|
|
Алексей Константинович Толстой, (1817-1875) |
|
|
|
|
|
8.10.2005, 22:38
|
Заслуженный Ветеран
Группа: Servus Servorum Dei
Сообщений: 14476
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Русь - чудесная страна
Пользователь №: 1
Репутация: 462
|
Алексей Константинович Толстой (1817-1875) - на мой взгляд интереснейший поэт своего времени обладающий оригинальным поэтическим видением вещей. К сожалению, не нашёл наиболее мне любимой поэмы его "Иоанн Дамаскин", которая начинается словами:
Какая благость в жизни сей Земной печали непричастна... Нашёл вот это:
БЛАГОВЕСТ Среди дубравы Блестит крестами Храм пятиглавый С колоколами.
Их звон призывный Через могилы Гудит так дивно И так уныло!
К себе он тянет Неодолимо, Зовет и манит Он в край родимый,
В край благодатный, Забытый мною,- И, непонятной Томим тоскою,
Молюсь и каюсь я, И плачу снова, И отрекаюсь я От дела злого;
Далеко странствуя Мечтой чудесною, Через пространства я Лечу небесные,
И сердце радостно Дрожит и тает, Пока звон благостный Не замирает... 1840-е годы
*** Лишь только один я останусь с собою, Меня голоса призывают толпою, Которому ж голосу отповедь дам? В сомнении рвется душа пополам. Советов, угроз, обещаний так много, Но где же прямая, святая дорога? С мучительной думой стою на пути - Не знаю. направо ль, налево ль идти? Махни уж рукой, да иди, не робея, На голос, который всех манит сильнее, Который немолчно, вблизи, вдалеке, С тобой говорит на родном языке! 1856
*** Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре - О, не грусти, ты все мне дорога! Мою любовь, широкую, как море, Вместить не могут жизни берега.
Когда Глагола творческая сила Толпы миров воззвала из ночи, Любовь их все, как солнце, озарила, И лишь на землю, к нам, ее светила Нисходят порознь редкие лучи.
И порознь их отыскивая жадно, Мы ловим отблеск вечной красоты; Нам вестью лес о ней шумит отрадной) О ней поток гремит струею хладной, И говорят, качаяся, цветы.
И любим мы любовью раздробленной И тихий шепот вербы над ручьем, И милой девы взор, на нас склоненный, И звездный блеск, и все красы вселенной, И ничего мы вместе не сольем.
Но не грусти, земное минет горе, Пожди еще - неволя недолга - В одну любовь мы все сольемся вскоре, В одну любовь, широкую, как море, Что не вместят земные берега. <1858>
*** Я задремал, главу понуря, И прежних сил не узнаю; Дохни, Господь, живящей бурей На душу сонную мою!
Как глас упрека, надо мною Свой гром призывный прокати, И выжги ржавчину покоя, И прах бездействия смети!
Да вспряну я, Тобой подъятый, И, вняв карающим словам, Как камень от удара млата, Огонь таившийся издам! <1858>
ИЗ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ "ДОН ЖУАН" С нашей жизнью вечно смежная, Вечно ищущая нас, Смерть приходит, неизбежная. В каждый день и в каждый час. Благо, благо недремавшему, Мирно гостью ожидавшему, Неусыпно посылавшему К небесам молящий глас! 1859-1860
|
|
|
|
8.10.2005, 23:49
|
Гуру из Бобруйска
Группа: Пользователи
Сообщений: 656
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 5
Репутация: 20
|
Алексей Толстой ИОАНН ДАМАСКИН
[Отрывки]
1
Любим калифом Иоанн — Ему, что день, почет и ласка; К делам правления призван Лишь он один из христиан Порабощенного Дамаска. Его поставил властилин И суд рядить, и править градом, Он с ним беседует один, Он с ним сидит в совете рядом; Окружены его дворцы Благоуханными садами, Лазурью блещут изразцы, Убраны стены янтарями; В полдневный зной приют и тень Дают навесы, шелком тканы, В узорных банях ночь и день Шумят студеные фонтаны. Но от него бежит покой, Он бродит сумрачен; не той Он прежде мнил идти дорогой, Он счаслив был бы и убогий, Когда б он мог в тиши лесной, В глухой степи, в уединенье, Двора волнение забыть И жизнь смиренно посвятить Труду, молитве, песнопенью.
И раздавался уж не раз Его красноречивый глас Противу ереси безумной, Что на искусство поднялась Грозой неистовой и шумной. Упорно с ней боролся он, И от Дамаска до Царьграда Был, как боец за честь икон И как художества ограда, Давно известен и почтен.
Но шум и блеск его тревожат, Ужиться с ними он не может, И, тяжкой думой обуян, Тоска в душе и скорбь на лике, Вошел правитель Иоанн В чертог дамасского владыки. «О государь, внемли: мой сан, Величие, пышность, власть и сила — Всё мне несносно, всё постыло! Иным призванием влеком, Я не могу народом править: Простым рожден я быть певцом, Глаголом вольным бога славить. В толпе вельмож всегда один, Мученья полон я и скуки, Среди пиров, в главе дружин, Иные слышаться мне звуки. Неодолимый их призыв К себе влечет меня все боле — О, отпусти меня, калиф, Дозволь дышать и петь на воле!»
И тот просящему в ответ: «Возвеселись, мой раб любимый! Печали вечной в мире нет И нет тоски неизлечимой. Твоею мудростью одной Кругом Дамаск могуч и славен. Кто ныне нам величьем равен И кто дерзнет на нас войной? А я возвышу жребий твой — Недаром я окрест державен — Ты примешь чести торжество, Ты, ты будешь мне мой брат единый: Возьми полцарства моего, Лишь правь другою половиной!»
К нему певец: «Твой щедрый дар, О государь, певцу не нужен; С иною силою он дружен; В его груди пылает жар, Которым зиждется созданье; Служить творцу его призванье; Его души незримый мир Престолов выше и порфир. Он не изменит, не обманет; Всё, что других влечет и манит: Богатство, сила, слава, честь — Всё в мире том в избытке есть; А все сокровища природы: Степей безбережный простор, Туманный очерк дальних гор, И моря пенистые воды, Земля, и солнце, и луна, И всех созвездий хороводы, И синей тверди глубина — То всё одно лишь отраженье, Лишь тень таиственных красот, Которых вечное виденье В душе избранника живет. О, верь, ничем тот не подкупен, Кому сей чудный мир доступен, Кому господь дозволил взгляд В то сокровенное горнило, Где первообразы кипят, Трепещут творческие силы. То их торжественный прилив Звучит певцу в его глаголе, — О, отпусти меня, калиф, Дозволь дышать и петь на воле!»
И рек калиф: «В твоей груди Не властен я сдержать желанье, Певец, свободен ты, иди, Куда влечет тебя призванье!»
И вот правителя дворцы Добычей сделались забвенья, Оделись пестрые зубцы Травой и прахом запустенья; Его несчетная казна Давно уж нищим раздана, Усердных слуг не видно боле, Рабы отпущены на волю, И не укажет не один, Куда их скрылся господин. В хоромах стены и картины Давно затканы паутиной, И мхом фонтаны заросли; Плющи, ползущие по хорам, От самых сводов до земли Зеленым падают узором, И мрак спокойно полевой Растет кругом на звонких плитах, И ветер, шелестя травой, В чертогах ходит позабытых.
2
Благословляю вас, леса, Долины, нивы, горы, воды, Благословляю я свободу И голубые небеса! И посох мой благословляю, И эту бедную суму, И степь от краю и до краю, И солнца свет, и ночи тьму, И одинокую тропинку, По коей, нищий, я иду, И в поле каждую былинку, И в небе каждую звезду! О, если б мог всю жизнь смешать я, Всю душу вместе с вами слить, О, если б мог в мои объятья Я вас, враги, друзья и братья, И всю природу заключить! Как горней бури приближенье, Как натиск пенящихся вод, Теперь в груди моей растет Святая сила вдохновенья. Уж на устах дрожит хвала Всему, что благо и достойно, — Какие ж мне воспеть дела, Какие битвы или войны? Где я для дара моего Найду высокую задачу, Чье передам я торжество Иль чье падение оплачу? Блажен, кто рядом славных дел Свой век украсил быстротечный, Блажен, кто жизнию умел Хоть раз коснуться правды вечной, Блажен, кто истину искал, И тот, кто, побежденный, пал В толпе ничтожной и холодной, Как жертва мысли благородной! Но не для них моя хвала, Не им восторга излиянья — Мечта для песен избрала Не их высокие деянья; И не в венце сияет он, К кому душа моя стремится; Не блеском славы окружен, Не на звенящей колеснице Стоит он, гордый сын побед; Не в торжестве величья — нет, — Я зрю его передо мною С толпою бедных рыбаков; Он тихо, мирною стезею, Идет средь зреющих хлебов; Благих речей своих отраду В сердца простые он лиет, Он правды алчущее стадо К ее источнику ведет.
Зачем не в то рожден я время, Когда меж нами, во плоти, Неся мучительное бремя, Он шел на жизненном пути! Зачем я не могу нести, О, мой господь, твои оковы, Твоим страданием страдать, И крест на плечи твой приять, И на главу венец терновый! О, если б мог я лобызать Лишь край святой твоей одежды, Лишь пыльный след твоих шагов! О, мой господь, моя надежда, Моя и сила, и покров! Тебе хочу я все мышленья, Тебе всех песней благодать, И думы дня, и ночи бденья, И сердца каждое биенье, И душу всю мою отдать! Не отверзайтесь для другого Отныне, вещие уста! Греми лишь именем Христа, Мое восторженное слово!
3
[.......]
10
[.......] _________
Тот, кто с вечною любовью Воздавал за зло добром — Избиен, покрытый кровью, Венчан терновым венцом — Всех, с собой страданьем сближенных В жизни долею обиженных, Угнетенных и униженных Осенил своим крестом. Вы, чьи лучшие стремленья Даром гибнут под ярмом, Верьте, други, в избавленье — К божью свету мы грядем! Вы, кручиною согбенные, Вы, цепями удрученные, Вы, Христу сопогребенные, Совоскреснете с Христом!
[.......] 1858 (?)
А.К.Толстой. Полное собрание стихотворений в 2-х т. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1984.
|
|
|
|
9.10.2005, 1:38
|
Заслуженный Ветеран
Группа: Servus Servorum Dei
Сообщений: 14476
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Русь - чудесная страна
Пользователь №: 1
Репутация: 462
|
Граф Алексей Толстой - не путать с советским автором - родился в 1817 и умер в 1875. Он приходился троюродным братом великому писателю и был другом детства царя Александра II; Дмитрий Оболенский писал о нём как о 'непоколебимом защитнике свободы искусства в эпоху секуляризма'[2]. Поэма 'Иоанн Дамаскин' Толстого[3], отличается от других его поэм не только размером. Здесь лирический поэт, любящий исторические баллады и шутливые стихи, вступает в новую для него область. Эта поэма рассказывает о некоторых сторонах жизни преп. Иоанна Дамаскина. Она начинается изображением его как любимого слуги дамасского халифа Умаяда (Велида, по житию свт. Димитрия Ростовского. - прим. Ред.), и в этом контексте упоминается о его легендарной поездке Константинополь для обличения византийского императора Льва III в защите иконоборчества (под 'легендарной' я имею в виду в данном случае 'лишённой исторического основания' и скорее всего невозможной). После этого преп. Иоанн уходит в Великую лавру преп. Саввы Освященного в Иудейской пустыне. Значительная часть поэмы освещает принятие преп. Иоанном решения написать стихотворение, чтобы утешить брата усопшего монаха. Это прямо противоречило наказу его духовного отца (старца), повелевшего ему оставить всё мирское, в том числе написание стихов или песен. Старец разгневан из-за непослушания Иоанна и прогоняет его от себя. Затем старцу является Пресвятая Богородица в видении и спрашивает его, почему он гонит Иоанна. Пресвятая Дева, говоря о преп. Иоанне, сравнивает радость, которую приносит его дар с радостью, которую дарит природа и заканчивает свою речь следующим обращением к старцу: 'Оставь земле её цветы, оставь созвучья Дамаскину!'[4] Конец поэмы - торжество дара песни преп. Иоанна. Здесь упоминается, в частности, песнь Воскресения - Пасхальный канон, самый известный пример литургической поэзии преп. Иоанна Дамаскина. Центральная часть поэмы Толстого - стихотворение, или тропарь, который Иоанн написал в память усопшего брата монаха. Первое, что меня удивило в этой поэме, это то, как она близка по сюжету к Житию преп. Иоанна Дамаскина Х или ХI веков, написанного по-гречески (хотя оно и основывается на более раннем арабском житии) Иоанном, патриархом Иерусалимским, - или Иоанном VII (964 - 966), или Иоанном VIII (1106 - 1156). В данном Житии, не являющемся ценным источником точных сведений о жизни преп. Иоанна, центральным событием монашеской жизни святого также делается случай непослушания своему духовному отцу - написание погребального тропаря. Однако оно включает в себя и многое из того, что Толстой или упрощает, или опускает. Описание обучения преп. Иоанна в Дамаске Толстым пропущено, а изображение близкого положения к халифу лишено многих сложностей, описанных в Житии. По сравнению с поэмой Толстого в Житии большое внимание уделяется поездке преп. Иоанна в Константинополь для обличения иконоборчества, которая используется в качестве вступления к тщательно разработанному рассказу об одном случае из жизни преп. Иоанна, считающемся очень значимым. В этой истории говорится о попытке византийского императора наказать преп. Иоанна за дерзость: халифу было отправлено поддельное письмо, написанное почерком Иоанна, из которого можно заключить, что он действовал в Дамаске как византийский соглядатай. В гневе халиф приказывает отрубить Иоанну правую руку. Преп. Иоанн, забрав свою руку у халифа, проводит ночь в молитвах перед иконой Матери Божией. Молитвы облеклись в форму анакреонтических стихов. В ответ на них Матерь Божия возвращает руку преп. Иоанну. На следующий день это чудо убедило халифа в невиновности Иоанна, и он смилостивился и даже предложил тому более высокую должность. Поэма Толстого, в которой довольно кратко упоминается поездка в Константинополь, начинается, по-видимому, именно с этого момента в жизни преп. Иоанна. Однако основывается ли поэма Толстого на греческом Житии? Имел ли Толстой возможность ознакомиться с этим житием? Исследование, которое у меня нет возможности предпринять, могло бы прямо ответить на эти вопросы, но можно попытаться ответить на них и по-другому. Толстой мог прочитать Житие по-гречески; ему также могло быть доступно описание жизни преп. Иоанна в сборнике житий святых, которое могло основываться на греческом житии. Есть и другой источник сведений о событиях из жизни преп. Иоанна - это описание жизни святого в декабрьской Минее (4 декабря - день памяти преп. Иоанна), или в синаксарии. Оба эти источника были легкодоступны в середине XIX века на церковнославянском языке. Я не мог проверить славянский текст Минеи, но он должен быть основан на греческом тексте, а описание в нём намного скуднее, чем в греческом Житии, и, в частности, в нём не упоминается эпизод с погребальным тропарём. Из этого можно заключить, что Толстой о преп. Иоанне узнал из греческого Жития. Но подобный вывод, как мы увидим, возможно, далеко не бесспорный. Если всё же Толстой был знаком с греческим Житием преп. Иоанна, как оно было использовано? Очевидно, что Толстой существенно упростил текст жития, частично потому, что поэма вовсе не была задумана как житие святого, хотя в ней используется повествование. Но сразу обращает на себя внимание то, что опущенное им включает в себя всё чудесное, чем изобилует Житие преп. Иоанна - как и вся агиографическая традиция. Это и история с исцелением руки преп. Иоанна в ответ на молитву к Матери Божией, случай, благодаря которому появилась иконография Богородицы Троеручицы, изображающая Матерь Божию с тремя руками, которую по-прежнему можно найти на Святой горе Афон в сербском монастыре Хиландар, и другие многочисленные чудесные исцеления, о которых упоминается в конце греческого Жития. Опущение всего чудесного не удивительно для поэмы середины XIX века, это просто показывает, что образованная Россия XIX века не сильно отличалась от остальной Европы, и что Толстой был человеком своего времени. Но пересказ Толстым истории о великом поэте Иоанне, который отказался от своего поэтического дара, став монахом, а позже пришёл к тому, чтобы посвятить своё дарование Господу (приходит на ум параллель с английским поэтом викторианской эпохи Джерардом Мэнли Хопкинсом), имеет совершенно другой характер по сравнению с трактовкой этой темы в греческом Житии. В эпоху поздней античности поэт был совершенным техником (ведь по-гречески, искусство 'технэ'); частично значение рассказа о молитве преп. Иоанна к Матери Божией об исцелении руки заключается в том, что он мог сочинять анакреонтические стихи, имеющие очень сложную стихотворную форму, экспромтом. Представления Толстого о поэте во многом соответствуют идеалам романтизма: поэтический дар подобен красоте природы, и его высшее назначение состоит в ее воспевании. Как мы видели, в сходных по смыслу выражениях упрекает Матерь Божия ожесточённого духовного отца. Обращение к нему в тексте греческого Жития совсем другое. Матерь Божия говорит о даре преп. Иоанна как о льющемся фонтане и сравнивает самого святого, подражающего песням херувимов, с Давидом и Моисеем. Другой пример в поэме, где приводятся взгляды Толстого на природу поэзии (nature of poetry), это песня преп. Иоанна, которую он, обращаясь в мыслях к монашескому призванию, воспевает после того, как халиф освободил его от придворной службы. Она начинается так: Благословляю вас, леса, Долины, нивы, горы, воды! Благословляю я свободу И голубые небеса! (с. 16). Толстой чуток и к суровой красоте местности, где расположен монастырь преп. Саввы Освященного, в котором (по Житию) преп. Иоанн проводил монашескую жизнь. Всё это скорее напоминает романтическое понимание природы, чем отношение к природе, характерное для поздней античности, не говоря уже о монашеском восприятии (и хотя в книге 'Точное изложение православной веры' Иоанн выражает восхищение порядком в природе и вовсе не бесчувствен к её красоте, но он подробно не останавливается на этом). Однако самое яркое соответствие между Житием и поэмой заключается в том, что центральное положение в них занимает эпизод написания Иоанном погребального тропаря для скорбящего брата в монастыре и того, как это привело к разрешению снова использовать свой поэтический талант. И в житии, и в поэме это является кульминацией произведения. Мне бы хотелось обратиться к собственно тропарю. Здесь между Житием и поэмой намечается контраст, так как там, где Толстой сочиняет длинный и торжественный тропарь, который сам по себе центр поэмы, Житие просто даёт первую строчку: 'Вся суета человеческая'. Причина такого лаконичного упоминания в Житии очевидна: тропарь был хорошо известен. По сути, это первая строка одного из надгробных тропарей, так называемых 'самогласных', приписываемых преп. Иоанну Дамаскину, вошедших в чин погребения усопших Православной церкви (они опускаются в более короткой панихиде). Текст следующий: 'Вся суета человеческая, елика не пребывают по смерти: не пребывает богатство, ни сшествует слава: пришедшей бо смерти, сия вся потребишася. Темже Христу Бессмертному возопиим: преставленного от нас упокой, идеже всех есть веселящихся жилище'. Автор жития предполагал или знал, что надгробный тропарь, составленный Иоанном для скорбящего брата усопшего монаха, был позже включён в чин погребения как один из самогласных. В противоположность этому Толстой пишет свой собственный, довольно длинный тропарь в пять строф, что необычно, так как тропарь обычно бывает в одну строфу; Толстой, зная, очевидно, текст погребальной службы, составил пять тропарей, или самогласнов, хотя и озаглавил их в единственном числе 'Тропарь'. Эти самогласны, приписываемые преп. Иоанну (сам вопрос авторства огромного числа литургических произведений, приписываемых Иоанну, только начинает подниматься в научных кругах; я не рискну высказать собственное мнение об их подлинности), отличаются от остального текста православного чина погребения; тема радости воскресения, характерная для службы, в них отсутствует, её место занимает созерцание быстротечности жизни, тщеты всего человеческого. Первая строфа тропаря Толстого звучит так: Какая сладость в жизни сей Земной печали непричастна? Чьё ожиданье не напрасно? И где счастливый меж людей? Все то превратно, все ничтожно, Что мы с трудом приобрели, - Какая слава на земли Стоит тверда и непреложна? Все пепел, призрак, тень и дым, Исчезнет всё, как вихорь пыльный, И перед смертью мы стоим И безоружны, и бессильны. Рука могучего слаба, Ничтожны царские веленья - Прими усопшего раба, Господь, в блаженные селенья!
Эта и последующие строфы перекликаются во многом с самогласными Дамаскина. Толстой перефразировал их в стихотворной форме, тем самым усилив состояние торжественной мрачности. Эти строфы дышат совсем другим духом, чем то торжество природы, которое можно найти в других частях поэмы. В них появляется другая сторона романтизма Толстого, которую можно было бы назвать 'мрачной, готической' стороной, наслаждающейся созерцанием смерти. Последняя строфа имеет более личный оттенок:
Иду в незнаемый я путь,
Иду меж страха и надежды;
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье;
Но вечным сном пока я сплю,
Моя любовь не умирает,
И ею, братья, вас молю,
Да каждый к Господу взывает:
Господь! В тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье,-
Прими усопшего раба
В Твои блаженные селенья!
Эти стихи обладают особым торжественным величием, хорошо переданным в кантате Сергея Танеева, переложившего их музыку. Впервые кантата прозвучала в 1884 в память пианиста Николая Рубинштейна. Я рассуждал, предположив, что Толстой использовал текст греческого Жития как источник сведений о жизни преп. Иоанна Дамаскина. Однако это заключение можно поставить под сомнение, принимая во внимание то, что мы обсуждали выше. Всё, что было нужно Толстому, - это несколько фактов из жизни преп. Иоанна Дамаскина, их он мог почерпнуть из пересказов жития, и последование погребения с самогласны Иоанна-монаха. Выбор погребального тропаря и автором Жития, и Толстым свидетельствует о том, что оба автора использовали богослужебный текст православного чина погребения.
Несмотря на это, Толстой вполне мог иметь доступ к Житию, он был образованным человеком и, без сомнения, смог бы прочитать его в оригинале по-гречески. Но если именно текст греческого Жития был использован в качестве материала к поэме, то это вызывает следующие размышления. Говорить о Житии как об её источнике значит в некотором смысле заблуждаться. Начнем с того, что Житие - не самый лучший источник исторической информации; мы ошибёмся, если будем читать его историческое произведение пусть не совсем хорошее или точное. Однако я предполагаю, что именно так Толстой и использовал греческое Житие - как источник материалов, если только он действительно использовал его. Агиография стала рассматриваться преимущественно как литературный жанр, а не исторический, только в конце ХХ века. На самом деле и Житие, и поэма - результаты творческого воображения, оба эти произведения пытаются изобразить портрет великого святого, а не просто зафиксировать события. В обоих произведениях Иоанн предстает как великий поэт или певец (слово 'певец' применяется к Иоанну на протяжении всей поэмы), и основное внимание уделено возвращению ему дара написания стихов в честь событий из истории спасения, в честь Господа и святых, благодаря состраданию скорбящему брату и заступничеству Матери Божией за него перед духовным отцом, не одобрившим его действия. Как мы видели, понимание его поэтического дарования различно, но и Толстым, и в Житии Дамаскин изображен поэтом. Этот образ преп. Иоанна связан с тем, как сложилось его почитание во всем православном мир: не только как великого теолога, автора 'Точного изложения православной веры', или как защитника иконопочитания (оба этих образа преобладали на Западе, в прошлом, разумеется, так как сейчас его мало кто помнит), но и как одного из величайших, если не самого замечательного поэта византийской традиции.
[1] Saint John Damascene: Tradition and Originality in Byzantine Theology, Oxford: University Press, 2002.
[2] Dimitri Obolensky, editor and translator, The Penguin Book of Russian Verse, Harmondsworth: Penguin Books, 1962, p. xvii.
[3] Автор использовал текст А.К. Толстой, Стихотворения, Поэтическая Россия. Москва, 'Советская Россия', 1977, сс. 237-98.
[4] Цитируется по: Толстой А.К. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4: Поэмы; М.: ТЕРРА - Книжный клуб; Литература, 2001, с. 30
Священник Эндрю Лаут Перевод с английского Аннаы Стопочевой
21 / 04 / 04
|
|
|
|
9.10.2005, 1:45
|
Заслуженный Ветеран
Группа: Servus Servorum Dei
Сообщений: 14476
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Русь - чудесная страна
Пользователь №: 1
Репутация: 462
|
Краткая биография
Толстой Алексей Константинович, граф (1817 - 1875), поэт, прозаик, драматург. Родился 24 августа (5 сентября н.с.) в Петербурге в знатной дворянской семье. Родители разошлись сразу после рождения сына, воспитывался матерью и ее братом - писателем А.Перовским (псевдоним А.Погорельский). Детские годы прошли в имениях матери, позже дяди на Северной Украине. Получил хорошее домашнее образование.
В 17 лет был зачислен в Московский архив Министерства иностранных дел, затем был на дипломатической службе в Германии. В 1843 получил звание камер-юнкера.
Литературным творчеством Толстой занимался с раннего возраста, поощряемый своим дядей. Писал стихи, фантастические повести, и уже его первая опубликованная под псевдонимом "Краснорогский" в 1841 повесть "Упырь" была замечена В.Белинским.
В 1840-е годы начал работать над историческим романом "Князь Серебряный", оконченным в 1861. В этот же период написал рад баллад и лирических стихотворений, получивших широкую известность и впоследствии положенных на музыку русскими композиторами ("Колокольчики мои, "Ты знаешь край, где все обильем дышит", "Курган", "Средь шумного бала..." и др.).
В 1854 вместе со своими двоюродными братьями Жемчужниковыми создал сатирическую литературную маску Козьмы Пруткова и сборник его сочинений, до сих пор популярный в России.
Служба при дворе (флигель-адъютант Александра II, затем егермейстер - заведующий егерями царской охоты) давала писателю возможность вступаться за близких ему людей (хлопотал о возвращении из ссылки Т.Шевченко, об И.Аксакове, И.Тургеневе).
В 1861 добился отставки ("Служба и искусство несовместимы...", - написал он царю) и все свои силы и время стал отдавать литературе.
В 1862 опубликовал драматическую поэму "Дон Жуан"; в 1866 - 70 - историческую трилогию, включавшую трагедии "Смерть Иоанна Грозного", "Царь Федор Иоаннович", "Царь Борис".
В последние годы обратился к поэзии (писал баллады и политические сатиры в стихах).
Уйдя в отставку, в основном жил в своих имениях, уделяя мало внимания хозяйству, и постепенно разорился. Ухудшилось состояние его здоровья. В возрасте 58 лет А.Толстой 28 сентября (10 октября н.с.) 1875 скончался в имении Красный Рог Черниговской губернии.
Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000. Краткая хроника жизни
24 августа (5 сентября) 1817 - А. К. Толстой родился в Петербурге в семье графа К. П. Толстого. После развода родителей вместе с матерью и дядей жил в их родовом имении в Черниговской губ.
1827 - совершил путешествие за границу, посещение Гете.
1834 - служба в Московском архиве Министерства иностранных дел. Знакомство с Гоголем (у Жуковского).
1837 - служба в русской миссии при германском сейме во Франкфурте-на-Майне.
1840 - служба в отделении Его Императорского Величества канцелярии, которое занималось вопросами законодательства. 1843 - придворное звание камер-юнкера.
1841- издание фантастической повести "Упырь" под псевдонимом "Краснорогский". Повесть заслужила благожелательный отзыв Белинского.
Начало 50-х гг. - возникновение Козьмы Пруткова - созданной Толстым и его двоюродными братьями Алексеем и Владимиром Жемчужниковыми сатирической маски тупого и самовлюбленного бюрократа Николаевской эпохи.
1851- постановка комедии А. К. Толстого и Алексея Жемчужникова "Фантазия", впоследствии включенной в собрание сочинений Пруткова.
Зима 1850-51 - знакомство А. К. Толстого с Софьей Андреевной Миллер (брак - 1863 год, после официального развода Софьи Андреевны с мужем).
Начало 50-х - сближение с Тургеневым, Некрасовым, Анненковым, Панаевым, Писемским и др.
Конец 50-х - написано около 2/3 всех лирических стихотворений, работа над драматической поэмой "Дон Жуан" и "Князем Серебряным".
1857 - отход от "Современника", сближение со славянофилами, дружба с И. С. Аксаковым. (Впоследствии отрекся от славянофилов и неоднократно высмеивал их претензии на представительство подлинных интересов русского народа.)
1861 - отставка.
1863-69 - написание драматической трилогии ("Смерть Иоанна Грозного", "Царь Федор Иоаннович", "Царь Борис").
1867 - выход сборника стихов, подводившего итог более чем 20-летней творческой работы.
1875 27 сентября - А. К. Толстой умер в своем имении.
|
|
|
|
9.10.2005, 1:50
|
Заслуженный Ветеран
Группа: Servus Servorum Dei
Сообщений: 14476
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Русь - чудесная страна
Пользователь №: 1
Репутация: 462
|
Вот, что мне особенно нравится из его поэмы.
Из поэмы А.К. Толстого "Иоанн Дамаскин"
Какая сладость в жизни сей Земной печали непричастна ? Чье ожиданье не напрасно, И где счастливый меж людей ?
Все то привратно, все ничтожно, Что мы с трудом приобрели, - Какая слава на земли Стоит тверда и непреложна ?
Все пепел, призрак, тень и дым, Исчезнет все, как вихорь пыльный, И перед смертью мы стоим И безоружны и бессильны.
Рука могучего слаба, Ничтожны царские веленья,- Прими усопшего раба, Господь в блаженные селенья !
Как ярый витязь смерть нашла, Меня, как хищник, низложила, Свой зев разинула могила И все житейское взяла.
Спасайтесь, сродники и чада, Из гроба к вам взываю я, Спасайтесь, братья и друзья, Да не узрите пламень ада !
Вся жизнь есть царство суеты, И, дуновенье смерти чуя, Мы увядаем, как цветы, - Почто же мы мятемся всуе ?
Престолы наши суть гроба, Чертоги наши - разрушенье, - Прими усопшего раба, Господь в блаженные селенья !
Средь груды тлеющих костей Кто царь, кто раб, судья иль воин ? Кто царства Божия достоин И кто отверженный злодей ?
О братья, где сребро и злато, Где сонмы многие рабов ? Среди неведомых гробов Кто есть убогий, кто богатый ?
Все пепел, дым и пыль и прах, Все призрак, тень и привиденье - Лишь у Тебя на небесах, Господь и пристань и спасенье !
Исчезнет все, что было плоть, Величье наше будет тленье, - Прими усопшего, Господь, В Твои блаженные селенья !
И Ты, Предстательница всем, И Ты, Заступница скорбящим, К Тебе о брате, здесь лежащем, К Тебе, Святая, вопием !
Моли Божественного Сына, Его, Пречистая, моли, Дабы отживший на земли Оставил здесь свои кручины !
Все пепел, прах, и дым, и тень, О, други, призраку не верьте ! Когда дохнет в нежданный день Дыханье тлительное смерти,
Мы все поляжем, как хлеба, Серпом подрезанные в нивах, - Прими усопшего раба, Господь, в селениях счастливых !
Иду в незнаемый я путь, Иду меж страха и надежды; Мой взор угас, остыла грудь, Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим, Не слышу братского рыданья, И от кадила синий дым Не мне струит благоуханье;
Но вечным сном пока я сплю, Моя любовь не умирает, И ею, братья, вас молю, Да каждый к Господу взывает:
Господь ! В тот день, когда труба Вострубит мира преставленье, - Прими усопшего раба В Твои блаженные селенья !
|
|
|
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0
|
|