих семейных трусах. Спереди на них белые пятна засохшей малофьи.

– Кого это ты ебал? – спрашиваю его я, хоть и так понятно, что никого, просто дрочил.

– Как кого? Кощея.

Все ржут. Кощей делает свирепую рожу, как будто счас кинется на Вэка, но все знают, что не кинется. Вэк – один из самых здоровых в классе, подтягивается пятнадцать раз и поднимает гирю на шестнадцать килограммов восемь раз. Чтобы подоебывать Кощея, Вэк вынимает свой ### – а он у него большой – и проводит им по штанам Кощея.

– Не ссы, Кощей, – говорит Быра. – Он же в трусы спускал.

Все ржут.

Кощей хватает свои шмотки и выходит из раздевалки.

– Быра, мне сказали, у тебя маленький ###, – говорит Вэк. – Покажи-ка нам свой корень жизни.

Быра делает напряженную морду и продолжает расстегивать голубую рубашку.

– Что, ссышь?

– Просто ему стыдно показать своего лысого и маленького, – ржет Вэк.

Быра краснеет.

– Ну что, слабо показать свой такой вот? – Вэк разводит руки далеко в стороны.

– Если б у Быры был ### по колено, он бы носил безразмерные трусы, – хохочет Клок.

– Ну, ладно, давай покажу, но только Вэку.

Вэк с Бырой отходят в угол раздевалки, спинами к остальным, и Быра оттягивает резинку трусов.

– Ну, какой у него? – спрашивает Бык.

– Обыкновенный, не маленький, – отвечает Вэк. – Но почти лысый. Дадим на рассаду, а?

На геометрии кто-то стучит в дверь класса.

– Быркина можно на минутку?

Это мамаша Быры, сильно накрашенная тетка. Она работает в школе завхозом.

– Да, но только на минутку. Мы разбираем сложную тему, и он не поймет, если пропустит объяснение, – говорит Швабра, как будто верит что дебил Быра может понять хоть одну теорему. Быра медленно встает со своей первой парты и идет к двери.

– Счас получит Быра самкы, – негромко говорит Вэк.

Некоторые хохочут.

– Тихо, ребята. Не надо отвлекаться, – говорит Швабра.

Я прислушиваюсь к разговору за дверью: мне все слышно.

– Меня опять твоя классная вызвала. Двойки, поведение неуд. Ты что, забыл, что мне обещал? Потом бабах и плеск и еще бабах.

– Аи, [девушка легкого поведения].

– Я тебе дам, [девушка легкого поведения]. Хули ты не учишься?

Бабах, плеск, бабах.

Клок поворачивается ко мне и говорит:

– А Бырина мамаша ничего. Вот ее бы выгладить. Карпекина – она сидит за одной партой с Клоком – кривит губы.

– Вообще у нее счас ебарь есть. Какой-то начальник с химзавода. Я его видел, – продолжает Клок.

– А ты у Быры расспроси поподробнее. Он же, наверное, каждую ночь смотрит. И дрочит.

Мы оба хохочем. Дверь открывается, входит Быра с красной мордой. Он молча идет на свое место и садится.


***

Мы с Быком идем по его улице – грязь сплошная, никакого асфальта, как в деревне какой-нибудь задроченной. Бык сказал – давай не пойдем на географию, сходим ко мне, пожрем. Я был не голодный, но согласился.

– Ты, наверное, минут сорок идешь до школы? – спрашиваю я.

– Ни хера. Минут двадцать. Некоторым, [Tля], везет: дом через дорогу.

Он имеет в виду меня.

– Зато ко мне всегда прислать могут, если вдруг не приду, а к тебе – ###: никто не найдет, заблудится, [Tля].

Входим во двор. Гавкает облезлая дворняга на цепи. Мать Быка снимает с веревки заплатанный пододеяльник.

– Мам, у нас пожрать что-нибудь есть?

– Пожрать? Тебе только жрать. Я только на него работаю, а он еще друзей водит пожрать. Она – совсем старуха, лет пятьдесят или больше.

– Я тебе говорила уже, чтобы никого не водил. Батька твой все водил друзей, все пили, пили, пока допился. Теперь ты – сначала пожрать, потом выпить, потом опохмелиться… Ладно, на кухне борщ, наливайте сами.

– А что с твоим батькой? – спрашиваю я, когда мы заходим в дом.

– Повесился. Пил две недели, не просыхал. Потом повесился на чердаке.

– Давно?

– В том году. Оно и хорошо. Если б не повесился, я бы его сам прибил. Он выебывался пьяный, ко мне лез, к мамаше.

Бык наливает нам по тарелке борща и отрезает по куску хлеба. Мы торопливо хлебаем борщ, потом идем назад в школу.


***

На остановке ко мне и Вэку подходят Клок с Быком и трое «старых» пацанов – Гриб, Обезьяна и Цыган. Гриба так зовут за толстые губы. Он раньше злился, потом привык. Обезьяна – урод и тоже раньше ненавидел свою кличку, но его все равно все так звали. А Цыган – из настоящей цыганской семьи, они живут недалеко от Быка.

– Что, малые, капуста есть? – спрашивает Обезьяна.

– Так, копейки.

– Ну, ру[Tля] три наберете?

– Если только два.

– Ладно, два так два. Пошлите возьмем тогда, потом к нам в контору бухать. Какой класс – восьмой? Пора вам уже на своем районе, как свои… Это самое, скоро на сборы будете за район ходить.

Подходим к магазину.

– Бабок мало. Надо еще стрясти, – говорит Обезьяна. Мы становимся у входа. Гриб – впереди, остальные – немного в стороне, но так, чтобы было видно, что он с нами. Гриб останавливает какого-то малого:

– Э, слышь, дай двадцать копеек.

Малый смотрит на Гриба, потом на всех нас, вытаскивает из кармана монетку, отдает Грибу и бежит в магазин. Потом подходит Егоров из нашего класса.

– Дай я сам с этим побазарю, – говорит Вэк – хочет повыделываться перед остальными.

– Привет, Егоров. Дай двадцать копеек.

– Не могу. Мне не хватит.

– Дома скажешь – потерял по дороге.

– Нет, не могу.

– Ну, что-нибудь придумаешь.

– Сказал же: не могу.

– Что ты с ним возишься? – Цыган подходит поближе. – Ты что, малый, самкюлей захотел?

– Давай отпустим его, – говорит Клок. – Он с нашего класса. Отличник. Списать дает, если что.

– С вашего класса? Отличник? Ладно, пусть идет.

Цыган дает ему ногой под зад: несильно, «просто так».

Минут за десять натрясаем ру[Tля] два мелочи и подходим к очереди за чернилом. Обезьяна видит знакомого пацана впереди и отдает ему деньги.

– В очередь, – говорит какой-то мужик. Обезьяна не отвечает.

– Я кому сказал – в очередь.

Мужик – невысокий, лысый, в синей поношенной куртке.

В это время пацан уже передает Обезьяне пять бутылок чернила. Мужик смотрит на это и подходит к Обезьяне:

– Ты что, самый главный здесь?

– Да.

Мужик хватает Обезьяну за куртку. Цыган сзади бьет его ногой в бок, и он падает. Несколько мужиков в очереди поворачиваются и смотрят на нас, но молча. Мужик с трудом поднимается и что-то бурчит под нос, вроде «Мы еще встретимся».


***

«Контора» – в подвале пятиэтажки. В ней два старых дивана с вылезшими пружинами и несколько деревянных ящиков вместо стола. В углу, на резиновых ковриках, которые, наверное, спиз-дили из школьного спортзала, лежат разборные гантели, гири по шестнадцать килограммов и самодельная штанга. На стенах – фотографии Беланова, Заварова, Платини, Сократеса и группы «Модерн токинг».

– Ну как, заебись у нас? – спрашивает Обезьяна. – Вы уже почти что свои пацаны, так что будь те как дома…

– Но не забывайте, что в гостях, – говорит Цыган и начинает ржать, типа сказал что-то смешное.

Мы застилаем ящики газетами, а Обезьяна достает четыре немытых стакана.

– Жратва от вчерашнего осталась? – спрашивает Гриб.

Обезьяна копается в углу:

– Есть еще сало и немного хлеба.

– Заебись.

Разливаем «чернило». Стаканов на всех не хватает, они достаются Обезьяне, Грибу, Цыгану и Вэку.

– А остальные – второй заход, – говорит Гриб.

– Ну, за вас, малые. Чтоб наш район всегда был самым здоровым в городе.

Они чокаются, выпивают, закусывают черствым хлебом, отламывая от буханки, и салом. Бык берет стаканы, наливает себе, мне и Клоку. Пьем, не чокаясь.

– Ну как твой старый, пишет? – спрашивает Цыган у Вэка.

– Редко.

– Сколько ему еще сидеть?

– Летом должен прийти.

– Если не добавят, – хохочет Цыган.

– Ты там не был, так не самки, – говорит Гриб. – А я по малолетке протянул полтора года.

В зоне не так уж хуево, только что баб нет. Зато там – закон, а тут, [девушка легкого поведения], ### проссышь. Коммунисты, похуисты, Горбатый. Сделали бы закон, как на зоне… Ладно, пора наливать.

Тут же наливают по второй. Пьем, как и прошлый раз, по очереди. Закуска уже закончилась. От «чернила» голова становится тяжелее, а верхняя губа приятно немеет.

– Вы, малые, уже почти что свои, – голос у Обезьяны слегка изменился, стал каким-то глухим. – Так что вам пора уже начинать за район ездить. Вообще, давно уже пора. Я вон с шестого класса езжу. Вы не ссыте. Если что, поможем там.

– По ебалу получить, – всовывается Цыган.

– Ладно, не пугай их. Свои пацаны все-таки.

– Слушайте анекдот, – говорит Гриб. – Сделали в политбюро музыкальный туалет и мужика по садили, чтоб музыку включал. Приходит Громыко срать – ну, мужик ему сразу «Модерн Токинг», первый альбом. Громыко посрал, потащился, вы ходит довольный. Потом приходит… Ну, как его…

– Черненко, – подсказывает Цыган.

– Какой, на ###, Черненко? Этот умер давно – хуесос паршивый. А, вспомнил. Рыжков! Ну, мужик ему «Джой» заделал – Рыжков посрал, тоже доволь ный выходит. Потом приходит Горбатый. Мужик думает – а что ему поставить? И поставил ему гимн Советского Союза. Выходит Горбатый злой весь, а мужик спрашивает – что такое, Михаил Сергеевич? А Горбатый ему и говорит: [Послание], ######. Я из-за тебя первый раз в жизни стоя посрал.

Все смеются, кроме Быка.

– Ну, вы ему скажите следующий раз, когда смеяться надо, – говорит Гриб.

Разливаем и допиваем оставшееся «чернило».

– Ну, короче, вы поняли, – говорит Обезьяна. – Готовьтесь на сбор. И когда капуста есть, приходите сюда: бухнем.


***

Я, Вэк, Клок и Куня пришли на физкультуру раньше всех и стоим в «предбаннике», где двери в спортзал, в нашу и женскую раздевалки. Куня никогда не переодевается на физкультуру в раздевалке – боится, что сделают темную. У него под школьной формой всегда, даже в мае, надет облезлый синий спортивный костюм, и он просто снимает пиджак, рубашку и штаны и бросает на подоконник в «предбаннике». Иногда это его не спасает: все равно затаскивают в раздевалку и мучают.

Дверь женской раздевалки приоткрыта: еще никто не пришел. Вэк выглядывает из двери и говорит нам: – Жупченко идет. Давай ее защупаем, пока никого нет. Куня, на шухер.

Куня выходит из «предбанника» в коридор, и входит Жупченко – некрасивая и толстая, в тапках со стоптанными задниками и спортивных штанах под платьем. Она идет мимо нас к своей раздевалке, заглядывает туда. Вэк подходит к ней сзади и хватает за жопу.

– Э, ты что, сдурел? – она оборачивается.

Мы с Клоком подскакиваем и все вместе волочем ее в раздевалку. Жупченко брыкается и орет. Вэк двумя руками держит ее за сиськи, я тоже стараюсь схватиться, но не получается, потому что и Клок сует руки, и мы мешаем друг другу. Тогда я задираю ей платье, чтобы залезть в трусы. Она орет еще громче, но моя рука уже у нее в трусах, и я трогаю самку – сначала волосы, а потом что-то мягкое. В этот момент Куня орет:

– Лиза.

Мы выскакиваем из женской раздевалки в свою, но Жупченко успевает дать мне оплеуху. В нашей раздевалке я спрашиваю Вэка: – А она не заложит? Он хохочет:

– Ну, и что она скажет? Меня пацаны зажимали? За сиськи щупали?

Мы с Клоком тоже хохочем.

Потом я иду в туалет. На этом этаже рядом с нашим и бабским есть специальный, учительский. Он открыт. Я захожу в него и закрываюсь изнутри. Я нюхаю пальцы, которыми трогал Жупченко. Запах немного похож на мазь Вишневского, которой мне мазали нарыв на плече. Или это и была мазь Вишневского, у нее, там? У меня встает, и я начинаю дрочить. Получается очень быстро, и малофья брызгает прямо на стену. Я вытираю ### носовым платком и выхожу. Возле двери стоит молодая учительница, из первого или второго класса.

– Ты что, не знаешь, что это учительский туалет? – спрашивает она.

Я молча прохожу мимо нее и думаю – интересно, заметит она соплю малофьи на стене или нет?


***

Всех пацанов забрали с уроков и повезли в военкомат – проходить медкомиссию. Мы стоим в коридоре в очереди к психиатру: все в трусах и с медицинскими картами. Дверь в кабинет открыта, и слышно, как врачиха спрашивает у Быка:

– Что тяжелее, килограмм железа или килограмм ваты?

– Железа.

– Почему?

– Ну, железо тяжелее ваты.

– А сколько будет пятью девять?

– Сорок пять.

– А шестью восемь?

– Сорок восемь.

– А семью девять?

– Шестьдесят четыре… Нет, шестьдесят пять…

– Ладно, можешь идти.

Она что-то пишет в его карте. Покрасневший от натуги Бык выходит из кабинета, и туда заходит Клок.

– Что, засадила тебя на таблице умножения? – спрашивает Вэк. – Покажи, что она написала – что умственно отсталый?

Мы все смеемся, даже Куня – в «семейных» трусах на два размера больше, чем надо, тощий, бледный, с синяками на плечах.

– А ты хули смеешься? – Бык бьет его кулаком в живот. Куня приседает и плачет.

– Мальчики, потише, – говорит врачиха. – Вы же мешаете мне работать. Ведите себя как следует.


***

– Деньги есть? – спрашивает у меня Клок после третьего урока.

– Рубль.

– А дома кто?

– Никого.

– Пошли на точку, купим вина, а потом бухнем у тебя.

– Давай. А геометрия?

– Ну ее на ###. Не пойдем.

– Ладно.

Забираем куртки в гардеробе и идем сначала в пятиэтажку рядом с моей. Между первым и вторым этажом вся стена в надписях: «Пять лет прошло – немалый срок, вставай за хэви-метал рок», Accept, HMR, AC/DC.

– Что это за металлисты такие? – спрашиваю я.

– Не знаю. А тебе что, металл нравится?

– Нет.

– И мне нет. Ненавижу весь рок, особенно тяжелый.

Клок звонит в обитую дерматином дверь на третьем этаже. Открывает тетка с седыми растрепанными волосами, в синем грязном халате, из-под которого торчит ночная рубашка.

– Одну чернила, – Клок дает ей деньги. Тетка уходит и приносит бутылку «Агдама». Я сую ее в сумку, между учебниками и тетрадями.

– А где она берет чернило? – спрашиваю я на улице.

– В винно-водочном. Она там всех знает, раньше работала, пока не поперли за пьянку. Дает им рублей двадцать или пятьдесят в месяц.

– А проверки там разные?

– Хули проверки? Дадут проверяющему бутылку шампанского и коньяка какого-нибудь – и все заебись.


***

Мы курим на крыльце школы, прямо под окнами директорского кабинета. Выскакивает Гнус – директор. Все успеваем затушить сигареты, кроме Вэка. Он особо и не торопится.

– А ну-ка пошли со мной, – говорит ему Гнус.

Вэк нагло улыбается, делает затяжку и бросает бычок под ноги.

– А ну-ка подбери.

Вэк медленно, как старый дед, нагибается и берет бычок двумя пальцами.

– Теперь положи в урну – и со мной.

Вэк возвращается минут через пятнадцать. Мы все это время ждем за углом.

– Ну что?

– Ничего. Гнус совсем оборзел. Надо ему ебальник разрисовать.

– Что, самкил тебя? – спрашивает Бык.

– Да.

– По морде?

– По морде и в живот. Потом вытащил ключи и начал сюда совать, типа мучить, – он показывает пальцами под подбородком.

– Ему самому так делали, наверное, – говорю я. – Он же в интернате учился.

– Откуда ты знаешь?

– Так, кто-то говорил.

Я не хочу говорить, что про это мне рассказала мама.

– Ну что, отсамким Гнуса? – Вэк смотрит на всех так, как будто все соссали и только один он смелый.

– А если ментам сдаст? – спрашивает Бык.

– А как он узнает – кто? Мы вечером, когда темно. И переоденемся, чтобы не узнал. Накинем мешок на голову, насуем и съебемся.


***

Вечером Гнус – в шубе из искусственного меха, черной кроличьей шапке и с обшарпанным дипломатом – идет от школы к остановке. Мы втроем – я, Вэк и Бык – выскакиваем из-за деревьев и сбиваем Гнуса с ног. Дипломат отлетает метров на пять. У всех у нас шапки натянуты до подбородка, чтобы не было видно лиц. Я надеваю Гнусу на голову мешок, и мы втроем начинаем пинать его ногами, стараясь попасть по морде, по яйцам или в живот.

– А-а-а! Помогите! Милиция! – орет Гнус.

Народу вокруг нету, но все равно надо уходить. Я дергаю Быка за рукав – мы договорились не разговаривать, чтобы Гнус не узнал по голосам. Бык толкает Вэка, и мы отваливаем.


***

На следующий день я и Вэк курим на заднем крыльце и издалека видим, как Гнус идет от остановки. В черных очках. Вэк улыбается:

– Значит, наставили Гнусу фиников, раз очки надел, да?

– А если узнает?

– Не ссы, не узнает. Ладно, все это херня. Вот сегодня дискотека в клубе. Будет большой сбор. Я пойду, а ты?

– Не знаю.

– Поехали, надо начинать за район лазить. А то познакомишься с бабой, и что ты ей скажешь? Что ты на своем районе нулевой? Что за район не ходишь? Что в основе друзей нет?

– Ладно.

– Надо Быку сказать и Клоку. А Быру позовем?

– Давай позовем. Только думаешь – он поедет?

Вечером на остановке собралось человек пятьдесят пацанов – от восьмиклассников до «старых», которым уже по восемнадцать и даже больше.

– Короче, едем до площади Гагарина, потом пешком в клуб, – говорит Обезьяна. – Не разделяемся, все вместе.

В троллейбусе становимся сзади, а кто не поместился, толпятся в проходах. Цыган громко пердит и орет:

– Пожар!

Остальные тоже пердят. Какая-то тетка на сиденье зажимает нос.

Потом все закуриваем. Народа кроме нас в троллейбусе мало. Некоторые оборачиваются, но рыпаться боятся.

– Слушайте анекдот, – говорит Цыган. – Короче, приехал Горбачев в гости к Рейгану, идут они по городу, Рейган все ему показывает, хуе-мое. Тут негритос какой-то стоит, жвачку жует, потом вы плюнул, а Рейган ее – в карман. Горбачев спрашивает – на хуя? А Рейган говорит – мы их на гондоны переделываем и к вам отправляем. Потом Рейган приехал к Горбачеву, ну и то же самое, короче. Ходят они, все смотрят. Под кустом мужик с бабой ебутся, мужик гондон выбросил, а Горбачев поднял – и в карман. Рейган, типа, спрашивает – зачем? Как зачем, мы их на жвачки переделываем и к вам в Америку отправляем.

Все опять хохочут, кроме Быка. Он смотрит на остальных, потом тоже смеется.

– Ну что, боишься? – спрашивает у меня Клок.

– Ну, так. Первый раз все-таки.

– Не ссы. Надо же начинать. А ты, Вэк, боишься?

– Пошел ты в самку.

– Сам пошел.

Приехали. Всей толпой вываливаем из троллейбуса и идем к клубу. На площади перед клубом уже стоит какая-то «банда» – человек пятьдесят.

– Это ленинцы, – говорит Обезьяна. – Готовьтесь. Будем самкиться.

Мы идем прямо на них и орем: «Ну что, готовьтесь», «Счас вам ######», «Ленинцы-хуенинцы».

Когда подходим близко, начинается мочилово. Мне кто-то бьет ногой по почкам, я падаю и получаю еще раз – но несильно – по спине. Вскакиваю на ноги и начинаю махаться с каким-то маленьким толстым «ленинцем». Рядом Вэк ногами добивает другого «ленинца» – его сбил с ног Цыган. На Клока напали сразу двое, и он отмахивается от них.

– Менты! – кричит кто-то. Визжит сирена.

– Все, мир! Стелим ментов! – кричит Обезьяна.

– Хорошо, ладно! – говорит высокий здоровый пацан-"ленинец", их «основа».

Менты выскакивают из «бобика». Один орет:

– Ну-ка, быстро разойтись, что такое?

– Сзади заходите! Окружаем ментов! – кричит Обезьяна.

К «бобику» со всех сторон бегут пацаны. Мент тянется к кобуре, потом убирает руку и лезет обратно в машину. За дверь уже схватились, не давая ему ее закрыть.

– Заводи, еб твою мать! – кричит мент. – А ты вызывай подкрепление!

Водитель пытается завестись. Дверь отламывается, и руки тянутся к менту. Он выхватывает пистолет и направляет на нас.

– Назад, [девушка легкого поведения], отсосник жопныйасы. Убью, на ###!

– Ни хуя себе, а я думал, у него там тряпки, – говорит Цыган. Видно, что он на самом деле удивлен.

Толпа отступает.

– Заводи ты, еб твою мать!

«Бобик» заводится, но ехать некуда – со всех сторон машину окружает толпа пацанов. «Ленинцы» перемешались в ней с нашими – «рабочими».

– Бей им окна, [девушка легкого поведения]! – орет Обезьяна.

– Я тебе разобью счас. Хуярь по толпе, давиих, на ###! – говорит мент водиле.

«Бобик» трогается. Несколько человек выскакивают прямо из-под колес. Со всех сторон по машине молотят кулаками и ногами, стекло в боковой двери разбивается.

– Вам ######! – кричит мент. Мы хохочем. Машина вырывается из толпы, несколько человек бегут за ней.

– Ладно, до следующего раза, – говорит «ленинский» основа Обезьяне.

– До следующего.


***

– Ну, [Tля], класс! – говорит Вэк. – Заебись ментов попугали. И ленинцев тоже.

Мы едем в троллейбусе домой. Многие пацаны еще остались в городе – «поснимать» баб или просто погулять, а мы втроем едем домой, потому что Быку надо домой к девяти.

– Я ему прямого – он на жопу. Тогда я ногами начинаю стелить – по морде ему и в нос – пусть знает, как на Рабочий залупаться.

– Лежачего нельзя бить. Некрасиво, – говорит Бык.

– Не самки. Это тебе не дома, это за свой район. Он упал – если не добить, кого-нибудь за ногу схватит – и сразу постилка.

– Все равно так нельзя. Некрасиво.

– Да не самки ты. Красиво, некрасиво…

– А Быра хули не пришел? – спрашиваю я.

– А это ты у него спроси, – отвечает Вэк. – Может, соссал.

Выходим из троллейбуса. На остановке стоит малый из нашей школы – учится классе в шестом, наверное.

– Счас я с ним поговорю, – говорит Вэк.

– Да ладно, не трогай его, – Бык хочет схватить Вэка за руку, но тот увертывается.

– Малый, привет. Дай-ка копеек.

– Нету.

– А если найду?

– А где ты найдешь, если у меня их нету?

– Малый, ты много на себя берешь. Я могу и не понять.

Малый смотрит на Вэка, но не испуганно, а злобно. Видно, он пацан заебистый.

– Малый, ты чего-то не понял?

– Отстань.

– Что? – Вэк бьет его кулаком в нос. Капля крови вытекает у малого из ноздри и падает на его светлую куртку. Вэк дергает его за руку, сбивает с ног. Малый плачет. Вэк бьет его ногой в живот и отходит.

– Зря ты его, – говорит Бык. – Он тебе ничего не сделал. Тем более, свой малый со своего района.

– Что ты мне целый день мозги ебешь? – кричит Вэк. – Счас тебе точно въебу.

– Попробуй.

– И попробую.

– Ладно, успокойтесь, – говорю я и становлюсь между ними.

Они злобно смотрят друг на друга, но драку не затевают.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 2.2.2006, 19:50
Сообщение #10


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

На «трудах» работаем в слесарной мастерской: выпиливаем самопальные гаечные ключи, которые Клим – учитель – потом продаст автобусному парку. Он говорит, что за эти деньги ученики будут ездить на экскурсии, но до сих пор никто еще никуда не съездил.

Как обычно, Клим, дав задание, уходит в свой кабинет.

– Начинай! – кричит Вэк. Все хватают напильники и молотят ими по верстакам. Вбегает Клим – маленький, толстый и лысый.

– Вы что, офигели, [девушка легкого поведения]? Класс идиотов!

В руке у него резиновая дубинка – «палочка-выручалочка», вроде ментовской, только помягче. Клим бьет ею по голове первого попавшегося – Быру. Остальные хохочут и перестают стучать молотками.

– Все. Не занимайтесь ###ней. Работайте, – Клим выходит.

– Хули ты смеялся? – Быра поворачивается к Куне.

– Все смеялись.

– Мало ли, что все? А ты хули смеялся?

– Ладно, не трогай его, – говорит Бык. – Все смеялись.

– А ты не самки.

– Что?

– Что слышал.

– Э, Быра, ты что, офигел?

– Быра, пойдешь с Быком по разам? – спрашивает Вэк.

Бык подходит к Быриному верстаку. Все остальные смотрят на них.

– Ну что, будешь? – снова спрашивает Вэк.

– Нет, не сегодня. Голова болит.

– Соссал! – кричит Вэк. – Все слышали? Быра с Быком соссал по разам.

– Ничего я не соссал.

Быра неожиданно дает прямого Быку в нос, хочет добавить, но Бык увертывается. Оба выскакивают в проход между верстаками.

– Куня, на шухер! – командует Вэк, и тот бежит к дверям.

Бык с Бырой махаются на равных. Бык немного выше и чаще бьет ногами. Быра хватает его за ногу и хочет повалить, но Бык несколько раз молотит его по морде. Быра отпускает ногу и останавливается.

– Ну что? Еще будешь? – спрашивает Вэк.

– Нет.

– Молодец, Бык, – говорит Вэк и хлопает его по плечу. Быра выходит из мастерской.

На втором уроке, после перемены, Куня обзывается на Кощея. Они – самые дохлые в классе – Куня последний, а Кощей предпоследний, но Кощея трогают меньше, потому что он псих и может как нечего делать засандалить молотком или стулом по голове. У него есть брат, который отсидел по два года в первом, втором и третьем классе и ушел в армию после восьмого. Куня никогда ни на кого не обзывается, кроме Кощея: остальных он боится. Кощей берет молоток и замахивается на Куню. Все перестают работать и смотрят, что будет.

– Ебни ему, Кощей, – говорит Вэк.

В мастерской тихо, и слышно, как что-то хрустит в голове Куни, когда Кощей бьет по ней молотком. У Куни течет кровь, и он падает. Кощей бьет еще два раза и опускает молоток. Лицо у него становится белым, как огрызок мела у Клима на столе. Он, наверное, сам неслабо соссал.

Бык подходит к нему и вырывает молоток. Кощей не сопротивляется.

В мастерской воняет говном.

– Смотрите, Кощей обосрался, – говорит Быра.

Входит Клим:

– Почему не работаете? Что за [***НЯ]?

Замечает Куню.

– Что с ним?

– Поскользнулся, и на него сверху молоток упал. И напильник.

– Вы что, офигели? «Скорую» вызывать. Скорей. Егоров, беги в канцелярию, звони.

– Он что, еще и обосрался? – Клим нюхает воздух.

– Нет, это Кощей обосрался, – говорит Вэк. – Его в столовой отравили.

– Ну-ка домой, обмываться.

Кощей выбегает из мастерской.

– А остальные работать – хули вы стоите?


***

Курим в туалете. Начались морозы, и на крыльце уже особо не покуришь. Бык одновременно срет, а я и Вэк читаем надписи на стенах.

– «Лена Стоянова еще девочка. Кот», – читает Вэк. – Ну, это он, наверное, ее и ебал.

Кот на год старше нас и с этого года учится в тридцать втором «училе», а Стоянова раньше была с ним в одном классе, и сейчас – в девятом. Ничего «пила», за ней многие бегают.

В туалет заходит малый – класс четвертый или пятый. У самых малых – свой туалет на первом этаже. Он смотрит на нас и начинает расстегивать штаны. Бык в это время вытирает жопу тетрадным листом в клеточку.

– Ты что, малый, в школу ссать ходишь? – спрашивает Вэк.

Малый повернулся и смотрит на него. Ясно, что он соссал.

– А на хуя ты тогда ссышь здесь? – Вэк хохочет.

Он положил сигарету на подоконник и. расстегивает штаны. Малый в это время уже застегивает ширинку. Вэк подходит к нему сзади и ссыт на штаны, оставляя темные пятна. Малый плачет и идет к двери.

– Куда? – говорит Вэк. – Ты еще не покурил.

Он берет с подоконника свою сигарету, затягивается и выпускает дым прямо на малого, потом еще.

– Теперь можешь идти.

Малый выскакивает из туалета.

– Зря ты его обоссал, Вэк, – говорит Бык. – Ну, обдуть дымом – ладно, а обоссывать на хуя?

– На хуя ты его защищаешь? – говорит Вэк. – Он что, твой брат или друг?

– Нет, так просто.


***

В гардеробе после уроков к нам с Вэком подходит Быра.

– Слышь, пошлите сегодня ко мне, у меня самогонка есть.

– А дома кто? – спрашивает Вэк.

– Только баба. Но она мешать не будет.

– Ладно.

Одеваемся и идем к его пятиэтажке рядом со школой.

– Это ты, Сярхей? – спрашивает баба, когда

Быра отмыкает входную дверь.

– Да, я. Тихо ты.

Мы входим в узкую прихожую. В ней воняет гуталином и пылью.

– Пошли на кухню.

Быра достает зеленую бутылку 0,7 мутной самогонки, заткнутой газетой, кусок сала, полбулки хлеба и три соленых огурца.

– Сярхей, а хто это с тобой?

– Тихо ты. Кто надо. Не мешай.

Быра закрывает кухонную дверь.

– Она заебала уже. Мамаша ее прописала, что бы двухкомнатную получить. У нее раньше дом в деревне был. Продали. Гарнитур мамаша купила. Польский.

Быра разливает самогонку по стаканам, нарезает хлеб и сало.

– Ну, будем, – говорит Вэк.

Чокаемся и выпиваем.

– Ты что, правда, Анохину выебал? – спрашивает Вэк.

– Да, три раза. Летом еще.

– Где?

– Да здесь.

– А баба?

– А хули баба? Сидела в своей комнате.

– Может, еще скажешь, Анохина целка была?

– Нет, не целка.

– И как все было?

– Ну как. Пришли, вмазали, музон там, хуе-мое, разделись, потом…

– А как ты добазарился?

– Ну как. Говорит – пошли музон послушаем, у меня темы классные есть.

– А она?

– Давай, пошли.

– А что сейчас?

– Что сейчас?

– Больше не дает?

– Если захочу, то даст.

В кухню входит Бырина баба. Она в деревенском разноцветном платке.

– Ай-яй-яй. Такие маладыя – и уже пьють.

– Иди отсюда, не мешай.

– Усе матке скажу.

– Ну скажи.

– А мне можно? Тридцать капель?

– Можно, только потом вали отсюда и не мешай. Быра наливает ей в свой стакан самогонки, от резает хлеба и сала.

– Ну, спасибо, унучык, – баба выпивает самогонку, закусывает.

– Ну все, теперь иди.

Баба выходит.

Быра наливает всем по второй. Выпиваем.

– А ты не самкишь? – спрашивает Вэк.

– Про что?

– Насчет Анохиной. А если мы у нее спросим?

– Ну спрашивай.

– Алкаголики, еб вашу мать, – слышится голос бабы из комнаты. – Ня вучацца, а только пьють. Алкаголики, пьяницы.

– Заткнись! – кричит ей Быра.

– А ты на миня ня крычы. Мой дом продали – это счас мой дом.

– Заткнись ты, тёща.

– А ты так со мной не разговарывай. Гауно ты ящо.

– Ты счас досамкишься.

– А ты не пугай бабу старую. Не надо меня пугать.

– Нет, я счас встану – и ###### тебе.

– А я тебя не боюсь.

– Ну все. Счас тебе коза будет.

Быра вскакивает и бежит в комнату. Слышно, как он дает своей бабе оплеухи, потом возвращается на кухню.

– Ну давайте допьем.

Он разливает остатки самогонки. Допиваем.

– Ну, так что насчет Анохиной? Давай поспорим, что ты ее не ебал?

– Зачем мне с тобой спорить?

– Значит, самкишь.

– Нет.

– Ладно, кончай приебываться, – говорю я. Не хватало еще, чтобы они тут драку устроили. – Ебал, не ебал – тебе какая разница?


***

Наталья, учиха по рус-лит, злится с самого начала урока.

– Наверное, муж недоебал, – шепчет мне Бык.

– Ну ты бы помог, – отвечаю я.

Про нее много разговоров насчет этого. Она еще молодая по сравнению с остальными – лет 27 или 28, не больше. Что у нее за муж, конечно, никто не знает. А злая она почти всегда. Ненавидит нашу школу и всех нас. Постоянно орет на нас: «Что вы за идиоты такие, что за дебилы? Пролетарии недоделанные, вот что значит рабочий район. Одно скотовье».

Она вызывает Куню, который уже недели две как выписался из больницы. Он выходит к доске в своем грязном костюме, с немытыми ушами и торчащими на голове «петухами».

– Ну, что ты нам сегодня расскажешь интересного и глубокомысленного о проблеме героя в «Евгении Онегине»? – спрашивает Наталья.

Класс смеется. Куня морщит подбородок, как будто сейчас заплачет, потом поворачивается к классу жопой и несколько раз громко пердит.

– Вот вам, вот вам! – кричит он и выбегает за дверь.

Все хохочут, Наталья зажимает нос и тоже хохочет.

– Я думала, такое только в анекдотах бывает, – говорит она. – Ладно, продолжаем урок. Шмаров – к доске.


***

– Давайте Куню завафлим сегодня, – предлагает Вэк перед физкультурой. Мы только что пришли в раздевалку.

– Что, по-настоящему? – Бык тупо смотрит на него.

– Ну, а хули? Смотреть на него? Он же чмо, самый последний.

– Таких лучше вообще не трогать, – говорит Бык.

– А ты не защищай, не надо. Решили дать ему за щеку, значит, дадим.

Вэк выходит из раздевалки в предбанник. Куня уже снял штаны и пиджак и остался в своем спортивном костюме. Штаны заправлены в носки, и носки натянуты почти до колена. Кеды он, наверное, забыл дома, потому что остался в своих рваных тапках.

Вэк хватает его за плечи и тащит в раздевалку. Куня цепляется за батарею. Подскакивает Быра и бьет Куню кулаком в живот. Вдвоем они втаскивают его в раздевалку и закрывают дверь.

– Ты что, по правде хочешь? – спрашивает Клок. – Думаешь, он у тебя будет сосать?

– Не будет – заставим! – Вэк ржет. Они с Бырой сажают Куню на скамейку, Клок хватает его за ноги, а Вэк начал расстегивать свои штаны.

– Кощей! На шухер! – кричит Клок. Обычно на шухер ставят Куню, но раз он «занят», приходится идти Кощею. Он с недовольной рожей выходит в «предбанник».

Кроме нас в раздевалке еще несколько пацанов – Егоров и «примерные», но они переодеваются и в нашу сторону не смотрят, чтобы, если что, сказать, что ничего не видели.

Вэк вынимает ### и подносит к губам Куни. Тот хочет отвернуться, но Быра дает ему по челюсти.

– Будешь сосать? – спрашивает Вэк.

Куня мотает головой. Быра еще раз бьет его в челюсть.

– Тогда обоссы его хотя бы, – говорит Клок.

Вэк улыбается, и из его хуя начинает литься струя мочи – прямо на голову Куни. Клок с Бырой отскакивают, чтобы не попало на них. Куню теперь никто не держит, и он выскакивает из раздевалки. Вэк подтягивает штаны. – Жалко, что не взял.

– Следующий раз я его… это… Хорошо? – спрашивает Быра.

Никто ему не отвечает.


***

Воскресенье. Я сижу дома и от нечего делать смотрю со своими какую-то ерунду по телевизору. В дверь звонят, и я иду открыть. Это Бык с Вэком, оба пьяные.

– Привет, мы бухло принесли.

Я закрываю за собой дверь и выхожу на лестничную площадку.

– Вы что, упастьлись? Сегодня же воскресенье, у меня все дома.

– А-а, – недовольно бурчит Бык.

– ### на, – говорит Вэк. – Ты же говорил – у него свободная хата.

– Ну, я думал…

– Ладно, вынеси хоть пожрать. А сигареты есть?

– Нету.

– Ну тогда хоть спичек и газету.

– Ладно.

Я возвращаюсь в квартиру.

– Кто это? – спрашивает мама.

– Это ко мне.

– Так впусти своих друзей, что они будут под дверью стоять?

– А куда я их впущу, на кухню, что ли?

– А хоть и на кухню.

Я отрезаю на кухне немного хлеба и сыра, беру с табуретки старую газету, потом коробок спичек с полки и незаметно прохожу через комнату.

– Что это ты взял? – спрашивает мама.

– Так, ничего.

Выхожу на площадку. Бык ссыт, повернувшись к перилам. Его струя льется на нижние площадки.

– Ты что, офигел? – говорю я. – А если соседи?

– Я их в жопу выебу.

– Своих будешь гладить, а эти настучат моим, по том придется разъебываться.

Бык стряхивает капли со своего хуя. Я только сейчас замечаю, какой он у него маленький, намного меньше, чем мой. Я думал, такие только у детей бывают. Я даю Вэку сыр, хлеб и газету со спичками. Бык забирает газету, отрывает кусок и сворачивает самокрутку без табака, поджигает и сует себе в рот. Мы с Вэком хохочем.

– Это ты так куришь? – спрашивает Вэк.

– Ну, а хули? У тебя что, сигареты есть? -

– ###, завернутый в газету, заменяет сигарету.

Газета у тебя уже есть, только хуя не хватает.

– Ну ладно, я пошел, – говорю я.

– А ты что, с нами не бухнешь?

– Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.

– Ну оденься, пошли, типа, погуляем.

– Неохота, такой мороз.

– Ну ладно, давай.

– Давай.


***

– Пять минут на подготовку, – говорит Синиц-кая. Она ведет у нас «Основы Советского государства и права». Потом берет в рот дужку своих очков и начала лизать ее, перелистывая журнал.

Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, л истает журнал, потом говорит:

– Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так… так… так… Быркин.

Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.

– Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху, – А вот содержание… Содержания пока не вижу. Быра что-то мычит.

– Ну выучил или нет? – спрашивает Синицкая.

– Нет.

– Садись. Два.

Быра идет на свое место, бурча под нос:

– Дура, проститутка, [Tля].

– Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.

– Пошла на ###, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.

– Как по улице ходить в шапке, натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая.

Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.

– А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуются, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по-человечески, – Синицкая снова улыбается и – блестит золотыми зубами, – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и значит, что ты и есть это плохое слово. Вот.


***

Перед Восьмым марта в школе вечер, потом будет дискотека. Я, Клок и Быра курим у входа, а мимо нас прут накрашенные и начесанные бабы из восьмых, девятого и десятого классов.

– Вот, [Tля], намазались, самки, – Быра злобно смотрит на них, потом с громким звуком харкает себе под ноги.

Подходит Вэк.

– А где Бык? – спрашивает у него Клок.

– Дома. Говорит – не пойдет: надеть нечего.

– Сам дурак. Надо было покупать джемпер у Цыгана за тридцать. Поношенный, но еще ничего. Ну, пусть сидит теперь дома, ### дрочит.

Вчетвером проходим внутрь. Петруха – «дежурный учитель», придурок и кретин – косо смотрит на нас. Бык пару месяцев назад заехал ему пару раз в грудняк: слишком много брал на себя, не нравилось ему, что курим в туалете. Но сейчас он нам ###### что сделает: мы – из восьмого, имеем право прийти на дискотеку.

Клок заходит поссать в туалет на втором этаже, и мы ждем его на лестнице. Наверху, на площадке третьего, стоят Сухая и Ленина Сергеевна – завуч. Они нас не замечают.

– Безобразие это, конечно, – говорит Ленина. – Буржуазная музыка, да еще вдобавок и на иностранном языке. О чем поют – мы не знаем. В зале практически темно…

– И не говорите. Дали свободу, что называется, – подлизывает ей задницу Сухая. – «Темнота – друг молодежи». Это же надо додуматься до такого!

– А если сейчас свет включить, разойдутся по углам, будут стоять, надувшись, а потом кто-ни будь в районе бумагу накатает – не организовываем культурный отдых учащихся. Они сейчас все ушлые стали. Вон, написали же анонимку в районо на Клима Яковлевича – матом ругается, часто выходит куда-то во время урока. Потом вы яснилось, что это Букаев из восьмого "а" написал. И что вы думаете – извинился он? Ничего подобного. «Я и под своей фамилией могу это повторить», – говорит. В результате – проверка приезжала, осматривали мастерские, нашли нарушения. Ну, сами знаете, есть еще слабые места у нас, но у кого их нет? Представляете, как мне трудно было все это дело… ну, так сказать, чтобы все было нормально…

– Да, представляю.

– Так что, свет сейчас так просто не включишь. Вы уж, будьте добры, следите, чтобы все было нормально, а если заметите, что что-то явно не то, то можно и свет включить.

– Хорошо.

Вэк выходит из туалета, и мы все вместе поднимаемся по лестнице.

– Здравствуйте, Вера Алексеевна, – слишком весело и громко кричит Вэк.

– Здравствуйте, ребята, – отвечает Классная без улыбки. Как же, мы – «нежелательный элемент» на дискотеке, от нас только и жди что не приятностей.

Свет в зале выключен, только моргают четыре фонаря цветомузыки – красный, зеленый, синий и желтый. Играет «Модерн токинг» – третий альбом, песня «Луи-Луи». Народ танцует, собравшись в кружки человек по пять-шесть.

– Пошли бухнем, – говорит Вэк. – Клок пузырь самогона где-то надыбал.

Мы смотрим на Клока. Он довольно улыбается.

– А чего сразу не сказал?

– Чтоб слюной не захлебнулись.

Мы опять спускаемся вниз, выходим на улицу и заворачиваем за угол школы.

– Закуски нет, надо голову нюхать, чтоб потом не шлифануть, – говорит Вэк.

Делаем по глотку, потом нюхаем головы друг друга.

– У меня еще одеколон есть, – Клок показывает маленький пузырек. – Так что, если кому мало…

– Ты что, серьезно? – спрашиваю я.

– Не-а, – ухмыляется он. – Я пока не упастьлся – одеколон пить. Вот намазаться можно, чтоб запаха не было.

– Ну, на ###, – говорит Вэк. – Подумают еще – и правда одеколона напились.

– А может, выпьем его? – спрашивает Быра.

– Хочешь – пей, – говорит Вэк.

Возвращаемся в школу, снова заходим в акто вый зал.

– Ну что, пошли танцевать? – спрашивает Быра.

– Нет, давай посидим сначала, – отвечает Вэк.

Деревянные стулья с откидными сиденьями сдвинуты к стенам, и на них сидят несколько баб. Среди них – накрашенная Анохина в джинсовой юбке. Волосы начесаны и залиты лаком. Быра подсаживается к ней и начинает что-то трындеть. Она – явно без охоты – отвечает. Быра говорит что-то еще, встает и возвращается к нам.

– Ладно, давайте лучше танцевать, – говорит он.

– Что, опять послала? – Вэк смотрит на него и ржет. Мы тоже.

– Пошли танцевать, хули мы стоим, как лохи? – говорит Клок.

Встаем в круг. Сейчас играет первый альбом «Модерн токинга», песня «Ю май хо, ю май со». Потом ставят «медляк», и мы садимся на стулья.

После «медляка» снова встаем подрыгаться. В середине по залу идет какая-то тусовка. Некоторые перестают танцевать. Мы подходим поближе, посмотреть, что там такое.

Гриб самкит какого-то «старого» мужика – ему лет двадцать пять, усатый. Подскакивает Обезьяна и тоже несколько раз дает ему по морде. Мужик падает.

Включается свет, приходят Ленина и Сухая. Мужик сидит на полу и вытирает рукавом кровь из носа. Цыган подходит к Ленине:

– Ленина Сергеевна! Он сам виноват. Вязался к нашим девушкам. А все из-за чего – пускают кого попало на дискотеки. Надо только учеников и бывших учеников, чтоб пример показывали, – он громко смеется.

– Ладно, Остапчук. Ты бы уж лучше помолчал – нашелся мне тут пример. Бывшим ученикам на дискотеках тоже делать нечего. Как ты сюда прошел?

– Места надо знать, Ленина Сергеевна, места надо знать.

– Отведите его в туалет, пусть умоется, – она показывает на мужика.

Он поднимается и сам выходит из зала.

– Кто это? Ты его знаешь? – спрашиваю Вэка.

– Да. Это сестроеб Куцого. Я его пару раз видел на районе.

Свет потушили, и дискотека продолжается. Опять «медляк» – «Тайм» Скорпионсов.

– Ну пошли кого-нибудь пригласим. Хули сидеть? – говорит Вэк.

Я рассматриваю толпу в поисках нормальной бабы, чтоб пригласить. Всех самых красивых уже пригласили. Недалеко стоит Кнопка из нашего класса, и я подхожу к ней.

– Привет. Можно тебя пригласить?

– Привет. Можно.

– Я, правда, не очень умею.

– Ну и я не очень. Не бойся.

Она прижимается ко мне, но грудей я не чувствую, только лифчик, твердый какой-то. Танцевать медляки я вообще не умею. Мы топчемся, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты меня веди, – говорит Кнопка.

– Куда?

Она смеется.

– Так говорят, когда танцуют. За собой веди, чтобы я делала шаги за тобой.

– А, понятно.

Мы топчемся так до конца медляка – мне показалось, что он длился минут десять.

– Спасибо, – говорит Кнопка. Я улыбаюсь. Думаю, что если бы она не была такой мелкой и некрасивой, то, может быть, можно было бы… Иду искать своих. Бык сидит на стуле в углу.

– Ну, как Кнопка?

– Как, как? Я, может быть, первый раз в жизни с бабой танцевал.

– Так я и спрашиваю – как?

– Никак. Я же не умею.

– Ну позажиматься все равно можно. Правда, у Кнопки там ничего нет.

– А видел, какую пилу Клок снял? Не с нашей школы. Курить пошли.

– А Вэк?

– Тоже курит, наверное. Подошел к какой-то козе, а она его послала, как щенка. Ну, он психанул и ушел.

– А ты?

Бык не отвечает.

Приходят Вэк и Клок с какой-то накрашенной бабой в облегающих джинсах. Ей на вид лет семнадцать или даже больше.

– Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда. А это Андрей, Вова и Саша.

– Очень приятно, – говорит она ######ским голосом и улыбается.

– Ну, мы пошли танцевать, – говорит Клок.

– Присоединяйтесь, мальчики, – говорит она, повернувшись к нам, и они уходят, взявшись за руки.

– Нашла, [Tля], мальчиков, – говорит Вэк. – Хотя пила ничего. А эту дуру убью на ###. «Я с колхозниками не танцую» – передразнивает он. – Сама колхозница ебучая.

– Ладно, успокойся. Ну ее на ###, – говорит Бык. – Пошли лучше подрыгаемся.

В первый день четвертой четверти в класс приходит новый пацан – с длинными волосами, с сережками в ушах, со всякими цепочками и заклепками на обычном школьном пиджаке. Неформал, короче говоря. Первый урок – история.

– Вот, позвольте представить вам нового одно классника – Мишу Иванова, – говорит Сухая. – Он переехал сюда с родителями из Ленинграда.

Он встает и спокойно смотрит на нас, а мы все рассматриваем его, как придурка. У нас в городе, а тем более на районе, неформалов еще не было. Кто-то из «старых» видел однажды в клубе металлиста с Космонавтов: с цепями, браслетами и прочей ерундой. Непонятно, зачем он вообще приперся на дискотеку: металлисты же такую музыку не слушают.

– Конечно, Мише нужно будет привести себя в порядок, – говорит Сухая. – Там, в Ленинграде, может быть, свои правила, а здесь надо выглядеть как все ученики. Срок – до завтра.

На перемене мы с Вэком подходим к Неформалу.

– Так ты правда из Ленинграда? – спрашивает Вэк.

– Правда.

– А чего сюда приехал?

– С родителями. У меня папа военный, и его сюда перевели.

– Понятно. А на хуя тебе эти сережки, волосы?

– По музыке. Я метал слушаю, ну и…

– Ну, надо постричься. Здесь так не ходят.

– Почему?

– Не ходят, и все. Раз приехал жить на Рабочий, должен быть как другие. Выебываться ты здесь не будешь.

– Нет, ребята, вы чего?

– Ничего. Будешь свой пацан – все будет классно, а будешь залупляться – тогда лучше во обще самкуй на ### в свой Ленинград.


***

Назавтра Неформал сидит на первом уроке – географии – в том же виде. Все снова смотрят на него, но ему вроде как все до жопы. Сидит себе и смотрит в окно. После географии Сухая – она ведет у нас и историю и географию – подходит ко мне, Вэку и Быку: мы позже других задержались в классе.

– Ну как вам новенький?

Бык пожимает плечами.

– Какой-то он деловой слишком, – говорит Вэк. – Выпендривается.

– А у меня такое чувство, ребята, что он хороший парень на самом деле, – говорит Сухая. – Я это на самом деле чувствую. У меня за тридцать пять лет в школе чутье на хороших людей появилось. Но… Среда обитания, сами понимаете. Крупный город, почти столица, влияние буржуазной культуры… Опять же, капиталистическая страна под боком. Вот вы бы как-нибудь объяснили ему, что ли? Только по-хорошему, ребята, ну, вы меня понимаете. Никакого рукоприкладства, по-дружески. Скажите ему, что хотите с ним дружить. Предложите что-нибудь сделать вместе. В кино там сходить, ну, я не знаю… – Вэк ухмыляется, но Сухая не замечает. – Коллектив на самом деле – великая сила. А теперь – на урок.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
bumpy
сообщение 2.2.2006, 20:01
Сообщение #11


почитатель говнофорума
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 733
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Переславль, Зеленоград, Москва
Пользователь №: 3



Репутация:   24  



жизненно, особенно про Неформала. сейчас только таких ублюдков не убавилось, они даже идеологии всякие придумывают, чтобы бить тех, кто не такой, как они.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Мёртвый Связист
сообщение 3.2.2006, 23:50
Сообщение #12


Гуру из Бобруйска
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 656
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 5



Репутация:   20  



Это ужасно, вот что я вам могу сказать. Это ужасно вдвойне, потому как правда.
И, к сожалению, ничего за 15 лет не изменилось.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 4.2.2006, 14:06
Сообщение #13


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

На следующей перемене идем за Неформалом в туалет. Мне не особо хочется его трогать. Он мне даже чем-то нравится, но все-таки он не свой пацан и ставит себя здесь слишком высоко. Он стоит у окна с сигаретой и прикуривает импортной прозрачной зажигалкой.

– Дай сигарету, – говорит Бык. Неформал сует ему пачку, и Бык выгребает штук пять сигарет, дает по одной мне и Вэку, одну берет себе, а остальные кладет в карман. Все закуривают. Неформал забирает пачку, отворачивается и смотрит в окно.

– Ты, это самое, не отворачивайся, когда с тобой разговаривают, – начинает Вэк. – Мы вчера поговорили с тобой, думали, ты пацан нормальный, все поймешь. А ты не понял. Так что придется по-другому разговаривать.

– Ну, вы что, чуваки? Я думал, это вы так… В шутку.

– Мы тебе не чуваки.

Вэк дает Неформалу прямой в живот. Сигарета у него выпадает, он кашляет. Мы с Быком хватаем его за руки, а Вэк замахивается еще раз.

– Чуваки, не надо, вы что? – говорит Неформал.

Дверь открывается, и заходит Гнус.

– Что здесь происходит? Курите?

Он подскакивает к Быку, замахивается, но отводит руку.

– А это еще что за чудо? Что за прическа? Что бы завтра же постригся. Я лично проконтролирую. В восемь утра, перед уроками – ко мне в кабинет.

И чтоб не курили мне в туалетах. А тебе, Вакунов, уже было последнее предупреждение – чуть не на коленях умолял не переводить в спецшколу…

Звенит звонок.

– Все, быстро на урок, – говорит Гнус.


***

Я, Вэк и Клок едем в троллейбусе в центр – просто так, погулять, «поснимать» баб. На всех нас «клеши» и одинаковые пуловеры с квадратными вырезами. Клеши мы сшили в нашем ателье на Рабочем – ширина снизу – 26 сантиметров, а пуловеры недавно «давали» в промтоварном магазине, и наши мамаши, отстояв в очереди, купили их. Вэк держит в руках свой задроченный кассетник «Весна», из которого звучит «Модерн токинг», третий альбом.

Вылезаем из троллейбуса и идем по центральной улице, мимо ободранных пятиэтажек, почти таких же, как и у нас на районе. Улица, правда, немного почище, бордюры побелены, а в пустых витринах висят подкрашенные свежей красной краской плакаты к Первому мая.

– Смотри, ничего пилы, – Вэк показывает на двух баб впереди. Им лет по шестнадцать.

– Счас подойдем, зацепим, – ухмыляется Клок.

Мы ускоряем шаг и догоняем их.

– Здравствуйте, девушки, – бодро говорит Клок и улыбается.

Они смотрят на нас как-то презрительно. Обе в джинсах и новых югославских ветровках – такие недавно «давали» в ГУМе, и некоторым у нас на районе купили.

– А куда это вы идете? – продолжает Клок.

– А это что, допрос? – говорит одна.

– Катитесь в свой колхоз, – еще злее говорит вторая, и они ускоряют шаг, почти бегут.

– Э, что за базары такие, надо разобраться, – говорит Вэк.

– Ладно, ну их на ###, – Клок смотрит им вслед. – Хотя пилы заебись.

– [***НЯ], найдем еще, – говорю я.

Но мы так никого и не находим, шляемся по центру, пробуем подколоться еще к одним бабам, но они нас тоже посылают. Покупаем в центральном универсаме пива и садимся в парке на лавочку.

– Тут ### ты кого снимешь. Все нормальные бабы уже с кем-то ебутся, – Вэк делает недовольную рожу.

– Ясный ###, – говорит Клок. – Если бабу ни кто не ебет, значит, она никому не нужна. У каждой нормальной бабы есть пацан, и он ебет ее постоянно, а те, кто со всеми ебутся, – ######и и проститутки. От них только триппером заразиться можно. Гриб с Гуроном заразились триппером от одной ######ины, потом ездили в кожвендиспансер, лечились.

– А как найти такую, чтоб и нормальная и ебалась? – спрашиваю я.

– Очень просто, – ухмыляется Клок. – Любая баба хочет гладиться. Даже если у нее пацан есть или говорит, что целка, все равно ее можно раскрутить. А если бабу раскрутить не можешь, значит, хуевый ты пацан. Нет таких баб, которые не дают, есть только пацаны, которые не умеют попросить. Понял?


***

В кабинете истории вывесили стенгазету «Молния 86». В ней – карикатуры на тех, кто плохо учится или поведение плохое. Карикатуры ни на кого не похожие, зато в подписях – и я, и Вэк, и Быра, и Клок, и Бык, и даже Кощей с Куней.

– Видели? – говорит Вэк. – Это все Егоров, только он умеет рисовать. Пошлите дадим ему самкы.

– Может, не надо? Вдруг списать когда-нибудь понадобится?

– Не ссы. Найдем, у кого списать. У баб списывать будем. За жопу возьмешь – сразу даст списать, ну и все остальное тоже.

Егоров сидит за партой с учебником – все он что-то учит, чтоб пятерку получить. Мы подходим.

– Привет, – говорит Вэк. – А ты чего не читаешь? Интересная стенгазета.

– Повторить надо.

– А на хуя ты это сделал?

– Что сделал?

– Газету.

– Мне Сухая сказала – я нарисовал. Я же не вас рисовал, а просто… Как бы нарушителей. А подписи другие делали.

– Но там же написано, что это мы. Значит, про нас.

– Ничего не про вас, пацаны.

– Про нас, не про нас – кого ебет?

И Вэк дает ему оплеуху. Егоров вскакивает.

– Вы что, пацаны?

– Сядь, – говорит Бык и дает ему кулаком в нос. На парту падают несколько капелек крови.

Звенит звонок. Мы идем на свои места.


***

В понедельник на политинформации Сухая спрашивает:

– Все газеты принесли?

Никто не отвечает. Она смотрит на столы – у всех, кроме Быры, Быка и Вэка газеты есть. Я принес «Комсомольскую правду», но ничего в ней не прочитал.

– Ладно. Газеты почти все принесли. А прочитали хоть что-нибудь?

Все притихли, никто не хочет высовываться.

– Меня поражает ваша пассивность, ребята. Мы живем в такое сложное время. Раньше все было понятно: вот друг, вот враг. А сейчас враг может легко замаскироваться. Да, перестройка – это хорошо, но это и возможность для врагов воспользоваться ситуацией и нанести нам удар.

– Что, будет война? – спрашивает Кузнецова с первой парты.

– Нет, в обычном смысле войны не будет. Будет война идейная, и она, можно сказать, уже идет – война за сохранение наших коммунистических идеалов, которые многим хочется раздавить.

Сухая останавливается, обводит взглядом класс. Ее мало кто слушает: переговариваются между собой, смотрят в окно, читают газеты.

– И вы, ребята, должны понять, что коллектив – это очень важно, что надо быть один за всех и все за одного. И, кроме того, своей плохой учебой и политической безграмотностью вы играете на руку врагу.

– А кто враг сейчас – американцы? – снова спрашивает Кузнецова.

– Сами скоро поймете.

– А зачем это вы нас пугаете? – говорит Неформал. Он постригся и снял серьги. – Мы газеты читаем и телевизор смотрим. Ситуация меняется: разрядка напряженности, перестройка, демократизация, а вы нам про каких-то врагов. Нету сейчас больше врагов.

Все смотрят на Неформала, а Сухая нервно кусает свои синие губы.

– Видимо, в той школе, в которой ты учился, Иванов, идеологическая работа была поставлена не на высшем уровне, вот ты и напитался всякой антисоветской пропагандой. Враги у нас есть и будут всегда, потому что мы – первое коммунистическое государство в мире. Только когда во всем мире будет построен коммунизм…

Неформал хохочет. Смотрит прямо на нее и хохочет.

– Вон из класса, – говорит Сухая.

Он берет сумку и выходит. На роже у Сухой красные пятна, и она задыхается.

– Я сейчас, – говорит она и выходит.

– Заебись он ей, – говорит Вэк. – А представьте, если б Сухая счас взяла и подохла. Интересно, Неформала бы судили?

– А за что его судить? – спрашиваю я.

– Ну не знаю…

– Что, может, надо его отсамкить? – поворачивается с первой парты Бык.

– На хера? Ну, поучили мы его прошлый раз, а что мы с этого имели? Сухая все равно «неуды» поставила. Пошла она на ###, дура.


***

– Э, иди сюда скорей, – зовет меня Вэк, когда я подхожу к остановке. За ларьком с талонами и проездными стоят Бык, Клок, еще пара пацанов с района – Кузя и Зеня, а в середине круга – упастьтый Леша. Он когда-то учился в нашей школе, когда я был классе в первом или во втором. Он уже тогда был выше всех в своем классе, а сейчас вообще под метр девяносто.

– Леша, потанцуй нам, – говорит Вэк.

Леша дебильно улыбается, и изо рта у него вытекает слюна.

– Давай, не выебывайся, а то сейчас отсамким – видишь, сколько нас много?

– А какой танец, быстрый или медленный? – Голос у Леши – как у третьеклассника.

– Давай быстрый.

Леша начинает фальшиво петь «Посмотри на меня, братец Луи-Луи-Луи» и крутит жопой и махает руками.

– Ладно, заебись, хватит. Теперь медленный, – говорит Вэк.

Леша разводит руки далеко в стороны, и топчется, и поворачивается на месте, и тоже что-то напевает себе под нос, только теперь тихо, и поэтому нельзя понять, что.

– Все, концерт окончен. Теперь самкуй отсюда. – Вэк дал ему подсрачника, потом остальные, я тоже. Леша убегает, разбрасывая ноги в стороны, как обычно бегают бабы.

– А брат у него старший – нормальный, здоровый такой мужик, каждый день пьет. – Вэк смотрит Леше вслед. – Мамаше говорили не рожать, а она родила, вот такой и получился…


***

Мы с Вэком курим в туалете, а рядом, в коридоре, стоят и трындят Синицкая со Шваброй.

– Надо обязательно сходить в гастроном, купить костей, – говорила Синицкая. – Мне Тамара Ивановна говорила, что вчера давали. Такие хорошие кости – и всего по рупь тридцать.

– Это в гастрономе возле остановки?

– Да, в нем. Там еще книжный магазин рядом. И хороший, должна вам сказать. Как-то зашла на днях – Мориса Дрюона давали. Я взяла.

– Да, магазины здесь хорошие. Сам район отвратительный – из-за химзавода этого, ну и контингент соответствующий, а магазины – ничего.

Ну, мне на урок. Всего хорошего.

Они уходят.

– Костей ей, [девушка легкого поведения], суке, захотелось. Пусть сходит на клейзавод – там не только костей до хуя, там и с крысиной еще можно… – говорит Вэк.

Мы хохочем, бросаем бычки в унитаз и идем на урок.


***

На истории приходит Ленина, вызывает Сухую, и она потом нам сообщает:

– Ребята, сейчас идем убирать улицу. В город приезжает правительственная комиссия. Надо, чтобы улица была чистой, чтобы не ударить в грязь лицом. Давайте быстренько в подвал за инструментами. Я вас буду ждать на крыльце.

– Я не пойду, – говорит Неформал. – Я не обязан убирать улицу из-за какого-то начальника.

– А при чем тут начальник? – Сухая удивлен но смотрит на него. – Тебе что, приятно идти в школу по грязной улице?

– Мне все равно.

– Ну, как знаешь. Но, если не пойдешь, поведение «неуд» за неделю.

– Не имеете права. Я в районе напишу.

Сухая ничего не отвечает. Он уходит.

– Неформал, тёща, – говорит Вэк, когда спускаемся по лестнице в подвал за метлами и лопатами. – Все выпендривается. Надо ему еще самкюлей навешать.

– А Сухая ему ничего не сделает, – говорит Клок. – Не имеет права – он знает. Неформал и в районе и в ###ано, а она что?

– Получается, ему, [Tля], можно, а нам нельзя, – говорит Вэк и несильно бьет по почкам Куню, который в это время поднимается с лопатой наверх.

Куня кривится, как будто ему почки отбили.


***

Недалеко от остановки, возле колонки, двое мужиков пьют одеколон. Мы с Клоком смотрим на них. Стакана у них нет. Сначала один пристраивается с бутылкой у крана, второй жмет на рычаг, и он глотает одеколона и тут же воды, потом они меняются.

– Сухой закон, [Tля], – говорю я Клоку. – Всю херню выпьют. А почему он сразу воды после одеколона?

– Это ж одеколон – ты все во рту спалишь себе.

– А-а.

– А мы твоего батьку видели пару дней назад в пивбаре. Мы подошли – я, Вэк, Бизон, взяли по пиву. Потом он подходит. Говорит, типа, моего сына знаете – Андрея Гонцова? Ну, ясный ###, знаем. А он бухой уже, стоит, рассказывает. А вы знаете, типа, что я был поэт раньше? Меня в газетах публиковали – Константин Гонцов. Правда, что ли?

– Да, правда.

– А что потом?

– Ничего, ты видел.

– Ну и, короче, что-то еще говорил… А, что ты у него хороший сын и что-то еще.

– Не обращай внимания.

– Мы ему пива налили, и он отошел.

Подходит Вэк в неновых, но настоящих джинсах.

– Где взял?

– Купил у Черного за двадцать рублей. Почти новые – клепки-хуепки.

– Какая фирма?

– А ### его знает.

– Счас посмотрим. – Я задираю ему куртку: на жопе приклепана железная [Tля]шка «Монтана». – Ничего фирма.

– Нет, [***НЯ], – говорит Клок. – Самые лучшие – это «Левис».


***

В коридоре Быра самкит Куню:

– Как мы договорились? Каждый день двадцать копеек.

– Мне не дали сегодня.

– А меня это не ебет.

Карпекина встает с парты и подходит к ним:

– Ну-ка, отпусти его.

Она никогда не лезет ни в какие драки и с нами вообще не разговаривает, считает, что мы козлы и идиоты. Быра разинул рот от удивления, но Куню не отпускает.

– Не лезь не в свое дело.

– Я тебе сказала: отпусти.

– Кто ты такая тут указывать? Куня, ебни ей.

Куня испуганно смотрит на Карпекину.

– Кому говорит, ебни. А то я тебе ебну.

Куня замахивается, но Карпекина отступает назад.

– Плюнь на нее.

Куня харкает, втягивая сопли, и плюет. Сопля приземляется у Карпекиной на фартуке. Она медленно достает из кармана платок и вытирает ее.

– Ты подонок, Быркин. Таких надо сажать.

– Ты у меня еще посамки. Я тебя в жопу выебу.

Он хохочет, Куня тоже ухмыляется, хотя вид но, что он соссал.

Я прихожу домой часов в одиннадцать. Родители дома.

– Ну где ты ходишь? – спрашивает мама.

Все понятно: ее разозлили на работе, но я-то тут при чем?

– Гуляю.

– Учиться надо, а не гулять. Оценки какие? Одни тройки. А вспомни, как в начальных классах учился – на отлично. И во втором. А как связался с этими – сразу все коту под хвост. Ну скажи мне, что у тебя общего с этими хулиганами, у которых родители – пьяницы? Ты что, не можешь себе нормальных друзей найти? Что у тебя с этими общего?

– Все.

– Ладно, Катюша, не ругай сына, – вклинивается папа. – Он у нас хороший парень.

Он подходит ко мне и сует свою слабую руку – как дохлую рыбину. Я пожимаю ее.

– И ты не обижайся на маму. Она тебя любит на самом деле, но волнуется. И я волнуюсь.

– Когда выпьешь, – тоскливо говорит мама.

– А помнишь, Катя, семидесятый год? Наше первое свидание. Потом вдруг пошел дождь, и мы прятались в магазине, а тетки хотели нас выгнать. Говорили, что магазин закрывается. А потом дождь перестал, и мы пошли в парк, и я оторвал для тебя веточку сирени – она была мокрая. И мы гуляли и говорили про «Битлз», и я читал тебе стихи? Помнишь?
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Prediger
сообщение 4.2.2006, 19:46
Сообщение #14


Заслуженный Ветеран
*****

Группа: Servus Servorum Dei
Сообщений: 14476
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Русь - чудесная страна
Пользователь №: 1



Репутация:   462  



Надо сказать, что так всё оно и есть, автор тонко схватил стилистику и содержание этой внесоциальной группы untermensch. И ничего дейтвительно не изменилось, разве что подобные типусы стали меньше заметны, всё же условия для активности этих человекоподобных стали несоизмеримо меньше. Когда я учился в школе, то подобные типы представляли постоянную опасность, притом каждый день, это не преувеличение. Каждый выход из школы, из дома, мог закончиться потасовкой. Сейчас всё изменилось. Те, кто когда-то представлял для меня опасность на улице, теперь сами избегают встречи со мной, т.к. я сам стал представлять для них опасность. Это, наверное, единственный пока выход из уличной ситуации.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Morgan
сообщение 4.2.2006, 20:01
Сообщение #15


Понаехал тут!!
**

Группа: Демиурги
Сообщений: 774
Регистрация: 16.10.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Екатеринбург
Пользователь №: 49



Репутация:   133  



А мне 9 лет тогда было)))
Но учился я на тот момент в благополучной школе центрального района Екатеринбурга и меня сие не коснулось, хотя я изредлко наблюдал на заднем дворе школы какие то потасовочки, но деньги никто не тряс, да и не было их у меня))
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 

2 страниц V   1 2 >
Быстрый ответОтветить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 

RSS Текстовая версия Сейчас: 28.3.2024, 19:07
 
 
              IPB Skins Team, стиль Retro