Кто-то из великих сказал, что терпимость - это добродетель людей без убеждений. Весь народ у нас что ли такой?Пора вообще кончать эти игры в демократию и политкорректность. Неужели никто не понимает, откуда дует этот вонючий ветерок? Обидно и страшно, когда люди, чьи предки содержали колонии. навязывали свою веру другим народам огнем и мечом, начинают нам указывать. как надо и не надо жить.
Параллель автора статьи с оруэлловским новоязом очень точна. По сути, политкорректность, это способ мнимого решения социальных проблем путем устранения противоречий, их порождающих, из языка говорящих и тем самым создания некоей вирутуальной реальности. Например, как я уже говорил в другой теме, проблема гендерного неравенства в Америке не решена и здесь все еще далеко до реального женского равноправия. Но путем нехитрых лингвистических манипуляций (благо, уникальный английский язык, бепрецендентно гибкий и богатый ресурсами, позволяет это) создается иллюзия гендерного мира и всеобщего равноправия, так что мужчины больше не выражают идею своего превосходства, а женщины не говорят о своем полурабском положении в обществе. Реформы языка, прошедшие на уровне синтаксиса и семантики, делают проблематичным саму возможность разговора о гендерном неравенстве. Например, вместо прежднего слова salesman ("продавец") или saleswoman ("продавщица"), принято теперь употреблять слово salesperson (т. е. кто-то, кто занимается продажей). Эти нововведения заполонили язык так, что целые языковые формы исчезают из употребления. Например, чтобы избежать дифолтовую форму первого лица мужского рода, скажем, в высказывании "Рабочий на заводе работает восьми-часовой рабочий день. Он получает почасовую заработную плату", употребляется обязательная форма множественного числа, "Рабочие на заводе работают... Они получают", так что невозможно сказать, о мужчинах или о женщинах идет речь.
Англосаксонская культура, частью которой является культура Америки, это - самая консервативная культура в западном мире, несмотря на внешнюю открытость американцев всему новому. Например, женское изберательное право было узаконено в США аж в 30-х годах прошлого века, расовая сегрегация ликвидирована аж в 60-х, и до сих пор США остаются страной, игнорирующей метрическую систему. Методом политкорректности, путем языковых ухищрений и социальной косметики, выработанных на основе рекомендаций бихевиористов и когнитивных психологов, власть имущие в США препятствуют реальным изменениям в обществе. В результате, Америка превратилась в страну миражей, образом которой служит целлулойдная реальность Голливуда и ежедневный мир мыльной оперы. Это не просто промывка мозгов, как во времена маккартизма, это гораздо более изощренная модель социальной инженерии, выгодная для господствующего класса, чтобы избегать общественных конфликтов и увековечивать свое господство.
Вообще понятие "политкорректности" чрезвычайно трудно для понимания за пределами Америки. И когда Prediger в теме о женщинах упрекает меня в "политкорректности", я даже не пытаюсь с ним спорить, по причине того, что ему очень трудно (очевидно, невозможно) понять значение этого слова, как невозможно тем, кто не жил в прежнем Советском Союзе или в одной из стран тоталитарного блока, вроде Румынии, понять многие общественные явления той ушедшей эпохи "развитого социализма". Политкорректностью является не постановка вопроса о женском равноправии, а "решение" этой проблемы на уровне табу и лингвистических контрукций, когда вместо устранения проблемы, устраняют саму возможность постановки вопроса. Никто не запрещает говорить неполиткорректные вещи, как это было в СССР. Просто такой разговор ставит говорящего в положение некультурного, необразованного, чуть ли не сумасшедшего (ситуация Чацкого в "Горе от ума"), а в результате к его речи никто не станет прислушиваться и никто не примет его всерьез, что бы он ни говорил и сколько бы он ни кричал в мегафон посреди улицы: голос его обречен остаться гласом вопиющего в пустыне.
Prediger, в отличие от Вас, я знаю обе системы, поскольку половина моей жизни прошла в СССР, тогда как другая половина - в США. И я могу сравнивать. Между обеими системами нет ничего общего. Это совершенно различные социальные механизмы. Система СССР была во многом схожа с европейской либерастией. Коммунизм зародился в Европе. Там он развился. И пришел в готовом виде в Россию, в духе традиционной помешанности русских интеллигентов на всем французском и немецком. Вот, почему в Европе, в той же Франции, до сих пор живут и здравствуют коммунистические и социалистические партии, тогда как в Америке, в Англии и в Австралии эти марионетки не пережили смерти своего заокеанского патрона. Ни для кого не было секретом, что коммунистические газетенки, вроде Morning Star или Daily World, существовали на деньги Москвы, а все "ЦК" компартий в англоязычном мире содержались из Советского Союза. С гибелью советской системы, они мгновенно исчезли. Почему? Да потому что они совершенно не вписывались в здешний культурный инвайронмент. Поэтому ставить знак равенства между американской политкорректностью и советской идеологией, по меньшей мере, легкомысленно.
Подобную же ошибку делают те, которые ставят на одну доску режим Сталина и Гитлера, тогда как, на самом деле, это были совершенно различные системы. К сожалению, коммунизм изучен вдоль и поперек, тогда как нацизм остается тайной. Очень редко можно встретить толковую книгу на эту тему. Одна из них, пожалуй, самая лучшая, из всего, что мне попадалось, это -"Утро Магов", Жака Бержье и Луи Повеля. Настоятельно рекомендую. В ней авторы справедливо подчеркивают колоссальное различие между коммунизмом и национал-социализмом. Коммунизм - это плоть от плоти европейской либерастии, он ставит, по сути те же самые цели, различие лишь в методах: там, где либералы и социалисты движутся путем медленных и постепенных реформ, коммунисты хотели (и хотят по сей день) пройти в течение одного-двух поколений. Но цели одни и те же: "всемирное братство", "бесклассовое общество", "торжество разума" (т. е. победа атеизма). Ничего подобного вы не найдете в национал-социализме. Напротив. Коммунисты были искренни в своих попытках построения "бесклассового общества", так что превосходство кремлевско элиты над народом, рассматривалось Лениным, Сталиным и Сусловым как временное, расчитанное на переходный этап. Гитлеризм же предполагал увековечить классовое неравенство, доведя его до максимального предела. "Речь вовсе не идет об уничтожении неравенства между людьми, наоборот, его необходимо усилить, поставив непреодолимые барьеры, - говорил Гитлер. - Каким будет грядущий социальный порядок? Друзья мои, я скажу вам это: будет класс господ и толпа различных членов партии, разделенных строго иерархически. Под ними - огромная безликая масса, коллектив служителей, низших навсегда. Еще ниже - класс побежденных иностранцев, современные рабы. И надо всем этим встанет новая аристократия, о которой я пока не могу говорить... Но эти планы не должны быть известны рядовым членам партии".
Есть и масса других, еще более разительных отличий между режимами Гитлера и Сталина. По сути, как справедливо замечают Бержье и Повель, "некоторые заседания суда в Нюрнберге были лишены смысла. Судьи не могли вести никакого диалога с теми, кто был ответствен за преступления, и которые к тому же по большей части исчезли, оставив на скамье подсудимых лишь исполнителей. Два мира присутствовали там, не соприкасаясь друг с другом. Это было все равно что пытаться судить марсиан, исходя из основ человеческой цивилизации. Это и были марсиане. Они принадлежали к миру, отделенному от нашего, известного нам на протяжении шести или семи веков. Цивилизация, полностью отличная от того, что принято называть цивилизацией, упрочилась в Германии за несколько лет, а мы и не отдавали себе в этом отчета. Ее инициаторы не имели в основном никакой интеллектуальной, моральной или духовной связи с нами." Коммунизм же никогда не терял эту связь. Когда Сталин, Черчиль и Рузвельт встретились за столом переговоров, они легко поняли друг друга, у них нашлась масса точек соприкосновения, тогда как протоколы пакта Молотова-Рибентропа до сих пор остаются тайной. Этот пакт был одним из немногих случаев контакта с "марсианами", которыми были гитлеровцы, как для либеральных европейцев, так и для советских коммунистов.
Вот точно такую же ошибку вы, россияне (как, впрочем, и многие европейцы), делаете, пытаясь понять такие американские явления, как политкорректность или мультикультурализм. Эти явления не имеют аналогов в вашей действительности. Когда вы, например, говорите о нашей политкорректности, вы, по сути, имеете в виду явление, характерное скорее для континентальной Европы и, лишь отчасти, для Англии, которая находится сейчас под перекрестным влиянием Америки и Европейского Союза. Наша политкорректность - это не тотальная цензура и само-цензура, характерная для нынешней Франции или Германии и существовшая в недалеком прошлом у вас. Это - когда нельзя говорить плохого об арабах и турках. Даже думать нельзя. Чтобы не прослыть за "нео-нациста" и пр. в таком духе. В Америке запросто издаются такие книги, как "Смерть Запада" Патрика Бьюкеннена, издание которой было бы невозможно в современной Германии или Франции. На полках наших магазинов свободно стоят повсюду Майн Кампф и сборники речей Гитлера. У нас совершенно открыто функционируют нео-фашистские и нео-нацистские партии, великие драконы Ку-Клукс-Клана выступают по телевизору и именно Америка является родиной движения скинхэдов. Все это совершенно не противоречит нашей политкорректности, чтобы понять которую, Вам нужно обратиться к классикам англо-американской философии, заложившим основу американизма: Джону Локку, Чарльзу Пирсу, Уильяму Джеймсу и Джону Дьюи. Согласно этой возобладавшей в Америки концепции, реальность - это то, что мы о ней говорим и думаем. Изменяя способ того, как мы говорим о мире, мы изменяем сам мир. Я думаю, не случайно, что лингвистика, как наука, получила свое начало и форму именно в англоязычном мире, в США, в первую очередь. Блумфилд, Уорф и, в дальнейшем, Хомски, начав с изучения языков индейцев, пришли к пониманию языка, как рычага в управлении общественными процессами. Очень тонко высмеял эту идею Джордж Оруэлл в форме "новояза", детища Океании, в противоположность тоталитарным режимам континентальной Европы и Азии, находившимся в состоянии перманентной войны с океанийцами.
Любопытно, что многие и по сей день считают "1984" пародией на сталинизм, в котором якобы разочаровался Оруэлл после многолетней работы в Коминтерне. Но "Ангсоц", описанный в романе, имеет очень мало общего со сталинизмом. Это скорее мир Кафки, нежели мир Платонова и Солженицина. И если Оруэлл в "1984" хотел описать именно режим Сталина, как он это сделал в "Скотном дворе", то он явно плохо знал и понимал кремлевскую кухню и вообще жизнь страны советов. Но Оруэлл хорошо знал СССР. То, что он описал в своем романе, не имеет отношения к советской системе. "1984" - это антиутопия, родственная "Бравому новому миру" Олдоса Хаксли, являющаяся предупреждением о возникновении англо-американской версии тоталитаризма, гораздо более, по мнению Оруэлла, опасной, чем тоталитаризм русский или немецкий. Таким образом, американская политкорректность возникла на стыке чисто англоязычных явлений: прагматизма, бихевиоризма и психо-лингвистики, почти не имеющих своих аналогов в европейской (включая российскую и советскую) научной мысли.
Точно такую же ошибку допускали и допускают по сей день критики и исследователи американизма, говоря об "американской идеологии". Нет в Америке общей идеологии. Как не было "нацистской культуры". "Когда я слышу слово "культура", - говорил Геринг, - моя рука тянется к револьверу". Неслучайно Эрнст Крик, ректор Гейдельбергского университета, автор системы гитлеровского образования, требовал полного уничтожения "высокого мира" идеализма и всех "высоких" ценностей образования. В результате, под действитием подобных идей, традиционная немецкая гуманистическая культура в Рейхе была заменена "реалистическим образованием". Так и когда американские власти слышат слово "идеология", их рука тянется к полицейской дубинке. Америка деидеологизирована. Вместо идеологии, здесь задействовано социальное программирование, не имеющее ничего общего с какой бы то ни было идеологией. Я знаю, вам это трудно понять, как пользователю Windows непонятно отсутствие в Линуксе регистрационной системы. Но американская система отличается от европейской или советской еще больше, чем Linux от Windows. Вот, почему даже понятие "Запад" - чисто условно. Не существует единого Запада. Существует Европа и существует англоязычный мир, оруэлловская "Океания", включая США, Канаду, Австралию, Новую Зеландию и - отчасти - Великобританию. Америка говорит на "новоязе", тогда как любая идеология - это "старояз". Пока Вы говорите на староязе, как бы не были политкорректны Ваши мысли, никто не гарантирует, что Вы не уклонитесь в сторону от того, что от Вас ожидают власть имущие. Когда же Вы говорите на "новоязе", Вы даже теоретически неспособны сказать никакой крамолы, по причине того, что у Вас нет для этого языковых средств.
В этом смысле, слово "политкорректность" является крайне неудачным переводом англ. political correctness. Переводчики просто создали кальку, исказив до неузнаваемости смысл. Правильно перевести "политическая грамотность". Если Вы говорите, что нац. меньшинства угрожают Вашей цивилизации, Вы ведете анти-общественную пропаганду, поскольку Ваши речи идут вразрез с идеологией тех, кто находится у власти в Вашей стране. Когда Вы попытаетесь говорить то же самое в Америке, на английском, Вас воспримут, как человека неграмотного, пользующегося неправильным языком. В результате этого, никто не осудит Ваши идеи, просто никому не будет до них дела. В первом случае, Вы - преступник, тогда как во втором, Вы - невежда, дикарь или сумасшедший. Вот, почему американский истэблишмент почти не нуждается в цензуре, столь распространенной на каждом шагу в "либеральной" Европе, ведь когда Вы - преступник, Вы опасны, потому что всегда отыщутся люди, готовые последовать за Вами, но когда Вы просто неуч и дурак, никто за Вами не последует, никто не будет Вас слушать. Вот, почему в США то и дело снимают "разоблачительные" фильмы про Белый Дом, ЦРУ, Пентагон. Этим ведомствам ни холодно, ни жарко от этой критики, поскольку ни один из этих фильмов не произведет никакого эффекта в обществе, управляемого на уровне нейро-лингвистического программирования.
Приятно, что тема, которой мы занимались много лет назад, теперь развивают по-крупному. Семена дают ростки.
Вот свежая http://vesparevenge.ru/?p=1091 из журнала "Vespa".
Откуда всё это, – «угнетаемый феминизм», «движение за права гомосексуалистов», надуманная статистика, переписанная история, ложь, наглые требования, всё остальное, – откуда это всё появилось? Впервые в нашей истории мы должны опасаться того, что мы говорим, что мы пишем, что мы думаем. Мы вынуждены бояться использовать не то слово, слово, объявленное оскорбительным, возбуждающим рознь, расистским, женоненавистническим, оскорбляющим гомосексуалистов.
В основном это происходит в кампусах колледжей, но распространяется на всё общество. Откуда это пришло? Что это такое? Мы называем это «политической корректностью». Это имя произошло от какой-то шутки, буквально из отрывка какого-то комикса, и мы до сих пор относимся к нему полушутя. На самом деле, всё очень серьёзно. Это великая болезнь столетия. Это идеологическая болезнь. Политическая корректность – это не смешно. Это смертельно серьёзно.
Если взглянуть на это аналитически, посмотреть исторически, то мы быстро обнаружим, что это такое. Политкорректность – это культурный марксизм. То есть это марксизм, переведённый с языка экономики на язык культуры. Это движение, восходящее не к хиппи и пацифистам 1960-х, а к Первой Мировой войне. Если сравнить основные положения учения политкорректности и классический марксизм, то параллели просто очевидны.
Во-первых, оба учения – тоталитарные идеологии. Тоталитарная природа политкорректности нигде не проявляется столь отчётливо, как в кампусах колледжей, многие из которых с этой точки зрения просто маленькие Северные Кореи, в которых любой студент или преподаватель, рискнувший нарушить границы, установленные феминисткой или активистами борьбы за права гомосексуалистов, или местной группой чёрных или латиноамериканцев, или какой-либо другой «священной» группой меньшинств, упоминаемой в учении о политкорректности, сразу сталкивается с юридическими неприятностями. Внутри малого законодательства колледжа, им грозят формальные обвинения – что-то типа инквизиции плюс наказание. Так в миниатюре выглядит будущее, которое политкорректность готовит всей нации.
Действительно, все идеологии тоталитарны, потому что суть идеологии (я бы отметил, что консерватизм, правильно понятый, не является идеологией) состоит в том, чтобы взять какую-либо философию и сказать, что на основе этой философии определённые понятия должны быть верны, как, например, верно то, что вся история нашей культуры есть история притеснения женщин. Так как реальность этому противоречит, реальность должна быть запрещена. Признание реальности нашей истории должно стать запрещённым. Люди должны быть принуждены жить во лжи. А так как людям изначально противно жить во лжи, то, естественно, они слушают и смотрят на то, что творится вокруг и говорят: «Минуточку! Это неправда. Я вижу, что это неправда». За требованием жить во лжи стоит власть государства. Вот почему идеология непременно порождает тоталитарное государство.
Во-вторых, культурный марксизм политкорректности, как и марксизм в экономике, имеет одно единственное объяснение истории. Марксизм в экономике говорит, что вся история определяется собственностью на средства производства. Культурный марксизм учит, что вся история определяется властью, с помощью которой группы людей, разделённые по расовому, половому или другому признаку, имеют власть над другими группами людей. Больше ничего роли не играет. Вся литература на самом деле об этом. Всё, что было в прошлом, вращалось вокруг этой одной власти.
В-третьих, точно как в классической экономике по Марксу, определённые группы людей, например крестьяне и рабочие, заранее объявляются добром, а другие группы людей, как например буржуазия и владельцы капитала, – злом. В культурном марксизме определённые группы – это добро: женщины-феминистки, чёрные, латиноамериканцы, гомосексуалисты. Эти группы определены как притесняемые, а значит автоматически хорошие, не смотря на то, чем они занимаются. Соответственно, белые мужчины автоматически являются злом, становясь, таким образом, в один ряд с буржуазией в экономическом учении Маркса.
В-четвёртых, и экономический и культурный марксизм полагаются на экспроприацию. Когда классические марксисты, коммунисты, взяли власть в России, они экспроприировали собственность. Точно так же, когда культурные марксисты берут власть в университетском кампусе, они устраивают экспроприацию через такие вещи, как квоты на поступление в ВУЗ. Когда белому студенту, великолепно подготовленному, отказывают в приёме в колледж в пользу чёрного или латиноамериканца с более низким уровнем подготовки, происходит экспроприация белого студента. На самом деле предоставление преимущественных прав особо защищаемым социальным группам в обществе в целом есть система экспроприации. Компании, которыми владеют белые мужчины, не получают контракт, потому что контракт зарезервирован для компании, принадлежащей латиноамериканцу или женщине. Так что экспроприация – это инструмент обоих форм марксизма.
Наконец, у обоих есть метод анализа, который автоматически даёт нужные ответы. У классического марксизма – это марксистская экономика. У культурного марксизма – это деконструкция. Деконструкция по существу берёт любой текст, вынимает из него весь смысл и вставляет любой нужный смысл. Так мы узнаём, что всё творчество Шекспира – это угнетение женщин, а Библия – это сплошной расизм. Все тексты просто становятся зерном для мельницы под названием «вся история – это история власти одной группы людей над другими». Так что параллели между классическим марксизмом, с которым мы знакомы на примере Советского Союза и культурным марксизмом, который мы наблюдаем сегодня в виде политкорректности, очевидны.
Но параллели эти не случайны. Параллели не возникли ни откуда. Дело в том, что у политкорректности есть история. И эта история более длинная, чем кто-либо не входящий в узкий круг академиков, изучавших этот вопрос, мог бы догадаться. А история эта тянется, как я уже говорил, с Первой Мировой, как и многие патологии, которые тянут наше общество и нашу культуру вниз.
Марксистская теория твердила нам, что когда в Европе разразится всеобщая война (как это случилось в 1914 году), то рабочий класс восстанет и свергнет свои буржуазные правительства, потому что рабочие разных стран имеют больше общих интересов между собой, чем с национальной буржуазией и правящим классом своих стран. Ну хорошо, пришёл 1914-й год и этого не произошло. По всей Европе рабочие собрались под национальные знамёна и с довольными лицами пошли биться друг с другом. Кайзер пожал руку лидерам Социал-демократической партии Германии и сказал, что больше нет партий, а есть только немцы. И то же самое произошло во всех европейских странах. Значит, что-то было неправильно.
Марксисты знали по определению, что виновата не теория. В 1917 году наконец-то удался переворот в России и казалось, что теория заработала, но она вновь забуксовала. Переворот не распространился на все страны. Попытки силовых государственных переворотов, как январское восстание 1919 года в Берлине (под руководством Карла Либкнехта и Розы Люксембург), как правительство Бела Куна в Венгрии или Баварская советская республика, рабочие не поддержали.
Так что марксисты оказались в тупике. И два теоретика принялись за работу: Антонио Грамши в Италии и Георг Лукач в Венгрии. Грамши сказал, что рабочие никогда не увидят своих классовых интересов, определённых Марксом, пока они не освободятся от западной культуры и в частности от христианства, и что они ослеплены культурой и религией, чтобы осознать свои классовые интересы. Лукач, считавшийся наиболее выдающимся теоретиком после самого Маркса, сказал в 1919 году: «Кто спасёт нас от Западной цивилизации?» По его теории величайшей преградой на пути к марксистскому раю является культура – сама Западная цивилизация.
У Лукача был шанс воплотить свои идеи в жизнь, когда он стал народным комиссаром по культуре в правительстве доморощенного большевика Бела Куна в Венгрии в 1919 году. Первым его шагом было введение в венгерских школах уроков сексуального образования. Это и определило то, что рабочие не поддержали правительство Бела Куна, так как венгры, как рабочие, так и все остальные, были шокированы таким подходом. Но он успел сделать нужный ход, который до сих пор нас удивляет и который бы мы сегодня назвали «последний писк моды».
В 1923 году в Германии был учреждён так называемый «котёл мыслей», который взял на себя роль перевода марксизма с языка экономического на язык культуры, что послужило основой для создания базы для политкорректности к концу 1930-х годов. Так родилась политическая корректность, которую мы знаем сегодня. И всё это произошло благодаря тому, что сын одного очень богатого немецкого торгового миллионера, Феликс Вайль, стал марксистом и потратил на это дело много денег. Он проспонсировал мероприятие под названием «Первая марксистская рабочая неделя», где свёл вместе Лукача и многих ключевых немецких мыслителей на неделю, чтобы они поработали над разногласиями в теории Маркса.
Он сказал: «Нам нужен котёл мыслей». Сегодня Вашингтон переполнен такими «котлами» и мы думаем, что это что-то очень модное. На самом же деле, это название очень давнее. Феликс взял на полное обеспечение институт, связанный первоначально с Франкфуртским университетом. Он был учреждён в 1923-м году и вначале должен был называться «Институт Марксизма». Но люди, стоявшие за ним, решили, если они открыто назовутся марксистами, то это не принесёт им плюсов. Больше всего на свете политкорректность не хочет, чтобы люди догадались, что она является формой марксизма. Поэтому институту придумали миловидное название «Институт социальных исследований».
У Вайля были ясные цели. В 1971 году он писал Мартину Джею, автору основополагающей книги Франкфуртской школы (именно так «Институт социальных исследований» будет вскоре называться неформально): «Я хотел, чтобы институт стал известен, возможно, даже популярен, благодаря его вкладу в марксизм». Так и случилось. Первый директор института Карл Грунберг, австрийский экономист, завершил свою вступительную речь согласно указаниям Мартина Джея «отчётливо заявляя свою верность марксизму как научной методологии». «Марксизм, – сказал он, – будет направляющим принципом института». Этот принцип никогда не менялся.
Первоначально работа в институте велась традиционно, но в 1930-м году появился новый директор Макс Хоркхаймер. Взгляды Хоркхаймера были другими. Он был предателем учения Маркса. Люди, формировавшие Франкфуртскую школу, были марксистами – ренегатами. Они ещё мыслили категориями Маркса, но эффективно выскальзывали из партии. Москва смотрела на них и говорила: «Это не наши люди, мы это не собираемся поощрять».
Первая ересь Хоркхаймера выражалась в его интересе к Фрейду. Соединив марксизм с фрейдизмом, он сделал возможным перевод экономического марксизма в русло культуры. Опять слово Мартину Джею: «Если так можно сказать, то в первые годы своего существования Институт уделял внимание главным образом анализу социально-экономической подструктуры буржуазного общества, тогда как после 1930-х годов его интересы лежали в области культурной надстройки данного общества. Традиционная марксистская формула взаимоотношений между этими двумя структурами была поставлена под сомнение «Критической теорией» Хоркхаймера.
Те вещи, с которыми мы сталкиваемся в наши дни – радикальный феминизм, факультеты женских наук, факультеты изучения гомосексуалистов, чёрных – это всё ответвления «Критической теории». Франкфуртская школа соединяет Маркса и Фрейда в 1930-х годах и получает «Критическую Теорию». Термин оригинальный, потому что у вас сразу возникнет желание спросить: «Что это за теория?». Теория заключается в критике. Теория, которая призвана победить христианскую культуру и в то же время не предлагает капиталистическому строю никакой альтернативы. Они намеренно отказываются это делать. Они говорят, что это сделать невозможно, что мы просто не можем себе представить, как свободное общество будет выглядеть. До тех пор, пока мы живём в условиях подавления, давления на нас капиталистического экономического порядка, что порождает (в теории) фрейдовские условия (условия угнетённых личностей), мы не можем даже себе представить, как будет выглядеть свободное общество. В этом и заключается вся «Критическая теория» – просто критика. Она призывает к самой деструктивной критике, в самой изощрённой форме, придуманной, чтобы привести к упадку существующий порядок вещей. И естественно, когда мы слышим от феминисток, что весь социум просто домогается женщин и всё в таком роде, то такой критицизм есть производная «Критической теории».
Другие важнейшие члены, которые присоединяются к Франкфуртской школе в то время, – это Теодор Адорно, а также, что наиболее важно, Эрих Фромм и Герберт Маркузе. Фромм и Маркузе вводят понятие, которое становится центральным в политкорректности. Это сексуальный элемент. Именно Маркузе в своих работах призывает к обществу «полиморфной порочности». Это его определение того будущего, которое они хотят создать. Именно Маркузе в 1930-х годах пишет очень экстремальную вещь о нужде в сексуальном раскрепощении-освобождении. По мнению Фромма, мужское и женское начало – не есть естественные сексуальные различия, как считалось в Романтической мысли. Наоборот, различия пошли от различия выполняемых жизненных функций, которые были социально обусловлены. Пол – это созидание через выполняемые социальные функции, половые различия – это конструкт.
Ещё пример – это придание особого значения энвайронментализму – социальному движению, направленному на усиление мер по защите окружающей среды. (Подробнее с теориями энвайронментализма можно ознакомиться в нашей статье «Оранжерея глобализации»). Вот что писал Хоркхаймер в 1933 году в своём сочинении «Материализм и мораль»: «Материализм, начиная с Томаса Гоббса, привёл к управленческо-господскому отношению к природе». Согласно Джею Мартину, «тема господства человека над природой должна была стать центральным направлением Франкфуртской школы в последующие годы». «Враждебность Хоркхаймера к обожествлению труда выразилась в ином измерении материализма – в требовании человеческого, чувственного ощущения счастья». В одном из своих наиболее вызывающих сочинений «Эгоизм и Движение за эмансипацию», написанном в 1936 году, Хоркхаймер «обсуждал враждебность буржуазной культуры к личному удовольствию человека». И, в частности, положительно отзывался о Маркизе де Саде за его «протест против аскетизма во имя высшей морали».
Как же такие вещи проникают к нам, в наши университеты, в наши жизни сегодня? В 1933 году нацисты пришли к власти в Германии и, что не удивительно, закрыли Институт социальных исследований. Его члены бежали. Бежали в Нью-Йорк, и институт заново открылся в 1933 году с помощью Колумбийского университета. Члены института, хотя многие и оставались и писали в Германии, в 1930-х годах постепенно переключились с «Критической теории» германского общества, разрушающей все основы этого общества, на «Критическую теорию» американского социума. С началом войны в Америку перебираются ещё больше «критиков». Многие идут работать на правительство, включая Герберта Маркузе, ставшим ключевой фигурой в Управлении стратегических служб, предтечи ЦРУ, а некоторые, включая Хоркхаймера и Адорно, переезжают в Голливуд.
Истоки политкорректности не имели бы для нас большого значения, если не два последовавших друг за другом события. Первым было студенческие волнения в середине 1960-х, двигаемые протестом против войны во Вьетнаме. Студентам нужна была какая-то теория. Они не могли просто выйти и сказать: «Нет, мы не пойдём на войну». Им нужно было какое-то теоретическое обоснование бунту. Немногим было интересно разбираться с «Капиталом» Маркса. Классический, экономический марксизм – не лёгок, а большинство радикалов 1960-х были люди не большого ума. Герберт Маркузе остался в США после войны, когда Франкфуртская школа перебралась обратно во Франкфурт. И в то время, когда Адорно был шокирован бунтом студентов, случившимся в Германии (он вызвал полицию и студентов, ворвавшихся в аудиторию, арестовали), Герберт Маркузе увидел в студенческих волнениях 1960-х великий шанс. Он увидел возможность взять работу Франкфуртской школы и сделать на её базе теорию Новых Левых в США.
Одна из книг Маркузе была ключевой. Она стала библией для организации «Студенты за Демократическое Общество» и для всех волнений 1960-х. Эта книга называлась «Эрос и Цивилизация». Он пытается доказать, что при капитализме угнетение – это основа общественного устройства, что подавляет личность, потому что её сексуальные желания подавлены. Мы можем вообразить себе будущее, в котором будет уничтожен существующий угнетающий порядок, в котором мы освободим Эрос, выпустим на свободу Либидо, в котором будет «полиморфная порочность». Кстати, в таком мире не будет работы, только игра. Какое замечательное послание радикалам середины 1960-х! Студенты-бэби-бумеры росли, никогда не беспокоясь ни о чём, кроме того, как найти работу. И вот тут как раз парень пишет о том, как легко можно идти по жизни. Он их не просит много читать тяжело воспринимаемый марксизм и говорит им то, что они хотят услышать, в частности: «Делайте то, от чего получаете удовольствие», «Никогда не надо заставлять себя ходить на работу». Кстати, это Маркузе придумал фразу «Занимайся любовью, а не войной». Возвращаясь к ситуации, которая сейчас сложилась во всех кампусах колледжей, Маркузе так определяет «освобождающую терпимость»: это нетерпимость ко всему, что исходит от правых и терпимость ко всему, что исходит от левых.
Наша страна сегодня находится в процессе великой и необычайной трансформации. Мы становимся идеологическим государством, страной с официальной государственной идеологией, подкреплённой силой государства. В тюрьмах находятся политзаключённые, кто совершил «преступления на почве ненависти». Террор против любых несогласных с политкорректностью – это тоже часть этого процесса. И мы не осознаём этого, потому что мы называем это явление политкорректностью и смеёмся над ним. Моё послание сегодня: «Это не смешно, она здесь, она распространяется и она нас, в конце концов, уничтожит, так как она направлена на уничтожение всего, что мы называем нашей свободой и нашей культурой».
Форум Invision Power Board (http://www.invisionboard.com)
© Invision Power Services (http://www.invisionpower.com)