Когда я гляжу на фотографию этой девушки, всматриваюсь в ее глаза, мне становится стыдно. За нынешних молодых ребят и девчонок, без конца пьющих пиво, хохочущих от разного рода пошлостей и кривляющихся под рок-музыку.
Она родилась в селе Осино-Гаи Рудовского (ныне – Гавриловского) района Тамбовской области.
Ее отец, Анатолий Космодемьянский, был сыном священника. Учился в духовной семинарии, но затем оставил учебу и вернулся домой, чтобы помогать матери с младшими детьми. Когда же те подросли, женился на дочери местного писаря Любе Чуриковой. 13 сентября 1923 года у них родилась дочь Зоя, а через два года – сын Александр.
Зоя была маленькая и хрупкая. Ходить она стала к одиннадцати месяцам. Окружающие любили девочку, потому что она была очень приветлива и доверчива. Выйдя за калитку, она улыбалась прохожим; и если кто-нибудь говорил шутя: "Пойдем ко мне в гости" - она охотно протягивала руку и шла за новым знакомым.
За столом Зоя сидела вместе со взрослыми, только на высоком стуле.
К брату относилась покровительственно: подавала ему соску, когда он ее ронял; покачивала его колыбель, если он просыпался, а в комнате никого не было.
Летом Зоя часами бегала с сачком за бабочками, собирала цветы, купалась и даже сама - в пять лет! - стирала в речке свое белье, высушивала его и в чистом приходила домой.
Бывало, она забиралась на крышу сарая или на колокольню - любимый наблюдательный пункт ребятишек. Все село перед тобой как на ладони, а дальше - луга, поля и окрестные деревни...
Когда отец был свободен, она взбиралась к нему на колени и, как самую увлекательную сказку, слушала его рассказы обо всем, что делается на белом свете: о высоких горах, синих морях и дремучих лесах, о далеких больших городах и о людях, которые там живут. В такие минуты ее рот приоткрывался, глаза блестели…
Зоя подолгу сиживала в избе-читальне, слушая, как отец читал крестьянам газеты и рассказывал о событиях, которые переживала тогда наша страна.
Как-то вечером, возвратившись оттуда, Зоя сказала матери:
- Папа такой умный, все знает. И добрый...
Родители Зои, Любовь Тимофеевна и Анатолий Петрович, работали учителями. Но когда началась коллективизация, Космодемьянским припомнили их происхождение. Отношения с местными властями у них не сложились, и потому из их родни разъехались почти все.
В 1929 году семья оказалась в Сибири, в селе Шиткино на Бирюсе…
Однажды Анатолий Петрович решил научить Зою плавать. Взяв ее с собой на речку, он отплыл вместе с ней от берега, а потом отпустил из-под нее руки. Зоя погрузилась в воду, начала работать руками и ногами, вынырнула, снова погрузилась. И так было несколько раз... Мать стояла на берегу и, наблюдая за ними, волновалась...
- Страшно было? - спросила она потом дочь, обтирая ее.
- Страшно, - призналась та.
- А еще поплывешь?
- Поплыву!
В конце концов, плавать она научилась...
- Мама, - спросила однажды Зоя, - почему у Бурмакина и дом такой большой, и овец много, и лошади, и коровы? А у Руженцовых столько детей и бабушка с дедушкой, а домик плохой, и коровы нет, и даже овец?
Это был ее с Зоей первый разговор о том, что такое бедность, богатство и несправедливость. Любовь Тимофеевна после вспоминала, как нелегко ей было ответить на такой вопрос шестилетней девочке.
Однажды зимой Зоя и Шура заболели скарлатиной. Около трех месяцев они совсем не встречались со сверстниками; единственным их обществом были дедушка с бабушкой. Поэтому неудивительно, что ребята переняли "взрослую" манеру рассуждать.
- Маленьким курить не годится, - веско, с расстановкой, совсем как взрослая, сказала как-то Зоя соседским мальчикам, - да еще и пожар наделаете!
А однажды Шура разбил чашку, но не сознался. Зоя посмотрела на него в упор и нахмурилась.
- Зачем говоришь неправду? Врать нельзя! - строго сказала она со всей убежденностью своих неполных восьми лет.
Через год семья переехала в Москву — благодаря хлопотам сестры Л. Космодемьянской, служившей в Наркомпросе.
Поначалу казалось, что жизнь налаживается: Любовь Тимофеевна учительствует, отец устраивается на работу в Тимирязевскую академию, Космодемьянские получают квартиру.
Но в 1933 году Анатолий Петрович умирает после операции на кишечнике. Зоя и Александр в эти дни не отходят от матери. Зоя держит её за руку, Шура цепляется за другую.
- Мамочка, не плачь! - повторяет Зоя, глядя на неподвижное лицо отца сухими покрасневшими глазами...
Любовь Тимофеевна начала преподавать еще в одной школе. Поэтому еще меньше, чем прежде, могла быть дома. С вечера готовила обед. На следующий день Зоя его разогревала, кормила Шуру, убирала комнату; а когда чуть подросла, сама стала и печь топить.
Как-то один из педагогов, Лидия Николаевна, сказала про Зою ее матери:
- Очень упорная девочка. Ни за что не отступит от того, что считает правильным. И ребята понимают: она строга со
всеми, но и с собой тоже; требовательна к ним, но и к себе. А дружить с ней, конечно, нелегко.
Обычно, когда начинались летние каникулы, Зоя и Шура уезжали в пионерский лагерь. Они писали оттуда восторженные письма: о том, как ходят в лес по ягоды, как купаются в полноводной и быстрой реке.
"У костра хорошо думается, - писала Зоя в 1935 году в сочинении на тему "Как я провела лето". – Особенно здорово слушать рассказы, а потом петь песни. После костра еще больше понимаешь, как славно жить в лагере, и еще больше хочешь дружить с товарищами".
Любовь Тимофеевна вспоминала: “Сколько разговоров бывало у нас с ней после каждой книжки Гайдара!.. Помню, особенно потрясло Зою то, что герой одного из его произведений, Борис Гориков, невольно погубил своего старшего друга, Чубука, только потому, что в разведке забыл об осторожности.
- Нет, ты только подумай: купаться ему захотелось, а Чубука схватили! - горячилась она…
Она читала и перечитывала "Дальние страны", "Р. В. С. ", "Военную тайну". Как только выходила новая книжка Гайдара, Зоя просила меня купить ее.
- Мама, а Гайдар где живет? - спросила как-то Зоя.
- Кажется, в Москве.
- Вот бы пообщаться с ним!..
Как-то прибежала домой взволнованная. И сразу ко мне:
- Ты слышала? – говорит. - Испанских ребятишек привезли в Артек. Фашисты чуть не потопили пароход, на котором они плыли. Посмотреть бы на этих ребят!.. А в Артеке сейчас хорошо? Не холодно?..
Однажды ночью я просыпаюсь со смутным ощущением: в комнате что-то не так, как всегда. Так и есть: зажжена и прикрыта газетой настольная лампа; Зоя, подперев кулаками голову, склонилась над "Оводом". И щеки, и руки, и, кажется,
страница - мокрые от слез… Почувствовав мой взгляд, она поднимает глаза и молча улыбается сквозь слезы...”
Однажды - Зое тогда было двенадцать лет - на улице перед их домом один мальчишка издевался над собакой: кидал в нее камни, тянул за хвост; потом подносил к самому ее носу кусок колбасы и, едва она собиралась схватить лакомство, отдергивал руку. Зоя увидела это в окно, и, как была, даже не накинув пальтишка (а дело было поздней осенью), выбежала на улицу.
- Перестань! Ты не человек, ты людишка! - крикнула она. Да с таким безмерным презрением, что мальчишка поежился и как-то боком, неловко пошел прочь, не ответив ни слова...
Зоя любила гостей. Когда к ним заходили друзья и знакомые, девочка начинала оживленно хлопотать, угощать всех своей стряпней. И всегда огорчалась, если у гостя не было времени посидеть подольше. Она легко чувствовала себя со взрослыми.
А вот в школе, среди сверстников, Зоя часто была замкнутой и необщительной.
- Почему ты ни с кем не дружишь? - как-то спросила ее мама.
- А ты разве мне не друг? А Шура? Да и Ира тоже… - Зоя помолчала и добавила с улыбкой: - Это у Шуры полкласса друзей. А я так не могу.
Вот некоторые записи в ее дневнике:
"Дружба - это значит делиться всем! И радостью, и горем. И главное, иметь общие мысли, общие взгляды. Мне кажется, неправду пишут в книгах, что дружат только люди противоположных характеров. Это неверно: чем больше общего, тем лучше. Я хотела бы иметь такого друга, которому могла бы поверять все. Я дружу с Ирой, но мне все кажется, что она моложе меня, хоть мы и однолетки".
Были там и такие слова (правда, неизвестно: принадлежали они Зое или она их где-нибудь вычитала):
"Кто не мнит о себе слишком много, тот гораздо лучше, чем думает".
"Не переоценивай себя. Не запирайся в свою скорлупу и не будь однобокой. Не кричи, что тебя не уважают и не ценят. Больше работай над собой, и больше будет уверенности".
Перед вступлением в комсомол Зоя писала автобиографию. И вдруг сказала:
- Совсем не о чем писать. Ну, родилась; ну, поступила в школу; ну, учусь... А что сделала? Ничего!
Как-то Зоя мыла дома полы. Она окунула тряпку в ведро с водой, нагнулась - и вдруг потеряла сознание. Так, в глубоком обмороке, мать и нашла ее, придя с работы.
Александр, вошедший в комнату одновременно с мамой, кинулся вызывать "скорую помощь", которая и увезла Зою в Боткинскую больницу. Там поставили диагноз: менингит.
Болезнь Зои протекала очень тяжело. Ей делали уколы в спинной мозг - это была мучительная и сложная операция.
Однажды к Любови Тимофеевне вышел профессор и сказал:
- У Вашей девочки огромная выдержка, она все переносит без стона и крика...
В тот день мать впервые пустили к Зое. Она лежала пластом, не могла поднять головы. Любовь Тимофеевна села рядом, взяла ее за руку, и по ее лицу потекли слезы.
- Не надо плакать, - тихо, с усилием сказала Зоя. - Мне лучше…
Несколько дней спустя Зоя попросила мать:
- Принеси мне, пожалуйста, что-нибудь почитать.
Любовь Тимофеевна принесла ей "Голубую чашку" и "Судьбу барабанщика" Гайдара.
- Какая чудесная, светлая повесть! - отозвалась после Зоя о "Голубой чашке". – Ничего особенного там не происходит, а оторваться нельзя!..
Она подружилась со всеми, кто был в ее палате. Пожилая женщина, лежавшая на соседней койке, сказала однажды Любови Тимофеевне:
- Жалко нам будет расставаться с вашей дочкой. Она такая ласковая, даже самых тяжелых больных умеет подбодрить.
А доктор, лечивший Зою, не раз шутил:
- Знаете что, Любовь Тимофеевна? Отдайте-ка мне Зою в дочки!..
Вскоре Зоя уехала в санаторий. Находился он недалеко, в Сокольниках, и в первый свой свободный день Любовь Тимофеевна приехала навестить дочь. Вот как она потом вспоминала эту встречу:
“- Мама! - крикнула Зоя, бросаясь ко мне и едва успев поздороваться. - Знаешь, кто тут отдыхает?
- Кто?
- Писатель Гайдар! Да вот он идет.
Из парка вышел высокий широкоплечий человек с открытым, милым лицом, в котором было что-то очень детское”.
Аркадий Петрович и Зоя подружились: катались вместе на коньках, ходили на лыжах, а по вечерам пели песни и разговаривали о прочитанных книгах. Зоя читала ему свои любимые стихи, и он сказал Любови Тимофеевне при следующей встрече:
"Она у вас великолепно читает Гете"…
Через несколько дней после возвращения из санатория Зоя пошла в школу. О том, чтобы остаться на второй год, она и слышать не хотела…
А 21 июня 1941 года был вечер, посвященный выпуску десятого класса. Девятый "А" решил явиться на него в полном составе.
Зоя пришла в красном с черными горошинками платье. Как вспоминали впоследствии ее товарищи, она разговаривала о чем-то с высоким смуглым юношей. Глаза ее светились улыбкой, лицо разгорелось... После школьного бала Зоя и ее друзья всю ночь шумной ватагой гуляли по улицам Москвы…
- Мама, война! - Дети кинулись к матери, едва та переступила порог: - Германия на нас напала! Без объявления войны! Просто перешли границу и открыли огонь!
У Зои было гневное лицо; и говорила она горячо, не сдерживая возмущения…
Жизнь стала совсем иной, суровой и неспокойной. Изменился и облик Москвы. Окна были перечеркнуты бумажными полосами: у одних решительно, крест-накрест, у других - каким-нибудь несмелым узором. Витрины магазинов
забиты фанерой, заложены мешками с песком. Казалось, все дома смотрят исподлобья, хмуро и настороженно.
“Мы никогда не ложились спать, не прослушав по радио сводку Информбюро, - вспоминала Любовь Тимофеевна. - А в первые недели войны сообщения были невеселые. Зоя слушала их, сдвинув брови, сжав зубы, и часто отходила от репродуктора, не говоря ни слова. Только однажды у нее вырвалось:
- Какую землю топчут!”
Вечером 22 июля вражеские самолеты прорвались к Москве. Впервые немецкие бомбы падали на нашу столицу.
Александр держался спокойно, уверенно распоряжался. Настоял на том, чтобы женщины и дети спустились в убежище. "Только своих женщин никак не ушлю", - пожаловался он мимоходом, а сам все время бомбежки провел на улице. Зоя не отходила от него ни на шаг.
Однажды прошел слух, что разбомбили их школу. Зоя и Александр кинулись туда. Больше всех пострадала библиотека. В которой на полу сидела заведующая школьной библиотекой и плакала.
- Мария Григорьевна, встаньте, не плачьте! - побелевшими губами сказала Зоя, наклоняясь к ней. - Давайте все соберем, приведем в порядок, - настойчиво повторяла она, помогая Марии Григорьевне встать...
Осенью учащиеся старших классов, а с ними и Зоя, уехали в совхоз: нужно было спешно убрать картофель, чтобы уберечь его от морозов.
Через несколько дней Любовь Тимофеевна получила от Зои письмо, в котором та писала:
"Мы помогаем убирать урожай. Норма выработки - 100 килограммов. Второго октября собрала 80. Это мало. Непременно буду собирать 100!
Как ты себя чувствуешь? Я все время о тебе думаю и беспокоюсь. Очень скучаю, но теперь уже скоро вернусь.
Мамочка, прости меня, работа очень грязная и к тому же я порвала галоши. Но ты, пожалуйста, не беспокойся: вернусь цела и невредима.
Все вспоминаю тебя и все думаю: нет, мало я похожа на тебя. Нет у меня твоей выдержки! Целую тебя. 3оя".
Наступило нелегкое время. Враг стоял на подступах к Москве.
Как-то Любовь Тимофеевна с Зоей шли по улице; и со стены одного из домов, с большого плаката, на них глянуло суровое, требовательное лицо воина. А внизу было написано: "Чем ты помог фронту?!"
Зоя отвернулась.
- Не могу спокойно здесь проходить, - сказала она с болью.
- Ты еще девочка. И была на трудовом фронте - это тоже работа для страны, для армии, - ответила Любовь Тимофеевна.
- Этого мало, - сказала Зоя...
Как и многие ее одногодки, Зоя ходила в военкомат и просилась на фронт. Ей отказали… Но однажды знакомые посоветовали ей действовать через МК комсомола…
Как-то она пришла домой взволнованная, щеки у нее горели. Подошла к матери, обняла ее и сказала, глядя ей прямо в глаза:
- Мамочка: я ухожу на фронт, в тыл врага. Только никому не говори, нельзя, даже Шуре. Скажи, что я уехала к дедушке в деревню.
Боясь разрыдаться, Любовь Тимофеевна молчала. Зоя смотрела ей в лицо блестящими, радостными и ожидающими глазами.
- А по силам тебе это будет? - спросила, наконец, мать. - Ты ведь не мальчик.
Зоя взяла ее за руки:
- Я не могу здесь оставаться. Не могу!.. - почти крикнула она. И уже спокойнее добавила: - Еду через два дня. Достань мне, пожалуйста, красноармейскую сумку и мешок, который мы с тобой сшили. Да, еще: смену белья, полотенце, мыло, щетку, карандаш и бумагу. И все...
31 октября 1941 года Зоя, в числе других комсомольцев-добровольцев, явилась к месту сбора в кинотеатре «Колизей» и оттуда была доставлена в военную школу, руководителем которой был майор Артур Карлович Спрогис. Она стала бойцом разведывательно-диверсионной части, официально носившей название «партизанской части 9903 штаба Западного фронта».
Клавдия Александровна Милорадова, подруга Космодемьянской по военной школе, вспоминает:
“В комнате нас было десять девушек. Мы все едва знали друг друга по именам; но, когда надо было выбрать старосту, сразу несколько голосов сказали "Зою". И я поняла, что не только мне, но и другим ребятам она пришлась по сердцу.
На другое утро нас подняли в шесть часов. В семь уже должны были начаться занятия. Зоя подошла к моей кровати и сказала шутливо: "Скорей вставай, а то устрою холодный душ!" Другую девушку, которая немножко завозилась, она упрекнула: "Какой же ты солдат? Раз подъем, значит, сразу вскакивай!" Во время еды она тоже торопила нас, и кто-то ей высказал недовольство: "Что ты все командуешь?" Я подумала: сейчас она скажет что-нибудь резкое. Но Зоя только в упор посмотрела на ту девушку и сказала: "Сами меня выбирали. А уж если выбрали - слушайтесь".
После я не раз слышала, как о Зое говорили: "Она никогда не ругается, но уж как посмотрит..."
Занимались мы не в классе, не за партой, а в лесу. Учились ходить к цели по компасу, ориентироваться на местности, упражнялись в стрельбе. Захватив с собой ящики с толом, осваивали подрывное дело - "рвали" деревья. Занимались все дни напролет, почти без отдыха.
Потом пришел день, когда нас по одному стал вызывать к себе майор Спрогис и снова, как при поступлении в часть, спрашивать: "Не боишься?.. Еще есть возможность отказаться…" Зоя вошла к нему одной из первых и вышла почти мгновенно - значит, ответила сразу и решительно”.
6 ноября группа комсомольцев уже отправилась на первое задание. Возглавил отряд Михаил Соколов. Молодые бойцы называли его дядя Миша: ему было целых тридцать четыре года, и юношам и девушкам он казался стариком. Целью операции было заминировать дорогу у станции Шаховская и добыть опердокументы.
Зима начиналась совсем бесснежная. Вода во флягах закончилась, а другой негде было взять, и всех очень мучила жажда.
Клавдия Милорадова вспоминает:
“Послали меня раздобыть воды или льда... Пробираюсь сквозь ельник, и вдруг – навстречу немцы. Я залегла. А они остановились совсем рядом. Говорят, смеются... Прошло около часа. Ноги у меня совсем окоченели, губы пересохли… Еле дождалась, пока они ушли; и, дрожа от холода, вернулась к ребятам ни с чем.
Встретила меня Зоя. Она не стала меня ни о чем спрашивать, только повязала мне шею своим шарфом и усадила поближе к огню. Потом ушла куда-то… а возвратилась с кружкой в руках и говорит:
- Я тут для тебя припасла сосулек, вот - растопилось немного воды. Пей…
Эти ее сосульки я не забуду никогда…”
А вот какую инициативу проявила Зоя в своём первом походе. В лесу, под деревьями, вблизи большой дороги, по которой то и дело в сторону Москвы мчались немецкие мотоциклы, валялся проржавевший металлический трос. Зоя предложила его протянуть поперёк дороги... Вскоре в темноте на него наткнулся вражеский мотоциклист, у которого в полевой сумке оказались карты местности и планы предстоящих немецких боевых действий на подступах к столице.
Задание было успешно выполнено.
“После возвращения все вымылись в бане, - вспоминает Клавдия Александровна. - Помню, мы с Зоей в первый раз заговорили о себе. Мы сидели на кровати. Зоя обхватила руками колени. Коротко стриженная, раскрасневшаяся после бани, она показалась мне совсем девочкой.
Спросила меня:
- У тебя родители есть?
- Да. И сестра.
- А у меня мамочка и брат. Мой отец умер, когда мне было десять лет. Мама сама нас вырастила. Когда-нибудь свожу всю группу в Москву, к маме. Увидишь, какая она. И маме вы все очень понравитесь. Я к вам ко всем привыкла и до конца войны буду с вами...”
18 ноября бойцов пригласили в красный уголок — познакомили со следующим заданием. А также с приказом Сталина № 0428, который предписывал «разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40—60 км в глубину от переднего края и на 20—30 км вправо и влево от дорог».
Маргарита Паньшина, участница тех событий, вспоминает: “Приказ был, но его не все выполняли. Мы же понимали, что наши жители останутся без крова… Но так или иначе у бойцов двух групп, отправившихся на то задание, с собой было по пять бутылок с горючей смесью”.
Первую группу возглавил Борис Крайнов, вторую — Павел Проворов. Ребята были опытные, “обстрелянные” еще в Испании.
Группы вышли вместе. Подошли к деревне Головково. Если ее обходить, то потеряли бы целые сутки.
Решили идти напрямую. Через поле.
Сначала пошли комсорги. Удачно. Потом двинулись остальные, и попали под мощный обстрел. Начали передвигаться короткими перебежками.
Когда все соединились, недосчитались половины…
Наступила ночь.
- Разрешите, я вернусь, посмотрю, нет ли раненых, - сказала Зоя Борису Крайнову, которого выбрали командиром объединенного отряда.
- Кого возьмете с собой? – спросил он.
- Одна.
- Погодите, пускай сперва немцы успокоятся.
- Тогда будет поздно.
- Хорошо, идите.
Зоя поползла… Прошел час, другой, третий... Ребята подумали: наткнулась на немцев и погибла. Иначе нельзя было
объяснить, почему ее нет так долго. Но, когда забрезжил рассвет, она вернулась - увешанная оружием, руки в крови, лицо серое от усталости.
Оказалось, Зоя подползала к каждому погибшему, брала его оружие и документы...
Долгое время группа блуждала по вражеским тылам, однако практически все дороги контролировались немцами.
Бойцы отошли в глубь леса и развели огонь. Командир послал одного из ребят в охранение. Остальные сели вокруг костра. Луна взошла круглая, желтая. Уже несколько дней падал снег. Громадные густые ели стояли вокруг, покрытые снегом.
- Вот бы такую елку на Манежную площадь! - сказала Лида Булгина.
- Только в том же самом наряде! - подхватила Зоя.
Борис разделил один из последних запасов продуктов. Каждому досталось по полсухаря, по куску сахару и маленькому кусочку воблы. Ребята сразу все проглотили; а девушки откусывали понемножку, стараясь растянуть удовольствие. Зоя посмотрела на своего соседа и сказала:
- Я наелась, не хочу больше. На, возьми, - и протянула ему сухарь и сахар.
Он сперва отказался, но потом взял...
Помолчали…
Вдруг Лида сказала:
- Как жить хочется!
И тут Зоя стала читать на память Маяковского.
“Я никогда прежде не слышала, как она читает стихи, - вспоминала Клавдия Милорадова. - Это было необыкновенно: ночь, лес весь в снегу, костер горит; и Зоя говорит тихо, но звучно. И с таким чувством, с таким выражением!
- По небу тучи бегают,
дождями сумрак сжат,
под старою телегою
рабочие лежат.
И слышит шепот гордый
вода и под и над:
"Через четыре года
здесь будет город-сад!..
Далее было решено: Клава и Соня направятся в разведку (в которой девушки в одном из немецких блиндажей захватили документы противника).
Перед тем как пойти на это задание, Зоя сказала Клаве:
- Давай поменяемся наганами. Мой лучше. А я и своим, и твоим владею одинаково.
Она взяла у подруги простой наган, а ей отдала свой - самовзвод...
Однако группа их не дождалась: она была обнаружена немцами и обстреляна.
Отбиваясь от фашистов и теряя товарищей, разведчики ушли в лес. На тот момент их осталось восемь человек. Пятеро из них - Проворов, Щербаков, Кирюхин, Лебедева и Обуховская - считая задание более не выполнимым, решили возвратиться на базу. После минутного прощания они исчезли среди густых зимних елей.
Борис Крайнов, Василий Клубков и Зоя Космодемьянская все же решили попытаться выполнить задание. Группа вышла к деревне Петрищево (Рузский район Московской области), в которой сосредоточились большие силы противника.
Решили, что Зоя должна поджечь дома в южной части деревни, где квартировали немцы; Клубков - в северной; а командир - в центре, где находился немецкий штаб. После выполнения задания все должны были собраться на том же месте и уже потом возвращаться в часть.
Крайнов действовал профессионально, и его дома загорелись первыми. Потом вспыхнули те, что располагались в южной части (Зоя подожгла три дома, уничтожив около двух десятков лошадей, одного немца, много винтовок, автоматов и телефонного кабеля). А вот в северной дома не загорелись...
Крайнов прождал товарищей в условленном месте около десяти часов; но затем, увидев приближающийся немецкий отряд, ушел в глубь леса. После чего вернулся к своим…
Клубков был схвачен. По одним его показаниям, на допросе он ничего не сказал и в дальнейшем бежал из плена; по другим (возможно, выбитыми из него следователями НКВД силой) – именно он выдал немцам место встречи со своими товарищами. В любом случае, после первых поджогов фашисты бросились прочесывать лес и усилили охрану домов за счёт их хозяев.
При подходе к условленному месту встречи Зоя увидела там немцев... А еще через сутки, не встретив никого из своих товарищей, она решила использовать оставшиеся у нее бутылки с зажигательной смесью и вновь пошла в Петрищево.
28 ноября около семи часов вечера при попытке поджечь сарай С. А. Свиридова, Зоя была замечена хозяином. Который тайком сообщил о ней квартировавшим в его доме немцам (впоследствии Свиридов за это был ими награждён бутылкой водки).
Когда Зоя достала из сумки бутылку с зажигательной смесью, на нее накинулись немецкие солдаты. Она оттолкнула первого, выхватила пистолет, но выстрелить не успела (вот где, возможно, сказался факт обмена с Клавой наганами: у Зои оказалось оружие, из которого можно было выстрелить, только предварительно взведя курок!). Гитлеровцы выбили из рук девушки наган и схватили ее...
Зою привели сначала в дом Седовых, указали на нары. Она села. Против нее на столе стояли телефоны, пишущая машинка, радиоприемник и были разложены штабные бумаги.
Стали сходиться офицеры. Хозяевам дома было велено выйти на кухню. Старуха замешкалась, и офицер крикнул: "Матка, фьють!" - и подтолкнул ее в спину.
Допрашивал Зою командир 332-го пехотного полка 197-й дивизии подполковник Рюдерер.
На вопрос, как ее зовут, она ответила: “Таня”. Затем ее спрашивали о том, кто ее послал и кто был с нею. Хозяева слышали, как через дверь доносились ответы: “нет”, “не знаю”, “не скажу”.
После чего раздались тупые удары (как выяснилось позже, резиновыми палками)… потом в воздухе засвистели ремни...
Через несколько минут молодой офицер выскочил из комнаты в кухню и, зажмурив глаза и заткнув уши, просидел в ней так до конца допроса... А четверо дюжих мужчин продолжали избивать раздетую девушку.
Хозяева дома насчитали около двухсот ударов.
Зоя не издала ни единого звука. А после опять отвечала: “нет”, “не скажу”; только голос ее звучал глуше, чем прежде...
Два часа провела Зоя у Седовых. После допроса ее повели в дом Василия Кулика. Она шла под конвоем, по-прежнему раздетая, ступая по снегу босыми ногами и пошатываясь.
Когда ее ввели в комнату, хозяева увидели у нее на лбу большое иссиня-черное пятно и ссадины на руках и ногах. Она тяжело дышала, волосы ее растрепались, и черные пряди слиплись на высоком, покрытом каплями пота лбу. Руки девушки
были связаны сзади веревкой, губы искусаны в кровь и вздулись.
Она села на лавку. Попросила пить. Василий Кулик подошел было к кадушке с водой; но часовой остановил его, схватил со стола лампу и поднес ее Зое ко рту. Видимо, хотел этим сказать, что напоить ее надо керосином, а не водой.
Кулик стал просить за девушку. Часовой огрызнулся, но уступил. Зоя жадно выпила две большие кружки.
Солдаты, пришедшие в избу на ночлег, окружили девушку и, громко смеясь, принялись шпынять ее кулаками, подносить к ее подбородку зажженные спички и даже провели по ее спине пилой. К истязаниям над Зоей пытались присоединиться также местные жительницы Солина и Смирнова, у которых она сожгла избы; затем они облили Зою помоями.
Вдоволь натешившись, солдаты ушли спать. Тогда часовой вскинул винтовку наизготовку и велел Зое подняться и выйти из дома. Шел по улице сзади, почти вплотную приставив штык к ее спине. Босая, в одном нижнем белье, она ходила по снегу до тех пор, пока часовой сам не продрог и не решил, что пора вернуться под теплый кров.
Этот солдат караулил Зою с десяти часов вечера до двух часов ночи и через каждый час выводил ее на улицу на пятнадцать - двадцать минут...
Затем на пост заступил другой часовой. Который разрешил девушке прилечь на лавку.
Улучив минутку, Прасковья Кулик спросила Зою:
- Откуда будешь?
- Из Москвы.
- Родители есть?
Девушка не ответила. Она пролежала до утра без движения, не сказав более ни слова и даже не застонав, хотя ноги ее были отморожены и, видимо, сильно болели.
Утром 29 ноября принесли Зоины вещи: кофту, брюки и чулки. Тут же был ее вещевой мешок, а в нем - спички и соль. Шапку, пуховую вязаную фуфайку и сапоги поделили между собой унтер-офицеры, а рукавицы достались рыжему повару с офицерской кухни.
Зою одели, и хозяева помогли ей натянуть чулки на почерневшие ноги.
На грудь ей повесили доску с надписью: "Поджигатель".
Житель деревни Петрищево К. Н. Карелов так описывает дальнейшее.
“Ее повели по улице. До площади она шла ровно и молча...
Вокруг виселицы было много немцев и местных жителей. Скомандовали расширить круг вокруг Зои и стали её фотографировать…
И тут Зоя заговорила.
- Вы меня сейчас повесите, - обратилась она к немцам, - но я не одна! Нас двести миллионов, всех не перевешаете! Все равно победа будет за нами! Солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен!
Немцы даже опешили. Принялись кричать на девушку. Но Зоя, повернувшись к жителям деревни, продолжала:
- Товарищи! Что стоите, понурив головы! Мне не страшно умирать!..
Немцы бросились к ней, подняли ее на стоявшие под виселицей ящики и накинули ей на шею петлю.
Собрав последние силы, удивительно звонким голосом Зоя крикнула в толпу:
- Жгите, бейте, травите фашистов! Сталин придет, Сталин отомстит! За меня и за все злодейства!..
Имя Сталина повергло немцев в шок. Офицер быстро подскочил к виселице и выбил ящики из-под ног Зои. Девушка повисла. Тут же попыталась взяться за верёвку, но немец ударил по ее рукам...
Тело Зои провисело около месяца, неоднократно подвергаясь надругательствам со стороны проходивших через деревню немецких солдат. Под Новый 1942 год пьяные немцы сорвали с повешенной одежду, исколи ее тело штыками и отрезали левую грудь. А перед отступлением германских войск их командование отдало распоряжение убрать виселицу, и тело было похоронено местными жителями за околицей деревни…
27 января 1942 г. в газете «Правда» была опубликована статья военного корреспондента Петра Лидова «Таня». Автор услышал о “молодой партизанке” от жителей деревни уже после того, как в Петрищево вошли советские войска…
Из воспоминаний Любови Тимофеевны:
“7 февраля, вернувшись домой, я увидела на столе записку Александра: "Мама, тебя просили зайти в райком ВЛКСМ".
“Наконец-то! - подумала я. - Конечно, какое-нибудь известие от Зои. Может быть, письмо!”
Я мчалась в райком, как на крыльях. Вечер был темный, ветреный, трамваи не шли; но я почти бежала, спотыкалась, скользила, падала и снова бежала, и ни одной плохой мысли у меня не было - я их не ждала, думая, что писем от Зои долго не было потому, что воинская часть, где она служила, секретная.
- Вы разминулись, - сказали мне в райкоме. - К вам поехали из МК комсомола...
Я помчалась домой. "Скорее, скорее узнать, когда приедет Зоя!"
Распахнула дверь квартиры и остановилась на пороге. Из-за стола навстречу мне поднялись двое: заведующий Тимирязевским отделом народного образования и незнакомый молодой человек с серьезным, напряженным лицом.
Шура стоял у окна. Я посмотрела на него, глаза наши встретились… И вдруг я все поняла... Он рванулся ко мне, что-то опрокинув по дороге… и обнял меня.
- Любовь Тимофеевна, вы читали в "Правде" о Тане? - услышала я голос мужчины. – Это… ваша Зоя...
Я опустилась на пододвинутый кем-то стул. У меня перехватило дыхание, а в голове застучало только одно слово: "Погибла..."
А день 24 октября 1943 года принес мне новое испытание. В газете были помещены пять фотографий: их нашли у гитлеровского офицера, убитого советским бойцом под деревней Потапово, близ Смоленска. Этот фашист был одним из тех, кто фотографировал казнь Зои... Я увидела виселицу на снегу и мою девочку среди гитлеровцев...”
P.S. 16 февраля 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Зое Анатольевне Космодемьянской было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и знака особого отличия — медали “Золотая Звезда”, а ее тело перезахоронено на Новодевичьем кладбище в Москве.
Известная поэтесса Маргарита Алигер написала в поэме «Зоя»:
О, как много за нас отдала ты,
Чтобы гордо откинуться чистым прекрасным лицом.
За доспехи Героя,
За тяжелые ржавые латы,
За святое блаженство быть храбрым бойцом...
Эскизы прикрепленных изображений
Прикрепленные изображения
9.5.2012, 19:45
