IPB
     
 

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

 
2 страниц V  < 1 2  
Ответить в данную темуНачать новую тему
Гопники, автор Владимир Козлов
Fischer
сообщение 4.2.2006, 23:37
Сообщение #16


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

– В субботу в город приедут панки, – говорит Вэк. – У них какой-то, [девушка легкого поведения], рок-фестиваль в ДК текстильщиков.

– А кто такие панки? – спрашивает Бык.

– Так, отсосник жопныйасы. Ну, вроде этого придурка Иванова. Музыку там всякую говняную слушают, шмотки не как у людей. Пацаны говорят, что надо поехать их отсамкить.

– А если менты?

– Менты нас не тронут. Они всех этих хуесосов сами ненавидят. Ну что, едешь или нет?

– Поеду.

Сбор небольшой: человек 10-15. Из «основных» – только Обезьяна.

– А где твои остальные? – спрашивает его Вэк.

– Так, бухают. Говорят, хули нам за дело до вся ких уродов, это тебе не сбор за район. Пусть молодые едут.

– А ты зачем тогда едешь?

– А я музыку люблю, – он ржет.

Доезжаем до Первомайского проспекта, выходим. Возле ДК текстильщиков толпился народ, много волосатых, с серьгами и заклепками. Бегают какие-то «пилы» с табличками спереди, на которых написано «Оргкомитет фестиваля». Стоит и ментовский «бобик» и человек пять ментов возле него. Обезьяна подходит к ментам:

– Товарищ старший лейтенант! Что же это такое делается? Посредине города ходит всякий буржуазный элемент, а наша милиция даже его не арестовывает?

Ментовский старлей смотрит на него, потом на неформалов.

– Официальное мероприятие, райком комсомола проводит. Значит, так надо. Так что, смотрите, чтоб здесь никакого беспорядка не было. – Он останавливается, еще раз смотрит на неформалов. – Но если где-нибудь там, подальше, – он показывает на парк, – кто-нибудь из этих получит по жопе, то, может, оно и к лучшему. Но чтоб на подходах к ДК все было тихо. Ты меня понял?

– Понял.

Обезьяна возвращается к нам:

– Пошли пока погуляем. Все-таки козлы эти менты. Как самим повязать этих отсосник жопныйасов – ссут, а если мы их отсамким, то пожалуйста.

Мы гуляем по центру, потом идем жрать мороженое в «Пингвин». Там сидят много пацанов с бабами – пришли на стрелку, – и мы долго ищем свободный столик, потом придвигаем к нему еще один, сидим до закрытия, травим анекдоты.

Когда выходим на улицу, уже темно. Возле ДК все еще стоят менты, а народу почти нет. Слышна музыка. Мы становимся в стороне. Потом у них начинается какой-то перерыв, и народ вываливает на улицу покурить. Несколько пацанов прут к остановке. Мы – за ними.

– Э, подожди, – говорит Вэк пацану, который идет последним. У него длинные волосы, как у нашего Неформала. Пацан останавливается.

– Ну, вы с ним поговорите, а мы остальных догоним! – кричит Обезьяна. Мы с Вэком хватаем его за куртку.

– У меня нет денег, – говорит пацан.

– Хули нам твои деньги. – Вэк рассматривает пацана. Он весь потный. – Чего ты такой мокрый?

– Так, на концерте был.

– А что за концерт такой?

– Ну, рок-фестиваль.

– А ты что там, прыгал, дергался?

– Ну да.

– А на хуя ты там прыгал, дергался?

– Ну…

Вэк бьет ему в нос, пацан падает.

– Хочешь с ним разобраться? – спрашивает он меня.

– Давай.

– Ладно, а я побегу туда, к нашим.

Впереди слышны крики. Наверное, там уже идет мочилово. Вэк бежит на крики, а пацан поднимается и готовится броситься на меня. Он смотрит на меня с ненавистью и злобой, хоть он ниже меня и по виду дохлый. Я торможу на секунду, и он бьет меня ногой по яйцам, а когда я приседаю – еще раз, в нос.

– Вот тебе, [девушка легкого поведения], уебок ######, – он убегает, но я успеваю рукой схватить его за ногу, и пацан падает. Ему ######. Я чувствую, как ненавижу его и могу прямо сейчас, на ###, убить. Я крепко ухватил его за ногу и не отпускаю. Он махает второй ногой, но не попадает в меня, а я поднимаюсь и готовлюсь с ним разобраться. Сначала бью ему по ребрам ногой и тут же по яйцам. Он вопит и падает на спину. Я начинаю молотить его кулаками по морде, стараясь сломать нос. Постепенно злость проходит, я бью его еще несколько раз в живот, поднимаюсь и ухожу. Обернувшись, вижу, что пацан поднимается с земли – мало, видно, насовал ему.


***

На следующий день, на «Основах», Синицкая говорит:

– А знаете ли вы, ребята, что вчера к нам в город приезжали криминально-фашистские элементы?

– Да, знаем, – говорит Кузнецова.

– Ну так вот, наши ребята им дали, что называется, и в хвост и в гриву, и правильно сделали, потому что нам такие здесь не нужны. Это чистый продукт буржуазной пропаганды, откуда такие только берутся?

– От верблюда, – негромко говорит Бык.

– Правильно, от верблюда, от свиньи, не знаю еще кого. Нормальные дети так себя не ведут. Нормальные дети учатся. Ходят на школьные вечера, танцуют вальс, девушек в кино приглашают, а эти… Стыдно говорить вам, но вы уже большие ребята. Нам в районе как порассказали – ужас просто, сплошной разврат. И групповой, главное. И все под музыку, под эту их музыку – роки, поки… Тьфу.

– А по телевизору уже показывали рок-музыку, – говорит Карпекина. – В передаче «Музыкальный ринг» – группу «Аквариум». Значит, это уже не запрещено, значит, можно.

– А ты бы, Карпекина, лучше об учебе думала. А то слишком у тебя острый язычок.


***

На русском пишем сочинение «Кем я хочу стать». Я не знаю, что придумать. Мне никем не хочется становиться. Все лажа. А тут еще Клок лезет ко мне, чтобы я ему помог.

– Ну, напиши, что хочешь стать ментом.

– Ты что, упастьлся?

– Так это же сочинение, здесь не надо правду писать.

– Ну, и что я напишу?

– Что хочешь стать ментом, чтоб ловить бандитов, как в кино «Место встречи изменить нельзя». Что хочешь переловить всех бандитов, и тогда наступит коммунизм.

– Ладно.

Но что написать самому? Я ненавижу русский за то, что на нем ебут мозги этими сочинениями: то «герой нашего времени», то еще что-то, но там ладно, еще можно списать из книжки, а здесь надо придумывать самому. Ладно, пошло все в жопу. Встаю, подхожу к столу Натальи, кладу тетрадку и иду к двери.

Она заглядывает в тетрадь и недовольно кривится:

– Гонцов, почему ты ничего не написал?

– Можете ставить двойку.

Я выхожу за дверь.


***

После четвертого урока все классы с восьмого по десятый согнали в актовый зал. Сказали: «Будет выступать лектор».

Бык, Вэк, Клок и я садимся на третьем ряду – все задние уже заняты. На сцену вылезает Ленина.

– Здравствуйте, дорогие ребята! Сегодня у нас в гостях Николай Сергеевич Кривозуб, лектор по линии районе. Он прочтет нам лекцию о буржуазной пропаганде.

Следом за ней на сцену выходит маленький лысый дядька в мятом темно-сером костюме и облезло-голубой рубашке.

– Добрый день, ребята, – говорит он громким, неприятным голосом. – Вы, конечно, знаете, в какое время мы живем. В обществе происходят перемены. У нас перестройка, демократия, гласность. И поэтому мы должны быть, как никогда бдительны и противостоять попыткам буржуазной пропаганды…

Я рассматриваю затылок Ильиной из десятого класса и думаю, как бы классно было с ней «это самое». Волосы у нее как-то скручены на затылке, потом заколоты, но несколько волосков все равно падают вниз, к нашитому на платье кружевному воротнику. Я представляю себе, как расстегиваю молнию сзади на платье, потом снимаю его. У меня встает, и приходится сунуть руку в карман, чтобы никто не заметил.

– …Взять хотя бы музыку, – говорит в это время лектор. – Думаете, буржуазная музыка – это лишь так, развлечение, жвачка для политически несознательной молодежи? Ничего подобного. У меня есть доказательства того, что такая музыка может наносить вред и подталкивать молодежь к криминальной деятельности. Вот в одном из микрорайонов нашего города подростки устроили себе, как бы это сказать, комнату отдыха, – он улыбается, – в подвальном помещении. Принесли туда магнитофон. И что вы думаете? Чем они там занимались? Приходили туда, и ребята и девочки, слушали эту музыку, потом совершали преступления.

Мужик противно улыбается.

– Про что это он базарит? – спрашивает Бык.

– Ты че, не понял?

– Не-а.

– Баб ебали.

– А это че, преступление, да?

– Когда изнасилование, то да.

– А при чем тут музыка?

– ### его знает.


***

Первого мая Обезьяна пригласил меня с Клоком и Вэком в контору бухать. Сказал, чтобы принесли бабки на вино. Быка тоже пригласил, но он уехал в деревню. Я отдал два ру[Tля] – больше не было. Приходим в «контору» часов в семь. Там уже сидят Цыган, Гриб, Гусь, Обезьяна и Анохина. Мы здороваемся, она тоже говорит «привет». Разливаем вино. Стаканов, как всегда, не хватает. Сначала пьют «старые» и Анохина, потом мы. Закуски почти нет, только белый хлеб.

– Слушайте анекдот, – говорит Цыган. – Короче, поймали немцы русского, грузина и жида. И, типа, говорят, – мы вам померим хуи, и если все вместе будут хотя бы пятьдесят сантиметров, то отпустим. Померили – у грузина двадцать пять, у русского двадцать, у жида пять. Отпустили их, они радуются, типа, и грузин говорит – спасибо моим двадцати пяти сантиметрам, а русский – ну, и мои двадцать тоже помогли не мелко, а жид по смотрел на них, типа, и говорит: а если бы у меня на тот момент не встал, ###### бы нам всем был. Все ржут, Анохина тоже. Выпиваем по второй.

– Панков самкить ездили? – спрашивает Гриб.

– Да. А ты че не поехал?

– А на ### мне это надо? И без меня справились.

– Ладно, Бог троицу любит, – говорит Обезьяна. – Давай сразу по третьей.

Выпиваем. Мне дает неслабо. Я закрываю глаза и сразу вырубаюсь – не знаю, насколько. Просыпаюсь – Обезьяна ебет Анохину на диване, а она улыбается, помада размазана по роже. Тут же снова ухожу в отруб. Второй раз просыпаюсь от криков – Цыган самкит Анохину и орет: «Ты меня за ### укусила, тёща». Опять вырубаюсь. Потом меня будит Клок:

– Анохину гладить будешь?

– Нет, не буду.

– Ну, как хочешь.

Просыпаюсь. Жутко болит голова. Анохина спит на диване голая, накрыта только своими шмотками – джинсами и голубой кофтой. Рядом на полу Вэк с Клоком. Остальных нет. Я бужу пацанов:

– Давайте сваливать отсюда.

Вэк смотрит на Анохину.

– Что, выебем еще раз? Ты будешь? – спрашивает он меня. У меня стрем, что не встанет, и я говорю:

– Нет.

– А ты, Клок?

– Хватит с меня и одного раза. Давай сам, если хочешь.

– Не, я тоже не хочу. Давай лучше знаешь что – бутылку ей в самку засунем.

– Ты что, офигел?

– А что такого? Она все равно не проснется, столько выпила.

Вэк берет бутылку из-под чернила, сбрасывает шмотки, которыми Анохина накрыта и пытается развести ей ноги. Я никогда еще не видел настоящую голую бабу, но из-за спины Вэка ничего толком не видно, он все загораживает. Анохина ворочается во сне и что-то бормочет пьяным голосом. Вэк еще возился с бутылкой, потом отступает назад.

– Смотрите, какая, [Tля], скульптура.

Он хохочет.

Бутылка торчит у Анохиной между ног, донышком вверх. Всунуть ее он смог, может, сантиметров на пять, не больше.

– Ладно, пошли, – говорит Вэк. – Жалко, что фотоаппарата нет. А то сфотографировали бы и по казали ее мамаше.


***

В первый день после праздников, перед уроками, подходит Клок:

– Анохина заяву написала.

По роже видно, что он соссал.

– И что теперь? – спрашиваю я.

– Ни хуя. То есть ###### теперь. Изнасилование. Групповое. Ну, тебе-то повезло, ты ее не ебал. Наверное, потом расстроился – [девушка легкого поведения], можно было погладиться и не поебался, а?

– ### на. Пошли лучше покурим.

На боковом крыльце уже дымит Вэк.

– Все [***НЯ]. Ничего страшного, – говорит он. – Надо с ней культурно побазарить – типа, ты что, офигела, своих пацанов сдавать?

– А ты бы вообще лучше не самкел. Может, это все из-за тебя, из-за бутылки?

– Бутылка тут ни при чем. Ее бутылкой никто не ебал, только настоящими хуями.

– А что там вообще было? – спрашиваю я.

– А, ты же вырубился, ни хера не помнишь, – говорит Клок. – Ну, короче, когда Обезьяна ее ебал, она лыбу давила – типа, все классно. Думала, что будет только с ним, потому что он, типа, ее пацан сейчас. Потом Цыган говорит – давай и я тебя тоже. И Обезьяна – тебе что, западло моему корефану дать? Она, типа, ладно, а у него не встал. Он ей тогда – возьми в рот, а она – ни хуя, за ### его укусила. Ну, он ее тогда отсамкил, по том нам говорит – ну, вас тоже на хор пускаем.

– А Обезьяна что?

– А он куда-то уже съебался или вырубился – не помню. Мы сами пьяные были. Ну, короче, я ее протянул, потом Клок.

– А она?

– Что она? Сначала дергалась, потом дали пару раз по башке – заткнулась.

– А как вообще? Понравилось?

– Да я же тебе говорю – я пьяный был. Не по мню ни хуя. А ты, Клок, как, протащился?

– Так себе.

– Ну вот, видишь? Это тебе не [Отец казак,дед сын казачий, а сам...].


***

– Дела хуевые, – говорит Вэк вечером на остановке. – Анохина не хочет заяву забирать. Мамаша ее прибегала, говорит: собирайте деньги.

– Сколько?

– Хотя бы тысячу.

– Ни хуя себе.

– Так залет столько стоит. Ты тоже хоть сколько дай.

– Ладно.

Я отдал двадцать пять рэ. – все свои накопления. Мог бы ни хера вообще не давать: я там вообще не при делах, бухнул и спал спокойно, как человек, пока они ее драли. Остальные подергались-подергались и наскребли штуку. Анохина заяву забрала, но в классе потом нас типа не замечала. В школе все про всё узнали, даже про бутылку, и Вэк потом ходил деловой, как двадцать копеек.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 6.2.2006, 18:40
Сообщение #17


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

Вечером гуляем по району, видим чужого пацана, подходим поговорить.

– Э, слушай, ты с какого района? – спрашивает Вэк.

– С Советского.

– А здесь хули делаешь?

– К тете приехал.

– Дай рубль.

– Нету.

– А если найдем?

– Сказал – нету.

– Ты слишком деловой. – Вэк бьет его прямым в нос. Пацан садится на жопу. Втроем самким его ногами, потом Вэк обыскивает карманы. Находит только десять копеек желтыми. Пацан привстает с земли и заебисто смотрит на нас, типа сейчас вскочит и начнет всех молотить.

– Ты не пси###, пацан, – говорит ему Клок. – Раз на чужом районе, не надо выебываться. Сказал бы без понтов, что денег нет, – никто б тебя не самкил. Атак…

Мы идем дальше.

– А я рассказывал, как меня на Пионерах обули? – спрашивает Клок. – Нет. Когда?

– Недели две назад. Поехал я в ГУМ купить стержней. Выхожу идти на остановку – стоят Пионеры, человека четыре. Спрашивают – соткудова? Ясный пень, самкить они меня возле ГУМа не будут, а бабки заберут – у меня больше ру[Tля] еще с собой. Говорю: с Комбината – это их типа друзья. А какая там школа? Восьмая. А кого с Пионеров знаешь? Говорю – Кузю: ну, Кузя на каждом районе есть. А хули тогда меня не узнаешь? – говорит один. – Кузя – это я. И хохочут, самки. Ну, пришлось отдать им бабки.

– И стержни тоже забрали? – спрашиваю я.

– Не-а, стержни оставили.


***

Не пошли к Швабре на геометрию, и от нечего делать поперлись домой к Клоку: он, я и Бык.

Я у него раньше ни разу не был. Квартира – точно как у нас: однокомнатная, проход в кухню через комнату. На кухне сидит его мамаша, а в комнате – сеструха возится с малым. Выходим на балкон покурить.

– Сколько вас человек здесь живет? – спрашиваю я Клока.

– Счас посчитаю. Я, мамаша, сеструха, малый, второй малый – он сейчас в саду, батька и сестроеб. Всего семь человек.

– офигеть можно. Как вы все умещаетесь?

– Ну так. Я на полу сплю на кухне. Батька на своем химзаводе на очереди стоит – на расширение. Нам предлагали четырехкомнатную на Космонавтах, но он не захотел – на работу далеко ездить, через весь город. Ждет теперь, что еще предложат, поближе. Говорят, может быть, к зиме.

Выбрасываем бычки на балкон под нами и идем в комнату. Из кухни приходит мамаша, и они с сеструхой Клока начинают трындеть про всякую свою херню. Нам приходится это слушать.

– Саманкова, ######ина, мужиков к себе водит каждую ночь, нет у человека совести, – говорит мамаша.

– Откуда ты знаешь? Ты что, свечку держала?

– Знаю, сама видела, как выходили.

– Ну и ладно. Ты лучше подумай, где мяса до стать на Танькин день рождения. Надо же всех по звать. А если плохо приготовимся, обосрут.

– Я с Зинкой поговорю, она на мясокомбинат недавно устроилась.

– Хорошо.

– Что, так и будем сидеть? – спрашивает Бык. – Давай хоть в карты поиграем.

Клок лезет в сервант искать карты, а сеструха с мамашей продолжают свой самкеж.

– Погляди, какая счас молодежь пошла, – говорит мамаша. – Ни стыда, ни совести. Юбки короткие – до жопы, пьют, курят, ######уют. Вы таки ми не были еще, а эти уже – да.

Она кивает на нас, и мне хочется послать ее в жопу, но я просто отворачиваюсь и смотрю на стену. К ней прилеплены старинные фотографии каких-то актеров, вырезанные из журналов. Они нецветные, и кто-то подкрасил им фломастером губы.

Клок высовывает голову из-за ящика серванта:

– Ты нас жить не учи, поняла? Мы все сами знаем.

– Ой, нашелся мне герой. На себя посмотри.

Клок больше ничего не говорит, достает карты, и мы садимся играть в дурака. Играть с Быком не интересно – он ни хера не соображает и почти всегда дурак.


***

Двадцать пятого, в последний день занятий, я, Бык, Клок и Вэк берем пива и идем на Вонючку купаться.

– Все, ######, школа кончилась, – говорит Вэк.

Бык тупо смотрит на него: – А экзамены?

– Экзамены – [***НЯ]. Никто тебе два не поставит. Всем тройки – и валите из школы на ###. Или ты боишься, что тебя оставят еще на год в восьмом?

Бык делает серьезную морду, типа что-то обдумывает.

– А ты, Гонец? – спрашивает меня Клок. – В девятый пойдешь или куда-нибудь в техникум?

– Конечно, в девятый. На хера мне техникум?

– Правильно. Поебешь за нас учителям мозги. Кто классная будет, не знаешь еще?

– Не знаю. Но не Сухая. Сухую на пенсию вы гоняют. Сам Гнус ей говорит, чтобы сваливала.

– Ну и правильно, нечего ей тут делать, – влезает в разговор Вэк. – Вот будет прикол, если Лариску сделают классной. Она в пятом классе у меня немецкий вела. Помните, тогда полкласса к Тамаре ходили, а полкласса – к Лариске. Лариска дурная – ######. Дрочится со своими тетрадками, херню какую-то нам дает – прочитайте и переведите. А раз копалась, копалась – все не могла найти, потом говорит: а, ни хера здесь нет.

– самкишь.

– Нет, правда. Бык, ты помнишь?

– Да, помню. А помните, как в пятом классе поехали на клейзавод крыс бить? Вэк, ты был?

– Был.

– А ты, Гонец?

– Нет.

– Ты что, ни разу на клейзавод не ездил?

– Нет.

– А, ну, ты же раньше примерный был. Но клейзавод сам ты видел – сразу за химзаводом?

– Конечно, видел.

– Там еще кучи костей всегда валяются и воняет, когда едешь мимо на тралике. А из костей клей делают. И по костям крысы носятся – здоровые, [Tля], как собаки. Я штук десять палкой усамкил или даже больше.

Бык замолкает и смотрит на реку. На том берегу – это уже другой район, Космонавты, – загорают в купальниках несколько баб.

– У, счас бы погладиться, – говорит Клок.

– Ты уже поебался, – Вэк хохочет.

– И ты тоже.

– Ну и я тоже. А Гонец – еще мальчик.

Они хохочут.

– А ты что смеешься? – говорю я Быку. – Ты ведь тоже.

– Что тоже?

– Мальчик.

Он молчит.

– Нет, все-таки хор – говно, – говорит Клок. – Надо, чтоб только пацан и баба, вдвоем. А так передо мной ее уже три человека выебли.

– Ты, может, и триппером заразился, – говорю я.

– Да не самки ты. Когда триппер, с конца течет, а у меня ничего не было.

– Ну, не было – и хорошо.

– Повезло ######ине, – Вэк кривится. – Ее даже не самкили почти, только ебали. Сама тащилась, тёща. А еще потом штуку бабок.

– Подо мной не тащилась. Лежала, как не живая.

– Подо мной тоже. Под Обезьяной тащилась, это я видел.

– А если с ней счас попробовать? – спрашивает Клок.

Вэк смотрит на него, как на припизженного: – Тебе что, баб мало? Зачем тебе эта конченая?

– А если с Гулькиной? Она еще ходит с тем своим?

– Не знаю. Но она тебе не даст за просто так. Надо будет ее в кино, мороженое-хуеженое: заебешься. Надо искать такую, чтобы сама гладиться хотела – во-первых, чтоб лет восемнадцать и чтоб ни с кем не ходила постоянно.




II


В троллейбусе по дороге на УПК встречаю Кощея. Он держит под мышкой пластиковый пакет с тетрадками. Он в темно-сером костюме, которые выдают в училищах, на ногах – старые кеды.

– Привет, – говорю я.

– Привет.

– Ты где сейчас?

– В четырнадцатом.

– И на кого учишься?

– На автокрановщика. И еще на тракториста и бульдозериста.

– Все сразу?

– Да. Три специальности.

– Ну, учись, учись. Будешь в колхозе работать.

– А ты в девятом?

– Да.

– А кто еще из пацанов пошел в девятый?

– Кроме меня только Егоров, Заметкин и Овчаренко.

– А Иванов?

– Нет, тоже куда-то делся.

– Говорят, Клок в тридцать втором, на повара.

– Да, точно. Там в группе – трое пацанов, остальные тридцать человек бабы. Он специально пошел туда, чтобы было, кого гладить.

– А Бык с Вэком?

– Эти в четырнадцатом, на слесарей. Сигареты есть?

Кощей вытаскивает пачку «Примы». Я беру одну.

– Тебе сейчас выходить?

– Нет, через одну.

– Ну, давай.

– Давай.


***

На НВП военрук ведет нас – четверых пацанов – в свою каморку, которая под сигнализацией и закрывается сначала решеткой, потом железной дверью. Там у него несколько «калашей» с распиленными стволами и патроны. Когда мы были во втором классе, Митяй – он тогда был в восьмом – залез в эту каморку и стырил две коробки патронов, а потом продал по десять копеек пацанам из первого и второго класса. Я не купил – у меня копеек с собой тогда не было, а остальные почти все купили, даже Егоров. Ему потом больше всех ввалили – типа, отличник, а такое натворил: «в тихом болоте все черти водятся». Митяй, говорили, сел потом лет на семь или на восемь: кого-то «пописал».

– Как называется это отверстие? – спрашивает военрук. Он уже старый дядька, и морда красная, как у всех алкашей. Говорят, он бухает прямо в школе, между уроками: запрется в своей каморке и вмажет.

Все молчат – или не знают, или не хотят высовываться.

– Ну так что, как называется это отверстие?

– Анальное, – говорю я.

Все хохочут, кроме военрука.

– Вон отсюда, скотина и моральный урод, разлагаешь дисциплину. Это же надо – додуматься. Тут кругом враги повсюду, такая обстановка в мире сложная, а ему все шуточки. Вон отсюда!

Я поднимаюсь, беру сумку и выхожу.


***

Бык все лето работал на овощной базе – сбивал деревянные ящики для помидоров, заработал рублей триста и купил себе старую «Яву» – «щучку». Теперь все время возился с ней: собирает, разбирает, что-то ремонтирует. «Щучка» его добитая, но иногда заводится, и он тогда гоняет на ней по району с таким видом, типа на «Кавасаки». Я захожу к нему вечером, и он предлагает:

– Поехали кататься.

Я вообще ни разу не ездил на мотоцикле, ни за рулем, ни сзади. Кое-как сажусь за спиной Быка – сиденье узкое, а он толстый – хватаюсь за ручки. Катаемся сначала по грязным неасфальтированным улицам, потом проезжаем мимо окон школы и на улицу Строителей.

Нас догоняет Слон на «чезете» – он на год нас старше, раньше тоже учился в нашей школе, а теперь в каком-то училе.

– Привет, – говорит ему Бык.

– Привет. Как твоя «щучка»? Еще не наебнулась?

– Скорее твой наебнется. Я тебя на нем обгоню.

– офигенно ты меня обгонишь.

– А давай поспорим.

– Ну, давай. На сколько?

– На чирик.

– Идет.

Они жмут друг другу руки, а я «разбиваю». Они решают устроить гонку прямо здесь: машин почти нет. Я слезаю, сажусь на бордюр и закуриваю.

– Скомандуй нам, – говорит Бык.

– Что скомандовать – «на старт, внимание, марш»?

– Нет, это же тебе не бег. Крикни: «Пошел».

– Ладно.

Оба заводятся, и я кричу:

– Пошел.

Бык на «щучке» сразу отстает. К середине улицы Слон уже метров на десять впереди. Он оборачивается, начинает кривляться и орет:

– Говно твоя «щучка». Выкинь ее на помойку.

Из переулка выезжает «ЗИЛ» и сбивает «чезет» Слона. Он слетает с мотоцикла и поднимается метров на пять в воздух, потом падает на асфальт головой вниз. Бык останавливается, спрыгивает со «щучки» и бежит к нему. Я тоже бегу. Голова Слона расплющена, и из нее вытекли вымазанные кровью мозги.

– Дурак, [девушка легкого поведения], – говорит водила, старый дядька со сморщенной мордой. – Летит, ни хера не смотрит, [девушка легкого поведения].

Бык просит у меня сигарету.

– Ну, зато червонец отдавать не придется, – говорю я.

– Вообще-то да. Но пацана все равно жалко.


***

На остановке встречаю Клока, и мы садимся побазарить. Подходит Вэк:

– Быка в ментовку вызывали насчет аварии. Но ни хуя ему не сделают: он не виноват, он сзади ехал. Слон сам его не заметил, потому что видит хуево. У него один глаз вообще не видит, а второй – хуево. Ему вообще не ### было на мотоцикл садиться. А Быку только штрафу ввалят за то, что без прав.

Мы молча курим.

– А я сегодня мастака своего постелил, – говорит Вэк. – Гондон сам виноват: не надо было в залупу лезть. Стоим с пацанами в туалете, курим. Он приходит – хуе-мое, курить в туалете нельзя. Я ему показал, как нельзя – ебцул по почкам и по ебальнику. Главное, что при всех пацанах с моей группы.

– И что тебе будет?

– Ни хуя. Что, думаешь, я первый его отсамкил? Он, долбоеб, думал, что если я первый курс, то можно понты кидать. Докидался. Теперь знает, до кого можно доебываться, а до кого нет.

– Смотри, вон Иванов самкует, – говорит Клок.

Неформал подходит к остановке. Он снова отпустил волосы и вставил серьги.

– Э, привет! – кричит ему Вэк. – Иди сюда, расскажи, где ты сейчас, а то не виделись давно.

Неформал подходит без улыбки, с кислой рожей. Руки не подает, и мы ему тоже не подаем.

– Я сейчас в третьей школе учусь. Перешел.

– А зачем тебе все это говно в ушах, волосы как у бабы? – говорит ему Вэк. – Или ты думал – из семнадцатой ушел, так можно ходить, как хочешь? Нет, по нашему району так не ходят.

– Это мое дело, как ходить. Тебя не касается.

– Что ты сказал? Повтори.

– Тебя это не касается.

– А если я ебну?

– Попробуй.

– И попробую.

Вэк дает ему прямого в челюсть. Неформал замахивается дать сдачи, но Вэк отбивает и засаживает ему ногой по яйцам. Неформал приседает, и Вэк добавляет ему в нос.

– Ты что, вообще нюх потерял – на своих пацанов заебываться? Еще раз увидим со всем этим делом – яйца оторвем. Понял?

– Понял.

– А теперь вали отсюда. Вон твой троллейбус. Вэк поворачивается к нам:

– Заебали эти неформалы. В центре видели, сколько их?

– И что, Пионеры их не трогают? – спрашиваю я.

– Нет. Они там все друзья. Пионеров половина сами металлисты. А тебе металл нравится?

– Нет.

– Ну и мне нет. Так что пусть стригется или переезжает на Пионеры жить. Не постригется – сами постригем.


***

На следующий день я, Бык и Клок приходим в «контору» к Обезьяне. Кроме нас там Гриб и еще несколько пацанов с района. Часов в девять вечера кто-то стучит в дверь.

– Это еще кто? – орет Обезьяна. – Свои все дома.

Он подходит к дверям.

– Кто там?

– Участковый.

Обезьяна открывает, и входит старлей Миша по кличке «Горбатый». Он высокий и все время горбится.

– Добрый вечер, ребята. Как дела?

Никто не отвечает.

– Зря вы так. Я бы на вашем месте повежливее был. Все-таки на моем участке живете. Мало ли что…

– А что случилось? – спрашивает Обезьяна.

– Ничего. А вы думаете, если пришел, значит, обязательно что-то случилось? Я, может быть, просто пришел поговорить с вами.

Горбатый смотрит на штангу, гири.

– Спорт – это хорошо, спорт – это очень хорошо. Занимались бы лучше спортом, с девушками гуляли. Только не так, как с Анохиной. Вы ей, [девушка легкого поведения], ноги целовать до конца жизни должны, а то сели бы на полную катушку. Черепкова знаете?

– Черепа? Знаем, конечно, – говорит Вэк. – Ну и что?

– Ничего. У него уже жопа трещит на зоне. Думаешь, там любят тех, кто за изнасилование садится? Вот сядешь ты, и спросят у тебя, какая статья. И ты скажешь – такая-то и такая-то. А они потом спросят – а что это за статья такая? И ты скажешь – изнасилование. И тогда все станет ясно. И будут тебя в жопу без вазелина каждый день гладить. Понятно?

– Понятно. – Вэк говорит это с таким видом, чтобы мент понял: пора валить отсюда, всех уже достал.

– Нет, пацаны, вы поймите…

Все смотрят в пол и ждут, когда он уйдет. Но Горбатый продолжает нести свою херню:

– Я же для вас стараюсь. У меня – все нормально: квартира, жена, детей двое, на «Жигули» стою на очереди. А ведь до армии сам был таким, как вы. Я вырос на Рабочем. Спросите у пацанов постарше. Хотя какие они уже пацаны? Взрослые мужики. Я тоже за Рабочий лазил когда-то. Всякое бывало.

– И поэтому Рабочий всегда самкы получал, – говорит Вэк, и все хохочут.

Горбатый махает рукой.

– Поймите, пацаны. Я только не хочу, чтобы вы по дурости сели.

– Не надо за нас волноваться. Не маленькие уже, – говорит Обезьяна. – Мамкину сиську не сосем, и папкин ### тоже.

– А ты за всех не отвечай. Мы на тебя скоро уголовное дело заведем. Во-первых, за тунеядство. Во-вторых, за уклонение от армии. С тобой все уже ясно. Тебе дорога одна – в зону. А они – еще пацаны. И не надо их сводить.

– А нас никто не сводит. Ты нас не лечи. Понял? – говорит Вэк.

– А ты мне не тыкай. Счас переебу палкой – потыкаешь.

Горбатый хмуро смотрит на нас. Видно, что мы его допекли.

– Ну ладно. Смотрите сами. Мое дело предупредить.

Он выходит.


***

Бухаем с Быком у него дома. Уже вставило, и хочется пойти поискать приключений на свою жопу.

– Пошли к Гулькиной, – говорит Бык. Ничего поинтереснее своими тупыми мозгами он при думать не может.

– И что?

– Ничего. Поговорим. Вдруг добазаримся.

– А ты будешь базарить?

– Буду.

– Тогда пошли.

Гулькина живет с родоками в своем доме почти у самого химзавода, и мы херячим туда минут сорок. Бык два раза останавливается и зассывает чьи-то заборы, постоянно закуривает новую сигарету – потянет два раза и выкинет.

Когда доходим до ее дома, ясный перец, что от Быка толку ни хера не будет и надо действовать самому. Бык остается ждать за калиткой, а я подхожу к двери и звоню. Открывает мамаша Гулькиной – высокая здоровая тетка, похожая на кобылу. Она, наверное, в молодости тоже неслабо ебалась, но сейчас ни у кого на нее не встает.

– Инна дома?

– А зачем тебе Инна?

– Поговорить надо.

– А кто ты такой?

– Одноклассник. Бывший.

В это время Бык начинает громко тошнить.

– Это еще что такое?

– Не знаю.

Мамаша Гулькиной отталкивает меня и выходит на крыльцо. Сквозь забор видно, как у Быка изо рта вытекает склизкая блевотниа. Она снова толкает меня, в этот раз сильнее.

– Забирай своего друга и уходи. И чтоб я вас здесь больше не видела.

– Ты что, офигела, тёща, – толкать меня? Счасвъебу – ### подымешься.

Я замахиваюсь на нее кулаком, она отступает к двери и заглядывает внутрь.

– Иван! Иди-ка сюда. Тут какие-то недоноски приперлись.

Иван, наверное, ее мужик или ебарь, и какой он – здоровый или нет, – я не знаю и на всякий случай съебываюсь через калитку.

Бык стоит возле лужи своей блевотины и вытирает рот рукавом куртки.

– Сваливаем, – говорю я ему, и мы бежим по переулку. Выблевавшись, он немного протрезвел. Добегаем до следующего переулка – вроде никто не гонится. Останавливаемся и закуриваем.

– Хули ты малину испортил? Она бы ее позвала, если б не ты, долбоеб. Ты бы хоть дальше отошел, чтоб не так слышно было. А то подумала – какие-то алкаши, [Tля], пришли.

– Ладно. ### на нее.

– А к кому пойдем?

– Не знаю. Пошли на остановку, а там видно будет.

Проходим метров пятьсот – в переулок заворачивают какие-то пацан с бабой. Пацан пьяный и махает руками во все стороны, как ######. Баба идет немного сзади и что-то ему орет. Они, наверное, поругались. Ни пацана, ни бабу я на нашем районе раньше не видел. Может, они здесь и живут, кто их знает? Бык останавливается прикурить и начинает дрочиться со своей зажигалкой. Он где-то спиз-дил старую газовую зажигалку и теперь понтуется, типа деловой. Пацан не видит Быка и прет прямо на него. Бык прикуривает раза с десятого, прячет зажигалку и видит пацана, который сейчас в него врежется. Он берет сигарету в левую руку, а правую сжимает в кулак и бьет пацана в челюсть. Тот отступает, но не падает. Баба пищит. Бык стоит и курит, как будто ему все до жопы. Я стою рядом и жду, что будет, готовый, если что, помочь Быку. Пацан вытаскивает из кармана куртки бутылку вина – в ней осталось граммов сто – и разбивает о железный столб забора: делает «розочку». Бык отступает. Я кидаюсь на пацана сзади, но он увертывается и всаживает «розочку» Быку в живот. Баба снова пищит, как будто это ее саму «пописали». Пацан поворачивается ко мне. Ему лет двадцать или больше, и он уже такой упитый, что все ему по херу: «попишет» и дальше пойдет.

– Ты тоже хочешь?

– Нет, – говорю я.

– Тогда уябывай на ###! – орет он на всю улицу, хватает свою бабу, которая опять пищит, как дурная, и волочет за собой.

Бык стоит, прислонившись к забору, и держится рукой за живот. На куртке кровь.

– Ему ######, – говорит Бык. – Припух пацан.

– Больно? – спрашиваю я.

– Терпимо.

– Идти сможешь?

– Смогу.

– Может, скорую вызвать?

– Какую, на ###, скорую? Там неглубоко. Я же в куртке, еб твою мать.


***

Вся родня Клока уебала в деревню, и он захотел повыделываться перед нами, показать, какой он деловой в своей группе, где почти одни бабы. Типа, может гладить, кого захочет.

Он пригласил троих баб из общаги и меня с Вэком. Садимся за стол в кухне. Клок ставит литр самогонки и жратву. По телевизору – он у них стоит на кухне, потому что в комнате обычно спит малый – поет Леонтьев. Терпеть не могу этого сраного выродка.

– Выключи ты этого козла, – шворю я Клоку.

– Нет, не надо. Он нам нравится, – возмущаются бабы. Ладно, ###### с вами.

– Ну как вам наш город? – спрашивает Вэк.

– Нормально, – отвечает одна, ее зовут Оля.

– А учеба?

– Ну, и учеба нормально.

– А чем еще кроме учебы занимаетесь?

– Ну, на дискотеки ходим.

Клок разливает самогонку.

– Ну, за знакомство.

Выпиваем.

– А как вы своих пацанов делите? – спрашиваю я у баб.

– А зачем его делить? – говорит Таня и улыбается Клоку. Он подходит к ней, становится за сту лом и берет руками за сиськи. Она не вырывается, а, наоборот, поворачивается к нему, и они сосутся.

Мне, получается, достается третья баба – тоже Таня. Она похуже этих двух: некрасивая и в каком-то колхозном свитере – такие только в деревне носят, наверное.

Клок разливает остатки самогонки, мы допиваем, и он волочет Таню в комнату, а Вэк с Олей идут в ванную. Я остаюсь на кухне со второй Таней. Самогонка вставила слабо: литр на шестерых – это ерунда. Я не знаю, о чем с ней базарить. Она уставилась в телевизор: там сейчас поет Пугачева – старая корова, [девушка легкого поведения]. От не ### делать я подсаживаюсь ближе и кладу руку ей на колено. Ноль реакции. Я держу руку на колене, потом веду руку выше – под юбку.

– Перестань, – говорит она.

– Что перестань?

– Ничего. Сам знаешь. То, что ты делаешь.

– А что я делаю?

– Ладно, не играй под придурка. – Она отворачивается от телевизора и смотрит на меня, как учительница какая-нибудь сраная или чья-то мамаша, потом сбрасывает мою руку.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– У меня есть парень.

– Ну и что? У меня тоже, может быть, девушка есть.

– Ну, значит, тем более.

Она снова поворачивается к телевизору.

– Ну ладно, не обижайся, – говорю я.

– Я и не обижаюсь. На таких не обижаются.

Минут через десять из комнаты выходит Клок.

– Пошли покурим.

Мы выходим на балкон.

– Ну как? – спрашивает он.

– Никак. Говорит, парень есть.

– Ну, мало что говорит.

– А у тебя?

– Все класс. И поебались, и в рот взяла. Я ее уже ебал раньше. Как там Бык? Ты у него был?

– Нормально. В пятницу выписывают. Говорит, скоро на сбор сможет ездить.

Потом приходит и Вэк. По его роже ничего нельзя понять: такой он хитровыебанный пацан.

– Ну что? – спрашиваю я.

Он не отвечает. Когда мы приходим с балкона в комнату, бабы уже собираются уходить.

– Посидите еще, – говорит Вэк.

– Да нет, нам учить надо, много задали всего, – говорит Оля.

Они одеваются и выходят.


***

– Хочешь с бабой познакомиться? – спраши вает Клок. Мы стоим возле магазина, пытаемся стрясти у кого-нибудь на пиво. – У меня телефон записан.

– А что за баба? Из твоей группы?

– Нет, не из группы. Но нормальная баба. Сводишь в кино, потом отдерешь. Я сам ее не драл, а другие рассказывали.

– А сколько ей лет?

– Восемнадцать.

– Хорошо, давай.

– Если хочешь, пошли счас к телефону, позвонишь, добазаришься.

Из четырех автоматов на остановке работает только один, зато без копеек. Я набираю номер и закрываю дверь. Клок ждет на улице, но ему все слышно, потому что стекла в будке выбиты.

– Алло. Наташу можно?

– А это Наташа.

– Привет.

– Привет. А ты кто?

– Андрей.

– Какой Андрей?

– Обыкновенный.

– А откуда у тебя мой телефон?

– Я нашел бумажку, а там написано «Наташа» и этот номер.

– Ну и что ты хочешь?

– Познакомиться.

– А сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– А где ты учишься?

– В тридцать втором.

– А живешь?

– На Рабочем.

– Ну, считай – познакомились. И что?

– Ну давай, может быть, встретимся?

– Когда?

– В субботу, например.

– Ну, вообще можно. А где?

– Давай возле кинотеатра «Спутник». В семь.

– Хорошо. А как я тебя узнаю?

– Ну, я такого среднего роста, волосы темные…

– А одет как будешь?

– Серые штаны и синяя куртка. А ты?

– Ну, я еще не знаю. Будет зависеть от погоды.

– Ну ладно. До завтра.

– Пока.

Я кладу трубку.

– Ну как? – спрашивает Клок.

– Договорились на завтра.

– Ну, ты, это самое, не теряйся. Своди в кино, потом – в кровать.


***

Я прихожу к «Спутнику» минут на пятнадцать раньше. Возле входа стоят несколько баб. Все в юбках и блузках, и любая может оказаться Наташей. Но ни одна ко мне не подходит.

Я рассматриваю их и выбираю, какую лучше всего выгладить. Одна довольно ничего – с короткой стрижкой и мелированием. Остальные все похуже.

К бабам подходят пацаны или другие бабы, и они, одна задругой, отваливают. Эта, с мелированием, уходит с длинным коротко стриженным пацаном.

Без пяти семь ко мне подходит невысокая толстоватая баба.

– Ты Андрей?

– Да.

– А я Наташа. Привет.

– Привет. В кино пойдем?

– Нет. Не хочу. Давай просто погуляем.

– Ну давай.

– Ты здесь недалеко живешь? – спрашиваю я.

– Да. Ты кого-нибудь из этого района знаешь?

– Нет.

– А в училище?

– Никого.

– Ты же говорил, что в тридцать втором. Там Салим, Давыд, Зыра учатся.

– А в какой группе?

– Да откуда я знаю, в какой группе? Знаю, что учатся.

– Ну, там групп много. Я всех не знаю. А ты где учишься?

– В пятнадцатом. На швею. Заканчиваю.

– И потом что?

– Не знаю еще. У тебя сигареты есть?

– Есть.

– Давай сядем, покурим.

Садимся на скамейку рядом с площадью Свободы и старым пешеходным мостом через пути. Закуриваем мой «Космос».

– Как ты насчет того, чтобы выпить за знакомство? – спрашиваю я.

– Это можно. А где взять?

– Ты что, точек не знаешь?

– Вообще знаю.

– Ну, тогда покажешь.

– Хорошо.

На «точке» я покупаю бутылку самогонки. Потом заходим в гастроном и берем полбулки хлеба и двести граммов ливерной колбасы. Она забирает со стойки в кафетерии стакан.

Садимся на скамейке во дворе. Уже темно. Я наливаю сначала ей.

– Ну, за знакомство.

Она выпивает. Я наливаю себе, выпиваю. Она режет колбасу ключом – больше ничего нет острого. Хлеб ломаем руками.

После второй я обнимаю ее за широкую, как у свиньи, талию и нащупываю через ветровку складки жира. Она не реагирует.

– У тебя пацан есть? – спрашиваю я – сам не знаю, зачем. Она смеется. Я нащупываю ее сиську под курткой и кофтой, но она убирает мою руку.

– Давай лучше выпьем.

– Давай.

Допиваем остатки самогонки, доедаем хлеб. Ливерка кончилась еще раньше.

Я снова лезу к ее сиське. Она не убирает руку, просит сигарету.

Я вытаскиваю две космосины из пачки: ей и себе. Пока курим, трогаю рукой ее сиську. Выбрасываю бычок и лезу к ней, чтобы поцеловать, но от нее так воняет смесью табака, сивухи и ливер-ки, что я останавливаюсь.

– В рот возьмешь? – спрашиваю я.

Она смеется и говорит:

– Нет.

– А так?

– Что так?

– Ну, ты понимаешь.

– Нет, не понимаю, – и она опять смеется.

– Ладно, не выебывайся.

– Это кто выебывается?

– Так что, может быть, возьмешь в рот?

– Нет.

– Ну, как хочешь.

– Ладно, я пошла. Спасибо за угощение.

– Тебя проводить?

– Не надо. Дорогу до остановки найдешь?

– Найду.

– Ну, пока.

– Пока.


***

Троллейбус набит народом. Сзади столпились одни мужики-работяги, и от них воняет дешевыми сигаретами и чесноком. Я еду на УПК во вторую смену, опаздываю.

В давке кто-то дотрагивается до моей жопы, или мне просто кажется – не знаю. Насрать. Продолжаю смотреть в окно. Снова кто-то рукой проводит по жопе, но, может быть, случайно: троллейбус трясет, и все толкают друг друга.

На всякий случай поворачиваюсь. Мужики как мужики. ### проссышь.

Выхожу на площади Ленина. Меня догоняет какой-то низкорослый лысый урод с портфелем под мышкой. Он стоял в троллейбусе недалеко от меня.

– Что тебе надо? – спрашиваю я.

Он что-то шепчет, но я ни хера не могу разобрать.

– Что?

Он тянется к уху и шепчет:

– Как насчет того, чтобы пойти в подъезд и быстро-быстро?

Изо рта у него воняет, как будто ему туда на-срали.

– Быстро-быстро что?

– Ну как, что? Это самое.

– Валил бы ты лучше отсюда.

– Тебе что, спермы жалко?

– Мне тебя, дурака, жалко.

Я резко останавливаюсь и бью ему ногой по печени. Он падает. Портфель выпадает из рук и раскрывается. Оттуда сыплются какие-то чертежи. Я даю ему ногой в морду, и он садится на жопу.

– Не приебывайся к людям, отсосник жопныйас сраный.

Поворачиваюсь и иду к УПК.


***

Сбор сегодня небольшой – человек пятнадцать. Из наших – я, Вэк и Клок. Залазим в троллейбус, закуриваем. На последнем сиденье – Синицкая с каким-то старым дядькой – наверное, муж. Она у меня больше ничего не ведет, и я с ней не здороваюсь.

– Ребята, вы что, не знаете, что в троллейбусе не курят? Ну-ка, потушите сигареты. И это еще мои бывшие ученики – учила их когда-то основам Советского государства и права.

Вэк смотрит на нее и громко, на весь троллейбус, говорит:

– Пошла на ###, дура.

Мы хохочем, Синицкая надувается, как жаба, и что-то бурчит мужу на ухо. Потом опять смотрит на нас.

– Мы их воспитываем, учим уму-разуму, а они вот так.

– Да не самки ты, дура, – говорит Вэк. – А то счас насуем по ебальнику. Лечит она нас.

– Ты бы выбирал выражения, – говорит муж.

– Счас тебе выберу. – Вэк подходит к нему и несколько раз несильно бьет по морде.

По роже Синицкой видно, что она соссала. А зачем людям мозги гладить? Мало того что в школе, так еще и здесь. Она что-то шепчет мужу на ухо.

– Сиди, некуда выходить, – отвечает он громко. – Выйдем, а они – за нами. Научила, [девушка легкого поведения], на свою голову.

Она молчит. Мы отворачиваемся: Синицкая со своим дедом нам больше не нужны. Они выходят на площади Фрунзе.

– Смотри, – говорю я Клоку. – Синицкая обоссалась со страху.

На сиденье, с которого она встала – мокрое пятно.

Сбор получается херовым. Нас самкят Космонавты: их человек тридцать, если не больше. Мне разбивают губу и ставят два «финика» под глазом. По дороге назад со злости даем самкы в троллейбусе двум пацанам не с нашего района: они за каким-то интересом ехали на Рабочий – к другу или к бабам, ###### их там поймешь.


***

Вечером на остановке нет никого из наших, и я иду домой к Вэку. Он открывает мне сам. – Заходи.

Я разуваюсь и прохожу в комнату.

– Слышал, Быру выгнали из учила? – спрашивает он.

– За что?

– За то, что ######. Выебывался больше всех, хотел показать, типа основной. У себя на районе ноль, а там думал запонтоваться. Ну, запонтовался. В учило не ходил, ни хуя не делал вообще, типа самый деловой, и все ему по хую. Ну, его и выгнали, на ###. Сейчас армия светит.

– Как армия?

– А ему уже восемнадцать скоро будет. Этот придурок в первом классе три года сидел. Ты что, не знал?

– Нет.

– Три года сидел. Он вообще тормозной, хуже Быка. Ну, и выебывался там больше всех.

– И что он теперь будет делать?

– Ничего. Получил самкы от мамаши. Она прямо в учило приехала и при всех ему самкюлей навешала. Сказала, из дома выгонит на ###.

– Откуда ты знаешь?

– Пацан знакомый рассказывал. Он в его группе учится.

– Ну а Быра что?

– Ничего. Психанул, побежал куда-то. ### она его выгонит из дома, но мозги поебет. Так ему и надо, придурку. Я его сегодня видел пьяного. Он мне всякую ###ню говорил – типа, сам ушел из училы и хочет в армию, типа, армия – это заебись, почти как зона.

Хлопает дверь. В комнату заглядывает сморщенный маленький алкаш с наколками на обеих руках – папаша Вэка.

– Ну что, герои? Как жизнь? В зону скоро?

– Завтра утром, – отвечает Вэк. Я молчу, даже не здороваюсь – пошел он в жопу.

– А что тут такого, еб твою мать? Я вон три года отбарабанил. Счас Сашка сидит. В зоне есть закон. Там все по-честному. А здесь – кто кого наебет. Водки выпьете со мной?

– Ну, можно вообще, – говорит Вэк. – Ты как? – Он смотрит на меня.

– Я не против.

– Ну и правильно. Возражать – хуи рожать. А на халяву и уксус сладкий.

Он уходит на кухню.

– За что он в зоне был? – спрашиваю я Вэка.

– Не знаю. Кому-нибудь въебал, наверное. Или ссамкил что-то.

– Ну что вы там? Идите сюда. Не стесняйтесь. Будьте как дома, но не забывайте, что в гостях. Особенно ты.

Он дает Вэку щелбана. Вэк дергается, но ничего не говорит.

На столе – бутылка водки и три граненых стакана 0,2. Батька Вэка нарезает хлеб и сало, разливает водку.

– Ну, будем.

Выпиваем.

– Нет, [девушка легкого поведения], – говорит папаша Вэка. – Не понимаю я вас, молодежь. Какие-то вы все, [девушка легкого поведения], не такие. Хитровыебанные, [Tля], – вот вы кто. Мы были попроще. Что-то с вами не то. Это все Горбатый, наверное, виноват. Перестройки, хуейки. Все это [***НЯ]. А вы, [девушка легкого поведения], не такие. Вот ты мне когда последний раз рассказывал, как у тебя дела – хорошо или херово?

Он смотрит на Вэка. Тот не отводит глаза и сам пялится на него.

– А когда тебя мои дела начали волновать?

– Ну вот. Начинается. Ладно, давайте по второй.

Он наливает. Выпиваем. – Ты как, футбол смотришь? – спрашивает у меня папаша Вэка. – Какой сейчас футбол? Зима же. – Вэк смотрит на него, как на придурка. – Не сейчас, а вообще, дурила. – Ты поосторожней. – Сам поосторожней, когда со старшими раз говариваешь, еб твою мать. Нету, [девушка легкого поведения], нормального футбола. «Динамо» Киев – это хохлы, а я за ######ских хохлов не болею. В «Спартаке» одни черножопые. «Динамо» Тбилиси – ну, грузины играть умеют, только не тренируются ни хуя, отсосник жопныйасы. Пьют. Такой вот футбол, [Tля].

– Тебе всегда все не нравится, – говорит Вэк.

Батька не отвечает, разливает остатки водки по стаканам.

– Ну, будем.

– А баба у тебя есть? – Папаша Вэка пододвигается ближе ко мне. Когда он открывает рот, оттуда несет чесноком и «Примой». Он положил возле себя несколько головок чеснока и кроме него ничем не закусывает. Я пододвигаю к нему свою пачку «Космоса», но он ее не замечает и курит только свою «Приму».

– Нету, – говорю я.

– И правильно. Все бабы ######и. – Он смотрит на Вэка. – И твоя мамаша в том числе.

Вэк офигело пялит на него глаза, и я понимаю: хорошо это не кончится.

– А что ты думаешь, она не ######овала? ######о-вала, конечно. Ты еще малый был. С трактористом, потом с грузином.

– Заткнись ты, [девушка легкого поведения]. Хули ты меня позоришь?

– А ты мне рот не затыкай. Я ведь могу и не понять.

Вэк бьет ему по рылу, и папаша падает вместе со стулом. Вэк подскакивает и начинает молотить его ногами. Я пытаюсь его оттащить, а то еще убьет на ### – он и так чуть живой. Но Вэк молотит своего папашу, как робот какой-нибудь сраный.

Минут через пять он «сдыхает» и садится на табуретку – отдохнуть. Достает из папашиной пачки примину, закуривает.

Папаша ворочается и что-то бормочет. Ебальник у него разбит. Он поднимается, на нас не смотрит, ничего не говорит и выходит из кухни. Стыдно, наверное, что родной сын самкюлей навалял, да еще перед чужим пацаном.

– Ты так часто с ним? – спрашиваю я.

– Бывает. Пусть не выебывается.


***

Звенит звонок на классный час. Я всегда сваливал, а сегодня остаюсь – наверное, в первый раз за полгода. Классная сразу замечает, что я остался:

– О, какие люди почтили нас своим присутствием.

Некоторые кретины смеются. Я делаю угрюмую рожу, но на Классную особо не злюсь: она неплохая тетка, намного лучше, чем придурочная коммунистка Сухая. Ее летом выперли на пенсию и передали нас физичке Матлаковой. Она помоложе – лет, может, тридцать пять – и меньше ебет мозги.

– Нет, шутки шутками, а ты зря, Андрей, нас игнорируешь. Мы здесь всякие интересные темы обсуждаем. И я думаю, ребята заметили, что это уже не те классные часы, которые были в прошлом году, при Вере Алексеевне. Надо сказать, я к ней отношусь с глубоким уважением. Она прекрасный педагог. Огромный опыт в школе. Прекрасное знание своего предмета. Но иногда сложно бывает адаптироваться к новым реалиям. Перестройка на самом деле, ребята, это очень серьезно. В обществе столько изменилось за последние два-три года. И я понимаю Веру Алексеевну, понимаю ее решение уйти на пенсию, хоть и уверена, что она могла бы еще долго работать в нашей школе. Ей просто сложно было бы перестроиться, перейти на новое мышление. Хотя, еще раз повторяю, она прекрасный педагог и специалист.

– А это правда, что ее попросили на пенсию из-за того, что она сталинистка? – спрашивает Карпекина.

Классная задумывается, смотрит в окно, потом на нас.

– Нет, вы поймите все правильно. Ну, можно сказать… Ее взгляды не совсем вписываются в новые реалии… Но давайте не про Веру Алексеевну будем говорить, а про вас. Мне не нравится, что вы такие пассивные, ничем не интересуетесь. Газеты не читаете, по телевизору тоже смотрите только какие-то развлекательные передачи. А ведь там столько всего интересного и одновременно полезного: «Взгляд», например, или «До и после полуночи».

Классная останавливается и смотрит на нас. Всем все до лампочки, никто не слушает ее базар. Ждут, чтобы она поскорее отпустила нас домой. Некоторые болтают между собой, некоторые смотрят в окно, и Классная все это видит. Но она не психует, как Сухая, только морщит лоб и говорит:

– Ну как мне вас растормошить, разбудить от спячки?


***

Новый год празднуем в «конторе»: я, Вэк, Обезьяна и Бык. Еще Клок должен подвалить. Он обещал привести баб из своего учила. Я целый месяц собирал деньги, не сдавал в школе на обеды, ходил жрать на халяву, когда там оставались лишние порции, откладывал всю мелочь. Хотел набрать хотя бы двадцатку, но получилось всего пятнадцать.

– Ладно, я за тебя заложу, потом отдашь, – сказал Клок.

Обезьяна приволок бобинный магнитофон. Сходили в магазин и набрали жратвы: хлеба и консервов. Водку Обезьяна закупил заранее.

Клок с бабами должны были припереться к восьми, но их все нет и нет, а у нас все давно готово: жратва, водка, стаканы – на этот раз должно хватить на всех, Бык приволок из дома штук десять. Сидим и слушаем блатняк на магнитофоне.

– Давай ебнем по одной, – говорит Обезьяна. – А то тут офигеешь, пока дождешься их.

Открываем бутылку водки, разливаем, пьем.

– Ладно, давайте еще по одной. Хули тут, по сто граммов, надо хотя бы по двести.

Бухаем еще.

– [Tля], – говорит Бык. – Как заебись все-таки – бухать.

Мы ржем.

– А хули вы смеетесь, долбоебы? Типа вам не нравится? Я вот раньше, когда малый был, думал: говно все это – водка там, пиво. Мне бы лучше десять бутылок лимонада, чем десять бутылок пива. Не то, что сейчас.

Мы снова ржем.

Приходит Клок – один, без баб.

– Наебали, самки. Сказали, придут, но ни хуя.

– Ты заебал, [Tля], – начинает возбухать Вэк. – На хуя я вообще сюда пришел? Я бы лучше пошел туда, где бабы есть. На хуя мне здесь сидеть с вами?

– Ладно, успокойся, – говорит Обезьяна. – ### с ними, с бабами. Давайте бухать, раз уж собрались.

К двенадцати мы все уже бухие в жопу, выбираемся из подвала и хлопаем хлопушки и жжем бенгальские огни – этого говна тоже накупили заранее. На балконах стоит бухой народ и тоже жжет бенгальские огни и хлопает хлопушки и орет: «С Новым годом!»

Мы тоже орем:

– С Новым годом, [девушка легкого поведения], на ###, еб твою мать, с Новым годом, самки ебаные, самкюки недоделанные, гондоны незаштопанные!

Возвращаемся в контору, едем дальше – водка еще есть.

– Что-то сборов давно не было, – говорю я.

– А на хуя тебе сбор? – спрашивает Обезьяна.

– Ну как, на хуя? За свой район…

– Херня все это. Да, мне скоро двадцать, я как бы старый уже и за район могу не ходить, хоть хожу еще иногда. Но это все говно и на ### никому не надо. Сходил пару раз, со своими пацанами кантуешься, авторитет там какой-нибудь, хуе-мое, а лазить каждый раз, чтобы самкы получить – херня все это.

– Что-то раньше ты другое говорил.

– Мало ли, что я говорил. Все это херня. Бабки – вот это основное. Когда с лохов по пятерке собираешь, типа, свои пацаны залетели, надо выручать, а потом на эти деньги берешь бухло – вот это я понимаю, а все остальное – на ###### нужно. И тем более сесть из-за дурости – бабу там выебал или ебальник кому-нибудь разбил. Дурные пусть садятся. А я ### сяду.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 7.2.2006, 19:17
Сообщение #18


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

На улице – весна, и на уроке сидеть западло. Я поднимаю руку и спрашиваю у химицы:

– Можно выйти?

Она бурчит под нос:

– Можно, но не надолго. Сейчас буду новый материал объяснять.

Я спускаюсь вниз, курю на заднем крыльце. С крыши капает, и пару раз ледяные капли падают мне прямо за воротник. Солнце светит так ярко, что даже слезы текут: отвык от него за зиму. Выбрасываю бычок на кучу желтого, обоссанно-го снега и иду в учительский туалет. Там долго дрочу, растягиваю кайф, представляя себе разных баб из десятого. Возвращаюсь на урок почти перед самым звонком.

– Где ты был? – мычит химица.

Я не отвечаю.

После уроков меня ждет Вэк на первом этаже, возле гардероба. Он опять симуляет «учило». Мы выходим на заднее крыльцо, как раньше, и закуриваем.

– [девушка легкого поведения], школа на ###, еб твою мать. Первая учительница, хуе-мое. Первое бухло. Первая е[Tля].

Класс, – базарит Вэк. – Лиза у вас еще ведет физкультуру?

– Нет, ее выгнали на ###.

– За что?

– Говорят, деньги самкила из сумок у других учил.

– Вот, докатилась, [девушка легкого поведения].

– А это правда, что они с Людкой из продленки – лесбиянки?

– Ясный ###, правда.

– А ты их видел?

– Я не видел, и никто не видел. Ты что думаешь, они на матах лягут – приходи, [Tля], любуйся?

– Нет, ну все таки…

– Что все-таки? Ничего просто так не бывает. Не говорят же, что Сухая с Синицкой – лесбиянки. А они тоже подруги были. А Лиза мало что пьяница и жидовка, так еще и с Людкой ебалась…

– Вот бы посмотреть, как лесбиянки ебутся…

– Фильмы надо смотреть. У Монгола – это Обезьяны друг – есть видик. У него родаки в Монголии или где-то там работают и привезли ему видик. И он берет кассеты у своих знакомых пацанов и показывает у себя на хате. Два фильма – пятерка. Говорили, он раз показывал фильм про то, как бабы лижут друг другу и дрочат и все это самое, но он его уже, наверное, отдал. Хотя можем сходить сегодня. Вдруг что-то еще нормальное. У тебя вообще как, деньги есть?

– Только трульник.

– Ладно, я одолжу тебе.

– Ну пошли.


***

Приходим к Монголу к пяти часам. В комнате сидит уже человек двадцать. Кто-то на стульях или на диване, но в основном все на полу. Монгол -"старый" пацан, лет двадцать, невысокий, черный, узкоглазый: настоящий монгол.

Отдаем ему деньги, здороваемся с пацанами – почти все знакомые, со своего района – и садимся на полу.

– Сегодня два фильма, – говорит Монгол. – Сначала «Молодой бизнесмен», это порно, а потом боевик про Брюса Ли.

Порнофильм черно-белый, и запись довольно херовая. На экране какой-то мужик – наверное, это и есть бизнесмен, – приводит к себе баб и ебет. Снято обычно снизу, видно только, как его ### ходит у нее в самке, как будто и не е[Tля], а физкультура какая-нибудь. Смотреть на это скоро осамкевает. В конце какая-то баба берет у него в рот, а он хватает ее за голову и не дает слезть с хуя, пока она не задыхается.

Фильм про Брюса Ли – намного интереснее: в нем драки классные.

Выходим с Вэком от Монгола и встречаем Быка. Втроем гуляем по району.

– Я, наверное, себе в кулаки забью вазелин, – говорит Вэк.

– За ###? – Бык делает свою обыкновенную тупую морду.

– Как за ###? Кулак потом твердый становится, и самкиться знаешь как хорошо? Если кому-нибудь въебешь, то лучше, чем кастет. А еще пацаны в ### вазелин загоняют – чтобы больше был.

– самкишь.

– Вот тебе зуб. На Пионерах есть один мужик – таксист, так он, мне говорили, уже пять кубов вазелина загнал. Он у него в литровую банку чуть влазит, когда стоит. Бабы на него сами лезут.

– А если он банку на ### наденет, а он у него встанет? Он же ее не снимет потом?

– Ебнет банку обо что-нибудь – и все. А еще загоняют шарики из подшипников.

– Куда? – спрашиваю я.

– Как куда? Тоже в ###. Баба знаешь, как тащится, когда ее таким хуем порют? Хочешь себе загнать? Бабы будут сами тебя просить, чтоб выебал.

Я мотаю головой:

– На ### надо.

– Ссышь. А кто не ссыт, тот всех баб ебет.


***

– Я с Кузьминой начал ходить из восьмого класса, – говорит мне Клок. Мы идем по району и ищем, где бухнуть.

– Зачем тебе она?

– Как зачем? Нормальная баба. Правда, малая еще, ну и ладно.

– Ебется?

– Ты что, офигел? Ей еще пятнадцать лет только.

– А зачем она тебе?

– Так, погулять. Я ж говорю – нормальная баба. Красивая. Или скажешь – нет?

– Ну, вообще красивая. Отличница, кстати.

– Я знаю. А хули мне – отличница, двоечница? Баба есть баба.

– А как ты снял ее?

– Обыкновенно. Ехал из учила, и они откуда-то ехали классом. Ну, я подошел поговорить с пацанами, а там и она стоит. Поглядывает там, улыбочки. Потом смотрю – она выходит на Магазине. Ну, я тоже вышел на Магазине, типа по дороге. Побазарил. Говорю – пошли в кино завтра. Она говорит – пошли. Ну, сходили, потом в коктейль-бар само собой – по сто пятьдесят мороженого с сиропом, коктейль, пирожное. Потом сосались в подъезде…

– Она умела?

– Нет. Ты ###ню говоришь – кто ее научил?

– А потом что?

– Потом ничего. Пошла домой.

– Ты самкишь, что это так, погулять. Ты хочешь ее выгладить. Целку сломать.

– А если и хочу, что тут такого? Ты все завидуешь и злишься, потому что ты еще мальчик. Но ты сам виноват. Баб кругом много, а ты ни хуя не делаешь, хочешь, чтобы тебе бабу привели и сказали «еби».

– Да нет баб нормальных.

– Не самки только, хорошо. В классе у тебя сколько баб?

– Что, я со своего класса буду снимать бабу?

– Ну, не хочешь со своего – сними с другого. Или, ты вон на УПК ходишь. Там что, не можешь снять?

– Там такие бабы все крученые – не доебешься.

– Ну, как хочешь. Нравится дрочить – дрочи. А трусы сам стираешь или мамаша?

– Я счас ебну.

– Ладно, не злись. Это я так.


***

На школьную дискотеку со мной приходят Вэк и Клок с Кузьминой – она накрасилась, как ######ина какая-нибудь, но все равно видно, красивая баба, хоть и малая. Садимся на стулья, смотрим, как бабы и пацаны крутят жопами, топчутся и махают руками, обсираем их.

– Расскажи им про физика, – говорит Клок Кузьминой.

– Аи, не охота.

– Расскажи. Тут все свои люди.

– Ладно. Ну, короче, я была дежурная, и он мне говорит – останься после урока, поможешь отнести приборы в лаборантскую. А Ленки не было тогда, так что я одна. Ну ладно, понесла эти приборы его в лаборантскую. Поставила на стол и хотела уже выходить – тут он заходит. Спасибо, молодец. И улыбается. Потом говорит – хочешь, я тебе что-то покажу. Ну ладно, говорю, показывайте. Он достает из шкафа карты. С голыми женщинами.

– Перефотографированные? – спрашиваю я.

– Нет, настоящие. Цветные. И дает мне их. Я посмотрела, потом говорю – все, можно идти? А он опять улыбается и говорит – а можно тебя о чем-то попросить? Я говорю – смотря о чем, и улыбаюсь: ну, что он мне сделает? А он мнется. Я опять – ну, что? Он тогда говорит – я хотел бы посмотреть на тебя обнаженной…

– Так и говорит?

– Да, так и говорит. Не бойся, говорит, я даже близко не подойду, на три метра. У тебя, говорит, интеллигентное тело, не то что у этих колхозниц.

– А ты что?

– Спрашиваю – а что я с этого буду иметь?

А он – могу дать тебе двадцать пять рублей. Я ему тогда – это вы меня во столько цените, Петр Михайлович? И вышла.

– И как он после этого с тобой?

– А никак. Обыкновенно. Как всегда.

– Смотри, вон Гулькина, – показывает Вэк.

Я давно не видел ее. Она с какой-то подругой не с нашего района.

– Где она теперь? – спрашиваю я.

– В тринадцатом училе. На швею. Слушай, иди побазарь с ней. Скажи, что я хочу с ней поговорить.

– Так сам иди и побазарь.

– Нет, так не солидно. Надо, чтоб кто-то другой.

– Ну ладно.

Я подхожу к бабам.

– Привет.

– Привет, – говорит Гулькина. – Какая встреча. Ты где. в девятом?

– Да. А ты?

– В тринадцатом училище.

– Слушай, с тобой Вэк хочет поговорить.

– О чем?

– Ну, он сам тебе скажет.

Я махаю ему рукой, а сам отхожу. Ее подруга тоже отваливает. Они базарят минут пять, из-за музыки я не слышу – о чем. Потом Вэк идет к нам.

– Ну как? – спрашиваю я.

– Заебись. Забил стрелку на завтра. Пойдем в кино, потом мороженое и все остальное. По полной программе. – Вэк ухмыляется.


***

После дискотеки Клок ведет Кузьмину провожать домой, а мы с Вэком – на остановку. Там сидят Бык, Суша и еще несколько пацанов. Мы выкуриваем по сигарете, потом всей бандой идем гулять.

Из ментовки выходит Миша Горбатый с другим ментом. Мы орем:

– Менты – отсосник жопныйасы, козлы, хуесосы.

Горбатый машет нам дубинкой, но нам все по ######, и мы орем дальше:

– ### вам в рот, ментам поганым, скоро всех вас передушим.

Они стоят, смотрят, ухмыляются – типа, вот молодежь оборзела – потом кидаются на нас. Мы – удирать. Они – за нами. Бык бежит последним: он плохо бегает, потому что толстый, и Горбатый хватает его за куртку. Они вдвоем валят Быка на тротуар и начинают мочить дубинками. Мы останавливаемся и смотрим.

– Что, вы тоже хотите? – кричит Горбатый. Мы отходим подальше. Менты волокут Быка в свою контору, взявшись с двух сторон.

Настроение поганое, делать нечего, и мы расходимся.

Возле дома ко мне подваливает Дима – алкаш из нашего подъезда.

– Привет. Можно тебя на минутку?

– Что тебе?

– Так на минутку.

– Ну, что ты хочешь?

Дима бухает каждый день и уже стал похож на бича: морда – красная, ###### опухшее, волосы – грязные и со струпьями перхоти. Я не знаю, сколько ему лет – может, тридцать пять, может, пятьдесят. Он живет один в однокомнатной квартире, такой, как у нас, только на первом этаже. Говорят, жена давно от него ушла.

– Понимаешь, они нас не задавят. Мы не сдадимся.

– Кто – они?

– Как кто? Ты что, не понимаешь?

– Нет.

– Жиды. Это наши враги.

– И что они тебе могут сделать?

– Все могут. Убить, зарезать. Но мы не сдадимся. На силу есть сила.

– Правильно.

Дима сует мне руку, я жму ее и хочу забрать, но он не отпускает. Смотрит на меня как шизанутый.

– Ладно, все. Мне надо идти, – говорю я.

– Иди. Но на силу есть сила. Ты понял?

– Понял. До свидания.

Я захожу в подъезд, оборачиваюсь и смотрю на Диму. Он ссыт, повернувшись к дереву. Дома мама, как всегда, начинает наезжать:

– Где ты был? Что делал?

– Я уже не в первом классе. Что хочу, то и делаю.

– Если ты такой взрослый, то иди и заработай себе на жизнь. Думаешь, это легко: прожить на то, что я зарабатываю? Плюс копейки, что отец приносит? Он, можно сказать, себе на выпивку работает.

– Я ничего особенного не прошу.

– А о чем особенном может идти речь, когда на самое необходимое не хватает?

– Ладно, ты всегда так говоришь. А у самой три тысячи на книжке.

– Эти три тысячи, если хочешь знать, для тебя лежат. Ты ведь женишься когда-нибудь, надо будет хозяйством обзаводиться. К тому же эти деньги – наследство от бабушки, за ее дом. С моей зарплатой столько за всю жизнь не скопишь.

– Мне эти деньги не нужны. Лучше их сейчас потратить, чем ныть, что денег мало.

– Это я-то ною? Как ты с матерью разговариваешь?

Я молча смотрю в окно. Она еще бубнит, потом уходит на кухню.


***

– Ну как? – спрашиваю я на следующий день у Быка. Мы с ним и Вэком сидим в беседке.

– Хуево. Всю ночь сидел у них в ментовке, самкили. Грозились в жопу торпкануть и завафлить. Утром дали пятьдесят рублей штрафа и говорят – самкуй отсюда.

– А штраф за что?

– Как за что? Хулиганство, [девушка легкого поведения]. Ну, отсосник жопныйасы, [девушка легкого поведения]. Встретить бы, [девушка легкого поведения], Горбатого где-нибудь одного, и чтоб он без дубинки и пистолета – я бы его убил, на ###.

– А Гулькина как? – спрашиваю у Вэка.

– Заебись.

– Что заебись?

– Все заебись. Дала. Я пошел к ней утром, прямо из ментовки, домой не заходил. Одна дома, училу засимуляла. Ну, хуе-мое, привет, привет, мы же на вечер договорились. Ну, я говорю, типа, зачем ждать вечера, когда можно сейчас. Ну, посидели, посамкели, потом легли.

– И она сама?

– Ну, как сама? Я взял ее за жопу, говорю – пошли. Она – нет, не сейчас, давай потом. Я говорю – не самки, давай сейчас, ну и все такое. Поебались, потом легли спать, потом я еще ей палку поставил. Пожрал и пошел домой.

– Ну и как она?

– Заебись. Умеет гладиться. Ее, наверное, после школы уже полгорода переебало. Но мне насрать.

– А если я к ней подвалю?

– Ни хуя не будет. Она сейчас меня любит и тебя пошлет на ###. Знаешь, что мне рассказала? Что хотела с Бырой погладиться.

– самкишь.

– Зуб даю. Сама сказала – зачем ей самкеть?

Только просила, чтобы никому не говорил. Так что ты тоже никому.

– Нет, все равно не верю. Он же весь восьмой класс к Анохиной доколупывался, с ним еще Обезьяна разбирался до всей этой херни.

– Я сам чуть не офигел, когда услышал. Говорю – ты что, Быра же такой урод, зачем он тебе? А она говорит – вы, типа, пацаны, не разбираетесь. У него глаза красивые, говорит, и жопа.

– Надо с отсосник жопныйасами его познакомить.

– Ну, ты и знакомь. Это у тебя их, наверное, море знакомых, раз уже в троллейбусе приебываются…

– Ладно, не самки. Лучше расскажи про Быру.

– Ну, короче, он привел ее к себе – бабы дома не было, она в больнице была. Они ее с мамашей отсамкили так, что в больницу отвезли.

– За что?

– Не знаю. Тебе не все равно? Короче, они там выпили, хуе-мое. Потом зажимались, и она говорит – ну, я сейчас приду, типа. И пошла в ванную. А Быра музон врубил на всю катушку. И думает – а что, если не встанет? Первый раз все-таки. Решил задрочить. Сел на кресло и дрочит. А тут его мамаша пришла. И представь картину – музон бомбит, Быра в кресле дрочит, а тут Гулькина из ванной голая выходит.

– И что потом?

– Ничего. Мамаша ей говорит – уходи, ну, она оделась и ушла. А ему, наверное, самкюлей наставляла.


***

После школы закидываю сумку домой и иду на остановку. Подходит Бык. У него есть бабки – стипуха, и он берет нам по бутылке пива.

– Смотри, ни хуя себе, – говорит Бык. Неформал прет к остановке с какой-то красивой бабой. Я ее уже несколько раз видел на районе, но по явилась она здесь недавно.

– Она в евонном доме живет, – говорит Бык. – Недавно переехали.

– Пошли, подойдем?

– Ну их на ###, потом.

Они стоят на остановке, о чем-то базарят, ржут. Она в джинсах и джинсовой куртке, волосы белые, длинные.

– Как ты думаешь, он ее ебет? – спрашивает Бык.

– Вряд ли. А какая тебе разница?

– Ну, все-таки баба ничего. Не могу понять, зачем ей этот неформал сраный.

– Она сама такая.

– Наверное.

Неформал с бабой садятся в троллейбус и уезжают. На остановку припирается Вэк с приминой во рту.

– Слышали, что Быру посадили?

– Нет. За что?

– Навставлял кому-то. Ехал пьяный в троллей бусе и доколупался до мужика с бабой. Мужик ему что-то объяснял, а Быра начал его самкить. Нос сломал. Приехали на Рабочий, а там Миша Горбатый. Ну, они к нему. Быра съебываться – но пьяный, куда он убегит? Горбатый словил его и отсамкил палкой, а мужик заяву написал. Потом машину вызвали, и Быру – в районную ментовку. А там видят, что ссуль и фраер – и начали самкить. Хотят все, что у них есть, на него повесить. Типа, если не признаешься, усамким. Ну, он и признался.

– И что теперь?

– Жопа ему теперь. Ему уже восемнадцать – пойдет не на малолетку, а в нормальную зону.

– Пошли в контору. У меня есть ключ, – говорит Вэк.

– Откуда? – спрашивает Бык.

– Обезьяна дал.

– Ты что, там уже за хозяина?

– Да нет. Так просто. Ладно, пошли. Заходим на «точку», покупаем на деньги Быка бутылку самогонки, потом – в «контору». Закуски нет.

– Ладно, выпьем так. Что мы, целки какие-нибудь? – говорит Вэк.

Разливаем, пьем.

– Ну, Быра, конечно, дурак, – трындит Бык. – Теперь ему точно жопа. Сядет лет на пять, а раз он фраер, то на зоне ему ######.

– Да, Быра, конечно, гондон, – говорю я. – Только до дохлых доебываться мог – типа здоровый.

– Ну что, еще по одной? – спрашивает Бык.

– Разливай.

Допиваем сивуху и идем гулять. Дало неслабо, особенно Быку. Он идет, шатаясь, и все время куда-то пропадает.

– Где Бык? – спрашиваю я Вэка.

– ### его знает. Может, ссыт под забором или домой пошел. Да ### на него – на своем районе ничего с ним не станет.

– Может, поищем его?

– Ну, на ###.

Доходим до остановки, садимся на лавку. Откуда-то вылезает Миша Горбатый с двумя дружинниками. Я знаю одного: это папаша Севастьяновой. Она с нами училась до девятого, потом ушла в техникум. Говорят, мужик хотел стать следователем, но что-то там не получилось, и вот теперь ходит дружинником с ментами.

– Ага, в общественном месте в нетрезвом состоянии. – Миша Горбатый махает дружинникам. – Идите сюда. Забираем их.

Папаша Севастьяновой берет меня за руку, второй дружинник – Вэка. Но мне уже на все насрать.

Они приводят нас в ментовку. Я здесь ни разу раньше не был. В первой большой комнате – два стола и черно-белый телевизор. По телевизору показывают Юрия Антонова. Из-за помех его свиную рожу едва можно разобрать. За столом сидят еще двое дружинников и пьют пиво.

– Веди его в детскую комнату, – говорит Горбатый Севастьянову, и он ведет меня к двери в другом конце комнаты. За ней – коридор, а в нем еще несколько дверей. На одной ободранная табличка «Детская комната милиции». Севастьянов открывает дверь и толкает меня внутрь.

– Смотри, чтоб без глупостей, – и закрывает дверь.

В комнате горит тусклая пыльная лампочка без абажура. В другом конце – стол, над ним – портрет Ленина. У стены – несколько стульев. Я сажусь. Минут через десять приходит Горбатый.

– Ну что? Отправить тебя в вытрезвитель?

Я кручу головой.

– Ты разговаривай, а не мотай головой.

– Не надо, – говорю я. Язык как будто распух, и голос вообще чужой.

– А ведь мы можем. И еще штрафу тебе ввалим – появление в общественном месте в нетрезвом виде, а это уже мелкое хулиганство. Ты это знаешь?

– Нет.

– Ну, теперь будешь знать.

Он смотрит на меня. Я смотрю в стену.

– Ну что с тобой делать?

– Отпустите.

– А губа у тебя не залупится? Если бы мы всех отпускали… Где учишься?

– В семнадцатой.

– В каком классе?

– Девятом.

– А родители кто?

– Мама – бухгалтер, отец – культпросветработник.

– Ну вот. Нормальная семья. А зачем тебе эта шпана?

Я ничего не говорю.

– Ладно, составим бумагу в школу, пусть тебе там мозги пропесочат. Посидишь здесь, протрезвеешь, потом пойдешь тихонько домой. И смотри – чтоб без глупостей.

– Хорошо.


***

Бумага приходит в школу уже через несколько дней: поторопились, козлы. Я тусанулся – вдруг выгонят? Когда рассказал Быку с Вэком – они говорят: ну и что, пойдешь в вечернюю. Ничего не понимают пацаны. Какая может быть вечерняя школа? Родители офигеют, если я хотя бы десять классов в нормальной школе не закончу. Я же у них один. Они надеялись, что стану «нормальным», в институт там поступлю…

На классном часу – собрание, «разбирают» меня. Я знаю, что пацаны против меня ничего не скажут – им это не надо, а бабы повыделываются обязательно.

Начинает Классная:

– Я скажу что-то в некотором смысле банальное, но ведь так оно и есть на самом деле. Пропадает человек, просто пропадает. Ты ведь, Андрей, способный парень, из хорошей семьи. Мог бы хорошо учиться, а вместо этого якшаешься со всякой шпаной. Зачем тебе это надо?

Я молчу и смотрю в окно.

– Нет, Андрей, ты здесь отмалчиваться не будешь. Раз мы ради тебя здесь собрались, то, будь добр, объясни нам, пожалуйста. Ответь на конкретный вопрос: зачем тебе это надо?

– Что надо?

– Ну вот, начинается. Зачем надо пить алкогольные напитки, гулять со всякой шпаной, попадать в милицию?

Я молчу.

– Ну вот, видишь, тебе даже и сказать нечего.

Потом встает «шестерка» Сафонова – противная дура, дочка Инессы, которая ведет математику, только не в нашем классе.

– Ты позоришь наш класс, – говорит она. – Ты хоть сам понимаешь это? Из-за тебя нам могут не дать поездку в Ленинград в конце учебного года. Ты это понимаешь? Тебе надо взяться за ум.

Не твое дело, дура. Иди дальше «шестери» учителям, тёща. Другие сидят и не слушают, им насрать и на меня и на собрание, главное, чтобы скорее отпустили домой. На поездку в Ленинград, может быть, и не насрать, но я не верю, что из-за меня ее могут не дать.

– Ну что с тобой делать, Андрей?

У Классной такой вид, типа она волнуется за меня, типа ей не все равно, что из меня получится. Какое ей дело?

– Ничего не надо со мной делать. Я больше так не буду.

Сказал – и самому противно: как в первом классе, [Tля]. Некоторые смеются.

– Ты же взрослый человек, Андрей. Сказать «больше не буду» – мало. Тебе надо поменять образ жизни, найти нормальных друзей, взяться за учебу, – говорит Классная. – Не все потеряно. Ты мог бы хорошо учиться, поступить в институт.

Я молча слушаю. Пусть говорит что хочет. Чем быстрее скажет, тем раньше все закончится, и я пойду домой.


***

Вечером прихожу на остановку. Там сидит Бык – уже немного бухой – видно, пропил остатки стипухи.

– Ну что, выебли тебя в классе? – спрашивает он.

– Так, немного.

– И что теперь?

– Ничего. Строгий выговор. Еще одна бумага – выгонят.

– Не ссы. Понты все это. А вот Вэка выгнали из хабзы.

– Откуда ты знаешь?

– Он заходил сегодня.

– Что, за эту бумажку?

– Не только. Он еще и мастаков самкил, и не учился ни хера.

– Смотри, вон та баба, которая с Неформалом.

Она подходит к остановке.

– Пошли поговорим, – говорит Бык. Я остаюсь сидеть, а он встает и подходит к ней.

– Привет. Сигарету хочешь? – Бык вытаскивает из кармана пачку «Космоса». Она смотрит на него, как на малолетку, который доколупывается до взрослой тетки, и ничего не говорит.

– Ты же на этом районе живешь, а мы – свои пацаны здесь. Давай познакомимся.

– Не надо нам знакомиться. До свидания.

Она отходит на пару метров в сторону.

– Ну как хочешь.

Бык возвращается ко мне.

– Зачем тебе эта коза? – говорю я. – Ты что, ее снять хочешь?

– Ну, не знаю… – Бык тупо улыбается.

– Пошли лучше к Вэку, – говорю я.

– Ну, пошли.


***

Вэк дома один.

– Ну что? – спрашивает Бык.

– Ни хуя. Давай бухнем.

– Давай.

Он ставит пол-литра водки и закуску – сало с чесноком и хлеб – как всегда. Водка уходит быстро. Вэк начинает выделываться:

– Мне учило до жопы. Выгнали – и заебись.

– А что ты делать будешь? – Мне тоже дало, и голос – как не свой.

– Работать пойду. Деньги зарабатывать – на химзавод. Буду триста рублей иметь, не то что ты, Бык, в своем училе и тем более ты, Гонец, в школе.

– Заебись. Будешь нам проставлять.

– Ага. Дождешься.

– [девушка легкого поведения], сигареты кончились. – Бык зажимает в кулак пустую пачку из-под «Космоса». – У тебя есть, Вэк?

– Нету.

– А у тебя?

– Нет.

– Пошли за сигаретами.

– А может, ты один сходишь?

– Как один? Одному неохота.

– Ну ладно. Пошли.

Надеваем куртки, спускаемся и идем в магазин. Навстречу – подруга Неформала.

– Смотри, Вэк, подруга Иванова, – говорю я.

– Знаю. Видел я их, [девушка легкого поведения]. Неформалы ебучие.

Она приближается.

– Ах, какая встреча! – Вэк загораживает ей дорогу. Она хочет обойти, но он не дает.

– Пошли, зачем тебе она? – говорит Бык.

– Как это зачем? Она же с этим отсосник жопныйасом ходит. Нормальных пацанов не уважаешь, а со всякими волосатыми трешься? – Вэк хватает ее за волосы.

– Отъебись ты от нее, Вэк. Пошли за сигаретами.

– На тебе сигареты, – он вытаскивает у нее из кармана пачку «Беломора» и швыряет Быку. Бык не ловит, и пачка падает на тротуар.

– Отпусти меня, – говорит она. – Тебе же потом хуже будет.

– А ты меня не пугай.

Вэк бьет ее кулаком в нос.

– Ну а ты что стоишь? – кричит мне Вэк. – Ебни ей тоже.

Мне неохота бить бабу, но и с Вэком ругаться тоже не хочу, а оттого, что пьяный, все вообще по ###. Я бью ей кулаком в плечо. Потом Вэк – в живот.

– Смотри, тёща. Не будешь своих пацанов уважать, а со всякими неформалами шляться – будет еще хуже.

Он отпускает ее волосы. У нее течет кровь из носа и дальше по подбородку. Она уходит.

– На хуя ты к ней лез? – спрашивает Бык.

– Пусть не ставит себя выше консервной банки. Думает, если ходит с волосатым хером, так уже деловая.

– А тебе не по ###, кто с кем ходит?

– Нет, не по ###.

– Ну, она баба все-таки.

– А мне насрать, что баба. В моем районе никто передо мной выебываться не будет.


***

В субботу вечером гуляем с Быком, Вэком и Клоком. Подходим к ресторану – его недавно открыли, вернее, не открыли, а просто повесили на столовой вывеску «Ресторан». Днем там, как и раньше, обедают водилы с автобазы, а вечером почти всегда пусто, хоть и открыто до одиннадцати. Бухнуть, конечно, можно, но дорого, и пацанам не наливают, только «старым». Так что лучше уж на «точке» брать самогон. По выходным здесь празднуют свадьбы и дни рождения, но это было и раньше, до вывески «Ресторан».

Мы заглядываем с улицы в окно. Моргают огни цветомузыки, а все остальное закрывает занавеска.

– Что, опять свадьба какая-нибудь? – спрашивает Бык.

– Ясный ###, свадьба. – Вэк сплевывает на стекло.

– Подойти, что ли? Вдруг нальют? – не может успокоиться Бык.

– офигенно тебе нальют. Догонят и еще нальют. Таких, как ты, знаешь сколько? Если б всем наливали, здесь бы уже полрайона стояло.

– А-а-а.

– ### на.

Я и Клок все это время молчим. Настроение поганое, делать нечего, бабок нет, и домой переться еще рано.

Из ресторана выходят двое пацанов с бабой. Пацанам, может, лет по двадцать, и ей, наверное, тоже. Они не с нашего района. Я их раньше здесь не видел.

Вэк смотрит на нас и подмигивает.

– Привет, – говорит он и загораживает дорогу одному из пацанов. Тот его обходит, как будто столб какой-нибудь, и они втроем продолжают про что-то базарить между собой.

– Э, ты что, не понял? – кричит Вэк и догоняет их. Мы не спеша идем следом.

– Что такое? – спрашивает пацан.

– Как что такое? С какого вы района?

– А тебе какое дело?

– Большое и толстое. Дай мне рубль.

Они остановились и не знают, что делать. Но видно, что не соссали. Пацан поглядывает на ресторан, но на крыльце никого нет, а если крикнуть, то не услышат: далеко уже отошли. Мы подходим ближе.

– Ребята, вы чего? – спрашивает второй пацан. Баба жмется к нему поближе. Наверное, это его баба.

– Гоните по рублю – потом идите, куда хочете, – говорит Вэк.

– А не жирно тебе будет? – говорит первый.

– Счас увидишь, жирно или нет.

Бык бьет первому пацану в глаз, а мы с Клоком кидаемся на того, который с бабой. Она начинает орать.

– Что ты ревешь, тёща? – Вэк хватает ее за волосы и притягивает к земле. Бык махается с первым пацаном, а мы с Клоком мочим второго. Клок попадает ему по яйцам, и пацан готов, остается только добить ногами. Вэк отшвыривает бабу и идет помогать Быку. Пацан падает, и они тоже вдвоем доделывают его ногами, стараясь попасть по морде, чтобы сломать нос или выбить зубы. Он закрывает рожу руками.

Мимо проходит старуха из тридцать седьмого дома.

– Вечно мира им нет, – бурчит она себе под нос.

«Наш» пацан тоже уже не сопротивлялся, зато его баба пытается нас от него оторвать, хватая за руки. Клок разворачивается и дает ей оплеуху. Она отступает назад.

– Может, затянем ее куда-нибудь и выебем? – спрашиваю я.

– Ну ее на ###, собачку.

– Все, уябываем! – кричит Вэк. Из ресторана к нам бегут трое каких-то пацанов.

– Разбегаемся! – орет Бык. Я бегу через дорогу, потом налево – чтоб не под окнами ментовки – и во дворы пятиэтажных домов, потом к школе. Останавливаюсь. Вроде никого. Сажусь на крыльцо передохнуть. Смотрю на свой кулак – он рассечен в двух местах.

– Зря ты на них залупнулся, – говорю я назавтра Вэку. Мы сидим на остановке.

– Почему зря? Тебя догнали?

– Нет.

– И меня не догнали. И Быка с Клоком тоже не догнали. А что, пусть на своем районе всякое говно выебывается?

– Ну, они сами не лезли. И ты не знаешь, кто они такие. Может, не лохи. Видел, они не соссали.

– Хватит базары гнилые разводить. Они там сидят, бухают, с бабами зажимаются, а мы ходим по району без бабок, как малолетки. Заебись?

– Ну…

Напротив остановки останавливается машина. «Жигули». Хлопает дверь.

– Они?

– Они.

Сваливать поздно. К нам идут четверо здоровых пацанов и тот, который вчера был с бабой. У него под глазом «финик» и губы разбиты.

– На силу есть сила, – говорит один. У него поломанный кривой нос, а на ногах – «адидасы». – Так ведь?

Я успеваю только подумать, какой Вэк все-таки придурок. Меня бьет вчерашний пацан. Несильно, скользящим по уху.

Пацан со сломанным носом мочит Вэка. Видно, он боксер или просто умеет махаться.

Пацан бьет меня еще раз, в живот, но опять не очень сильно. Потом бью я, отталкиваю его и бегу.

Успеваю только завернуть за остановку. Двое «быков» догоняют меня и хватают за куртку. Один бьет ногой по спине, я падаю, и они начинают меня молотить ногами. Я закрываю голову руками. Они месят меня минут пять, потом уходят.

Спина и ребра горят. Наверное, ребро сломали, самки.

Встаю и иду к остановке. Этих уже нет. На скамейке сидит Вэк. У него разбита вся морда – нос, губы, под глазами «финики»: они пока красные, только потом посинеют. Он выплевывает обломок зуба.

– [девушка легкого поведения], хуесосы, – говорю я. – Пошли в контору, скажем Обезьяне, остальным пацанам, найдем этих козлов и в жопу выебем.

– Пошли.

Обезьяна в конторе. Он слушает нас, кривит губы, морщится и от этого становится вообще уродом.

– Вы сами долбоебы, – говорит он. – Не надо было заебываться на кого попало. Говорите, на зеленой «шестерке», все спортсмены, один с носом? Знаю, кто это. Центровые пацаны. Фарцовщики или ### там их знает, кто они. Зеня их знает: он сам с Кузей фарцует жвачками там, берут у этих, а эти – типа самые основные, знают, где все брать.

– И что, ничего нельзя сделать?

– Ничего. У них все подвязано, никто на них не полезет.

– Но эти, вчерашние… Эти лохи были, – говорю я.

– Может, и лохи, зато друзья у них… Следующий раз не лезьте. И вообще вам советую – кончайте ###ней заниматься. Бабки надо делать, что бы на водку было и на ######ей, а не ходить – попять копеек стрясать.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 8.2.2006, 18:10
Сообщение #19


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



***

На алгебре приходит военрук, забирает всех пацанов. Ведет нас на третий этаж, клюку на чердак.

– Залезайте, – говорит он.

На чердаке уже ждет завхоз Сергеич, старый алкаш. Он всегда ходит по школе в задроченном синем халате и с молотком в кармане. Несколько раз у него этот молоток вытаскивали и бросали в унитаз в мужском туалете.

Я никогда раньше не был на чердаке школы. Он весь засыпан обломками кирпичей, штукатурки, досками и какой-то соломой, и все это засра-но голубями. Несколько голубей летают по чердаку или сидят на досках.

– Берите доски, камни – что хотите, – и кидайте в этих гадов, – говорит Сергеич. – Гоните их, на ###, через окно.

Чердачные окна открыты. На улице дождь, и слышно, как капли стучат по крыше.

Мы хватаем палки и кирпичи и начинаем швырять в голубей. Бегаем по чердаку как офигелые, мочим этих ######ских птиц. Повсюду перья, а солома и доски обмазаны кровью тех, в кого попали. Спасаясь, некоторые кидаются в окна, но мы стараемся никого не выпустить, всех добить. Андреич стоит в углу и улыбается своей дебильной улыбкой.


***

Вечером выхожу погулять. На остановке никого нет, и я прусь в «контору»: вдруг там кто-нибудь сидит? Долго стучу – не открывают. Потом Обезьяна спрашивает:

– Кто там?

– Я.

– А, Гонец? Ну, заходи. Мы тут бухаем.

В конторе еще Цыган, Бык и еще несколько пацанов с района. На ящиках – бутылок десять чернила, нарезанный хлеб и сало.

– Откуда столько бухалова? – спрашиваю я.

– Хотабыч принес. – Цыган ржет. Он был уже здорово датый, остальные тоже.

– Обезьяна типа на залет собрал, – говорит Бык, и все лыбятся. – Прошел по всяким лохам – говорит: такое дело, залетели пацаны, поехали за свой район, а их менты повязали, хотят дело по весить. Ну и дают – кто трульник, кто рубль. Мне наливают в чью-то рюмку, я выпиваю и закусываю хлебом.

– Счас бы бабу протянуть хором, – говорит Обезьяна. – А где Клок? Пусть бы привел своих из учила – поварих. Мы б тут их обработали.

– Клок с какой-то бабой ходит, типа на постоянке, – говорит Бык.

– Откуда ты знаешь? Он что, говорил?

– Ничего он не говорил. Я его видел с ней пару раз в троллейбусе. Спрашиваю – кто. Говорит – так, баба из учила.

Я сижу рядом с Обезьяной. Он уже пьяный в жопу и начинает молоть всякую херню.

– На хуя ты в девятый класс пошел?

– Так просто.

– [***НЯ] все это. На ### не нужно. Может, еще в институт потом?

– Не знаю.

– Вообще это твое дело. Ты свой пацан, ходишь за район. Так что это меня не ебет – в институт там или куда. Но я тебе говорю как старый уже пацан – все это на ### не надо. Институт, хуют – все это [***НЯ].

– Я ж тебе не говорю, что в институт собрался.

– А какая ### разница – говорю не говорю. Я только одно знаю… Это самое… Институт – это все [***НЯ]. Потом что – сотню рублей? А что такое сотня рублей? Ты ни хера не понимаешь еще, что такое сотня рублей, потому что ты это… Ты молодой еще, но это все [***НЯ]. А насчет бабок? Ну это, я тебе скажу. Вон, Цыган устроился на мясокомбинат, в охрану. Знаешь, сколько он имеет?

– Не знаю.

– И не узнаешь. Потому что он цыган. Но много – я тебе отвечаю. Или Белый. Белого знаешь?

– Ну так. Наглядно.

– Он штаны шьет. Сегодня материал – завтра штаны. Тридцать рублей, а если джинсы, то пятьдесят. И клепки-хуепки там тебе поставит, и фирму, если надо. Так что смотри, Гонец. Мотай на ус.

Давай еще выпьем.

«Чернила» больше нет. Все разошлись, остались только я, Бык, Обезьяна и еще один пацан – Паша. Бык уже вырубился.

– Буди его и волоки домой, – говорит Обезьяна.

– А может, здесь оставить?

– Не надо. Он тут всю контору зарыгает. Забирай его.

Я трясу его за плечо:

– Вставай.

Бык что-то мычит.

– Вставай, пошли домой.

– Ни ху-у-у-я.

– Домой пошли. Хули ты тут расселся? Контору закрывать пора.

– Нет. Ху-у-у-я. Нет.

– Вставай.

– Да нет… Как?

– Что как? Хватит гладить вола. Пошли.

Я хватаю его за плечи и волоку. У самого тоже самолетики в голове летают. Паша помогает вытащить Быка из «конторы». Его куртка остается там.

Держу Быка, чтоб не упал, – бесполезно. Он все равно валится, потом встает на карачки и начинает тошнить. Его блевота вся красная – от чернила. Я отхожу в сторону метра на два, закуриваю. Бык кончает блевать и зовет меня:

– Э, Гонец, это ты?

– Я.

– А где мы?

– Что, не видишь? Возле конторы. Идти можешь?

– Не знаю.

– Вытри рожу сначала. Платок есть?

– Нет.

Я бросаю ему свой – помятый и сопливый. Он вытирается и швыряет его в лужу блевоты.

– Обезьяна тебя выебет за то, что прямо возле конторы нарыгал, – говорю я.

– Не ссы. Пошли лучше отсюда.

Я беру его за руку и веду. От него воняет блевотой.

– А заебись побухали, а? – спрашивает Бык.

– Нормально.

Я довожу его до квартиры, прислоняю к дверям, звоню и ухожу.


***

Вечером в субботу большой сбор. Приезжаем к «клубу» – там Космонавты: человек сорок, а нас как минимум пятьдесят. Даем им самкы? Ни хера подобного. У них – металлические шары. Их «основы» орут: не подходите, а то закидаем шарами на ###. Обезьяна говорит: насрать на шары, они все ссули, кидать не будут, это все понты, так что полезли, вперед. Мы срываемся на Космонавтов всей толпой. Они кидают шары. Паше – в колено, Зене – в живот, а Грузину – в самую башку, но хорошо, что скользящим, а то был бы ему капут. Дальше никто не идет, все разворачиваются. Еще один шар ударяется в спину Быку. Мы все соссали и разбегаемся. Обезьяна орет: куда вы, самки? – но и сам убегает. Отбегаем метров на двести и останавливаемся. Космонавты не бегут, а стоят и ржут и показывают руками – «сосите ###».

– [Tля], отсосник жопныйасы, – говорил Обезьяна. – Они бы еще с ломами вышли.

– Да, против лома нет приема. – Бык тупо смотрит на нас и трогает спину, куда ему ебнуло.

– Если нет второго лома! – кричит Цыган. Он улыбается, типа все нормально.

– Ладно, мы еще с ними встретимся. – Обезьяна злобно смотрит на Космонавтов. – Ты как, в норме? – спрашивает он у Грузина.

– Какое там в норме, [Tля]?

Из головы у него течет кровь, и он промокает ее носовым платком.


***

Я выхожу погулять и встречаю Клока.

– Как дела?

– Нормально.

– С Кузьминой еще ходишь?

– Не-а.

– А что так?

– Ты что, я ни с кем долго не хожу.

– Отодрал и бросил?

– Ну, почти так.

– И не жалко было? Она ж еще малая.

– А хули жалко? Я заставлял ее, что ли? Я ведь не силой ее – она сама говорит: хорошо. Типа влюбилась. Дура еще. И мамаша у нее такая, каждый месяц – с новым мужиком.

– А папаша?

– Он с ними не живет давно. Они говорят, что выгнали его, но я не верю. Ее мамаша такая стерва, что любого заебет. Скорее всего, сам ушел.

– Ну и как тебе с ней?

– Ну как? Только, что целку первый раз – интересно: кровь там, хуе-мое, а на самом деле – только лишняя морока. Кроме того, она ничего еще не умеет – малая. С ней кайфа особого нет. Лучше всего – когда бабе лет восемнадцать хотя бы, чтобы уже умела гладиться, а целки всякие – пошли они в жопу. А Кузьмина теперь пойдет по рукам.

– Думаешь? Она же отличница.

– А хули разницы – отличница, двоечница? Ты думаешь, только те ебутся, про которых все знают? Так это самые последние, такую я бы и не стал гладить. Мне один мужик – пили вместе – правильно говорит: не надо гладить ######ей, надо гладить порядочных женщин. Понял? А такая, которая ходит по школе в грязных спортивных штанах под платьем, ее пусть алкаши за бутылку чернила дерут.


***

Первого мая иду с классом на демонстрацию. Можно было забить на нее, но я решил сходить. Нас заталкивают в троллейбусы – как кильки в банку, – чтобы везти без остановок в центр города. Я заскакиваю среди первых и успеваю сесть. Рядом садится Карпекина. Мы никогда не разговариваем и не здороваемся, но сегодня она сама заводит разговор:

– Как твои криминальные друзья поживают?

Она это спрашивает по-нормальному, без подъебки, и поэтому я не посылаю ее на ######, а отвечаю:

– Ты имеешь в виду Быка с Вэком?

– Ну, и их тоже.

– А остальные не друзья. Так, знакомые. Бывшие одноклассники, как и твои тоже. Слышала про Быру?

– Слышала и очень обрадовалась. Я всегда знала, что он сядет. Он подонок.

– Он ссуль. Если бы не соссал, на него другие дела бы не повесили.

– Ты ничего не понял. Дело же не в том, что повесили.

– А в чем?

– В том, что он сам к этому шел.

– Ладно, давай переменим тему.

– Можно, конечно. Но я тебя не понимаю. За чем тебе все это? Разве интересно?

– Что интересно?

– Ну, драки район на район. Водка.

– А что тут такого?

– Ничего. Я не хочу говорить как Классная или другие учителя – они ничего дальше собственного носа не видят. Но в чем-то они правы. Ты мог бы иметь нормальных друзей, нормальную девушку. А какой нормальной девушке будет интересен хулиган и алкоголик? Ты сам видишь, что за девушки ходят с твоими друзьями.

– А что такого? Нормальные девушки.

– Ты так говоришь только чтобы мне противоречить.

– Может быть.

– Не может быть, а да.

Троллейбус останавливается, и все бросаются к дверям, расталкивая друг друга, под визг учителей, которые ни хрена не могут сделать.

Троллейбус стоит в самом центре, недалеко от площади Ленина, через которую должна была пройти демонстрация. До начала еще больше двух часов. Стоять и ждать в школьной толпе неохота, и я иду гулять.

С забитой припизженными демонстрантами улицы сворачиваю во двор. Там какие-то мужики-работяги прислонили свои флаги и транспарант «За перестройку и демократию» к стене и разливают по рюмкам водку.

– Мужики, не нальете тридцать капель? – спрашиваю я.

– А не рано еще? Какой класс?

– Десятый.

– Ну тогда можно.

Мне наливают рюмку и суют в руку бутерброд из хлеба с кровяной колбасой.

– Спасибо. С праздником вас.

Я выпиваю и иду дальше. В каждом дворе – такая же бухающая компания. В одной из них замечаю папу. Он стоит с какими-то алкашами возле детской песочницы, с рюмкой вина в руке, и базарит, а они слушают или хотя бы делают вид, что слушают.

– …Вот это было время. Начало семидесятых. Сразу после Вудстока. Первые хиппи. «Лед зеп-пелин», «Дип перпл». Ну, «Битлз» тоже, конечно, но «Лед зеппелин» все равно лучше…

– А что ты думаешь про Горбачева? – перебивает его мужик в кепке с колхозно-дебильным лицом.

– Ничего не думаю. Время ушло. Все это нужно было делать раньше.

Я подхожу.

– Привет, папа.

– Привет. Знакомьтесь – это мой сын Андрей, очень хороший парень.

– А можно и мне с вами выпить? По случаю праздника?

– Можно, конечно. Ребята, стакан моему сыну организуйте, пожалуйста.

Один из мужиков сует мне граненый стакан с недопитыми каплями «чернила» на дне. Я стряхиваю капли в траву, а другой наливает мне из бутылки «Агдама».

– Ну, за праздник. Какой ни есть, а все-таки.

В жизни должно быть место празднику! – говорит папа, и чокаемся только мы с ним, потому что ни у кого больше нет стаканов. Я выпиваю одним махом и отдаю стакан одному из мужиков. Папа пьет вино мелкими глотками, «смакует». Ему насрать, что мужики ждут.

– Выпивай скорей, не держи, а то деньги вестись не будут, – говорит мужик в кепке.

– Деньги – дерьмо, – отвечает папа. Потом поворачивается ко мне. – А где твои друзья, одноклассники?

– Там, – я машу рукой в сторону площади Ленина.

– Ты, в общем, правильно говоришь, – говорит папе мужик в кепке. – Но про Горбатого ты мало сказал. Ты главного не сказал. Что он, [Tля], турист сраный, а Райка его – обезьяна облезлая. Правильно?

– Неправильно. Да, он, конечно, неинтеллигентный человек, но что-то в нем есть. Папа допивает наконец свое вино.

– Пошли, сын, отсюда. Эти пролетарии ничего не понимают.

Мне уже дало неслабо, оттого, наверное, что водка смешалась с вином и получился «ерш».

– Ну, я, это… к своим пойду, – говорю я.

– Ну давай, давай.

Папа хочет пожать мне руку, потом вспоминает, что мы вечером увидимся дома, – хотя он, скорее всего, будет пьяный в жопу и я, может быть, тоже – и прячет свою руку в карман.

С трудом я нахожу своих, хотя мог и не искать вообще: на хера мне эта демонстрация вонючая? Гнус замечает, что я пьяный.

– Ну, это еще что? Где ты уже выпил?

Я молчу.

– Иди домой, не позорь школу.

– Как домой? Троллейбусы не ходят.

– Ладно, вставай тогда в середину колонны, чтоб в глаза не бросаться.

Так говорит, типа для меня это кайф охренительный: пройти в этой сраной колонне мимо трибуны, на которой стоят всякие гондоны и обезьяны и улыбаются и машут руками.

Егоров и другие пацаны лузгают семечки, сплевывая шелуху в кулаки. Я выставляю руку, и мне тоже отсыпают. Я лузгаю их и сплевываю прямо на асфальт.

Рядом стоит колонна тридцать второй школы. Это наши враги, Космонавты. Один их пацан подваливает к Егорову – самому маленькому и хилому – и просит семечек. Егоров не знает, что делать. Я узнаю пацана: видел пару раз у «клуба», когда ездил на сбор. Я подхожу и спрашиваю:

– Что такое?

– Ничего. Отвали.

Я бью ему головой в нос. Пацан хватается за морду и отскакивает. Подбегает Гнус:

– Опять ты беспорядки устраиваешь? Я тебе поставлю «неуд» по поведению за год!

В этот момент учителя начинают суетиться: пора трогаться. Я всовываюсь в середину колонны. Мне все до лампочки, я «баддею». Проходим через площадь под дурацкие выкрики из рупоров на столбах. В сторону трибуны я не смотрю. За площадью колонна рассыпается, и я выбираюсь из толпы, осторожно, чтобы Космонавты не увязались следом, пешком прусь домой: троллейбусы еще не ходят.


***

Когда подхожу к Рабочему, на остановке уже торчит Клок. Ему не ###### делать, и он просто сидит на лавке, плюет под ноги и разглядывает свои слюни.

– Пошли ко мне, бухнем, – говорит он.

– Ну, я вообще уже бухнул.

Но кайф потихоньку уходит, и я соглашаюсь.

Вся его родня дома, сидит за накрытым столом в комнате. Меня сажают на углу, и мамаша Клока дает мне тарелку с пятном губной помады и наваливает на нее селедки под шубой, картошки и мяса. Это хорошо, потому что я с утра ничего не ел, а потом еще бухнул на демонстрации.

– Ну, выпьем. За праздник, – говорит мамаша Клока. Его папаша уже хороший, и он ничего не говорит, только смотрит на всех стеклянными глазами, потом поднимает рюмку. Я тоже поднимаю свою и чокаюсь с другими, проливая бухло на салаты посреди стола. Праздник мне до задницы, но бухнуть на халяву – это всегда клево.

В дверь звонят. Приходит сосед с баяном, такой же алкаш, как папаша Клока. Все еще теснее сдвигаются вокруг стола, и он тоже втискивается, положив баян на пол. Малый на руках у сеструхи Клока визжит, и она волочет его в ванную, а потом орет оттуда, что он обоссался и обосрался. Сосед выпивает свой стакан водки, отодвигается со стулом от стола, берет свой инструмент и начинает играть. Все – кроме меня и Клока – поют «Ой, мороз, мороз».

– Пошли, покурим, – говорит Клок.

– Так здесь же все курят.

– Нет, давай на балкон.

Я протискиваюсь к ободранной двери балкона, Клок за мной. У него – пачка «Космоса». Мы курим и плюем с балкона вниз, на огороженный гнилым штакетником палисадник. Мне уже совсем хорошо. В комнате сосед что-то дрочит на баяне, потом музыка резко обрывается, и что-то падает и звенит. Мы заглядываем в комнату. Папаша Клока и сосед бьют друг другу морды, а остальные пытаются их растащить в разные стороны. Стол опрокинут, и жратва вперемешку с посудой разбросана по всей комнате.

– Ты мою Нинку ебал, – орет папаша Клока.

Нинка – это мамаша Клока.

– Пошли отсюда на ###, – говорит Клок. Мы протискиваемся к дверям. Ок поднимает с пола бутылку. В ней еще осталось немного водки, не вся вылилась. Мы допиваем ее из горла в подъезде без закусона.


***

На улице мне становится херово. Клок хочет меня вести, но он сам пьяный, и мы чуть не въебываемся в столб. По другой стороне дороги прет пацан из восьмого класса. Я с ним никогда контактов не имел, и за район он не ездил, но сейчас какая разница?

– Э, – кричит ему Клок, – иди сюда. Помоги, тут Гонец пьяный. Я сам… это… выпивший.

Пацан подходит, и они с Клоком кое-как волокут меня. Еще светло. Навстречу валят всякие знакомые и соседи, но мне все до жопы. Они доводят меня до подъезда.

– Дальше сам, – говорю я.

Подняться по лестнице не получается, я падаю и ползу на карачках на третий этаж. Дотягиваюсь до звонка и жму. Открывает мама.

– Ну, вот. Маленькие дети – маленькие заботы, большие дети…

Тошнить не тянет. Я валюсь на диван и вырубаюсь. Уже потом, ночью, просыпаюсь и блюю на ковер, потом иду в туалет поссать. Родители проснулись и включили свет. На ковре возле дивана красное – от свеклы в «шубе» – пятно блевоты.


***

В конце мая идем в поход. Я, Бык, Вэк и Клок с тремя бабами из своего учила. Закупили водки, тушенки и хлеба. Бык взял у кого-то двухместную палатку, и еще одна такая есть у Вэка, его брат где-то стырил. Рюкзаки есть у всех, даже у нас дома валяется какой-то старый, еще папа с ним в молодости ходил в походы. Пойдут бабы или нет – не знаем до последнего момента, Клоку после Нового года веры нет.

Встречаемся утром на остановке, чтобы ехать на вокзал, а там электричкой до Захаровки и потом – пешком. Клок припирается один.

– А где бабы?

– Придут на вокзал. На хуя им сюда ехать?

– А если не придут?

– Придут, не ссыте.

– Ну, смотри. Если их не будет, я никуда не пойду. На хера мне ваш поход, если без баб? Я лучше с Обезьяной побухаю, – говорит Вэк.


***

Клок не наебал: бабы ждут на вокзале, все трое. Все довольно ничего, не какие-нибудь колхозницы. Нормально одеты, в джинсах, ветровках.

– Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда, это Лена, а это Ира. – Люда – с длинными белыми волосами, высокая, Лена – почти такого же роста, но брюнетка, а Ира – пониже и с короткой стрижкой.

– Во сколько электричка? – спрашивает Люда.

– Через пятнадцать минут, – говорит Клок. – Пойду брать билеты.

– Как вам наш приятель? – спрашивает Вэк у баб. – Вы с ним типа это… учитесь.

Бабы лыбятся, но молчат.

– Плохо, наверное, когда в группе всего три пацана, – плетет Вэк дальше.

– Нормально, – отвечает Люда. – У нас нормальные пацаны.

– А учиться интересно? – спрашиваю я, чтобы что-то спросить. Дурнее вопроса не придумаешь, но они снова лыбятся.

– Ну, как тебе сказать… – начинает Лена, и все трое уже ржут.

– Все ясно, – говорю я.

Подваливает Клок с билетами:

– Пошли садиться.

Вагон полупустой, только несколько рыбаков со своей снастью и в поношенных дождевиках, и старухи-дачницы.

Садимся на сиденья по три – напротив друг друга, а Клоку – он шел последним – достается место через проход.

– Ну что, по пиву? – спрашивает Клок.

– Давай, может, потом, а то мало останется.

– Ладно, потом. А счас хоть лимонада давайте засамкоболим.

Клок вытаскивает из рюкзака бутылку «Буратино» и открывает о железную ручку на спинке сиденья. Все глотают по очереди, я – после баб, вымазав губы их помадой.


***

Через пару часов вываливаемся из поезда. Ебашит дождь. Зонтиков ни у кого нет.

– ######, – начинает психовать Вэк. – При плыли. Придется самковать назад.

– Ни хуя, – говорит Клок. – Бухло есть, жратва есть – сядем здесь, на станции и будем бухать.

Станция – навес от дождя и будка кассы, которая сейчас не работает. Садимся на лавку под навесом. Бык, покопавшись, вытаскивает из рюкзака бутылку «Столичной» и пластмассовые стаканы. Достаем хлеб, сало, Бык открывает ржавым складным ножом банку тушенки.

– Ну, за знакомство, – говорит Клок. – И за то, чтобы этот вшивый дождь кончился и не обосрал нам поход.

После водки Бык предлагает еще по пиву, и все «за». Видно, что Вэк еще психует, ну и ###### на него. Дождь перестает, и мы трогаемся.

– Ты хорошо дорогу знаешь? – спрашиваю я у Клока.

– Конечно.

Премся по лесу часа два, потом останавливаемся на привал, чтобы еще бухнуть и пожрать. Бык все время крутится вокруг Иры, а значит, я могу остаться с хуем: пацанов больше, чем баб. Пока еще не поздно, подсаживаюсь к Ленке.

– Ты вообще любишь ходить в походы?

– Вообще люблю. А ты?

– Не знаю. Это первый раз, чтобы так, нормально. Помню, раз в школе, года два назад, ходили классом, так это была лажа. Учителя там, мамаша одного пацана. Отойти никуда нельзя, не то чтобы там покурить или выпить.

– Ты что, уже в шестом классе пил?

– Ну, пить не пил, но курил. Так, баловался. А ты во сколько начала?

– Уже в училище. В начале. А что еще делать в общаге? Скучно там.

Бык разливает водку.

– А не много с тебя будет? – спрашивает Клок. – Упьешься – ### до места дойдешь.

– Не ссы, все дойдем.

Трогаемся через час, все бухие и веселые, всем все по ###. Когда доходим до речки, уже совсем темно.

– Клок, ты умеешь палатки ставить – вот и ставь! – орет Вэк и ржет. Мы все тоже ржем – не потому, что так уж смешно, просто все пьяные в жопу.

– Нет, вы что, офигели? Я один ни хера делать не буду. Давайте, помогайте.

Трава мокрая: дождь только недавно перестал. Клок возится с колышками и железками и говорит нам, что делать – типа деловой. От баб толку мало, они сели на свои рюкзаки и пьют пиво. Хорошо хоть под ногами не путаются и не мешают. В конце концов кое-как ставим палатки.

– Ну, палатки есть. Значит, можно еще вмазать? – радостно вопит Клок.

– Ясный перец! – отвечает Вэк.

А Бык ничего не говорит, только улыбается своей дебильной улыбкой – типа все путем. Все набиваемся в одну палатку. В ней мокро, потому что трава мокрая, но всем все до жопы.

– Клок, надо бы костер, – говорит Бык.

Все ржут.

– Ты что, офигел? – орет он. – Какой костер, когда все мокрое.

– Ну, завтра тогда.

– Ну, завтра и посмотрим, – говорит Клок. – Сам будешь разводить. Я уже заебался.

Клок с Людой обнимаются и зажимаются. Бык, хоть уже и бухой в жопу, трется возле Ирки, а я оказался между Клоком и Вэком. Выпиваем еще по одной, и я вырубаюсь.


***

Просыпаюсь от толчков – один за одним, в ритме. Это Клок с Людкой ебутся. В палатке темно, как у негра в жопе. Я делаю вид, что сплю, и скоро опять вырубаюсь.

Снова просыпаюсь от криков снаружи. Клок с Людкой спят, завернувшись в спальник. Высовываю голову из палатки. Наверное, скоро утро, потому что светло. Возле второй палатки стоят Вэк и Ленка.

– Пошли, – говорит он ей. – Не выебывайся.

– Не хочу.

– Пошли.

– Сказала – не хочу. Отстань.

Видно, что оба здорово бухие. Вэк бьет ее кулаком в живот, потом еще.

– Пошли, не выебывайся. Еще хочешь?

– Нет.

– Пойдешь?

– Да.

Он берет ее за руку и волочет в палатку. Я ложусь, но уснуть не могу: представляю себе, как они ебутся. Потом все-таки вырубаюсь.


***

Утром меня расталкивает Клок.

– Нуты, Гонец, даешь стране угля. Первый вырубился и спишь позже всех. На хуя ты в поход пошел? Водки можно и дома нажраться.

Уже одиннадцать утра. Светит солнце, и жарко. Все сидят на одеяле между палатками и тянут пиво.

– Давайте купаться, – предлагает Ирка.

– Давайте, только надо костер разжечь, – говорит Ленка.

Мы начинаем лазить по окрестным кустам, чтобы собрать хворост для костра. Все мокрое – и носки, и кеды, и сучья, которые мы приносим, но Клок говорит, что все будет нормально. Потом я сажусь рядом с Ленкой. Само собой, ничего не говорю про вчерашнее, пусть не знает, что я все видел.

– Ну, как тебе поход? – спрашиваю я.

– Нормально. Только дождь этот вчера. Мокро. Если бы не он, все вообще было бы классно.

– А купаться будешь?

– Буду.

Клок долго возится с сырыми сучьями, потом все-таки поджигает их. За это время выпиваем еще по одной и запиваем пивом. Снова становится хорошо. Бабы идут купаться, с ними Клок в семейных трусах-"парашютах". Я не иду, Бык с Вэком тоже.

На Ленке открытый синий купальник, и у нее самая лучшая фигура из всех троих. Когда они вылезают, я подаю ей полотенце, дотронувшись – типа нечаянно – до грудей.

Когда бабы, вытершись, лезут в палатку переодеться, мы выпиваем еще по одной. Я спрашиваю у Быка:

– Ну что, выебал ты ночью Ирку?

– Ага.

Возвращаются бабы, и мы начинаем жарить сало и печь картошку и бухать дальше – и так до самого вечера.

Бык вырубается первым, и я хочу подкатить к Ирке, но она сидит рядом с Вэком, и он что-то ей трындит, а она слушает, раскрыв рот. А Ленка сидит одна, и я подсаживаюсь.

– Что это вы, девушка, скучаете?

Она смеется, и я вижу, что ей уже хорошо дало. Я не знаю, про что с ней говорить, но сейчас это и не надо.

– Пошли в палатку, – говорю я.

– Ну, пошли.

И снова смеется.

В палатке сразу ложимся, и я лезу к ней под кофту, нащупываю груди, потом целуемся – я не умею и вообще не разу еще не целовался, просто присасываюсь своими губами к ее рту. Потом снимаю с нее штаны – она не сопротивляется, только пьяно хохочет.

У нее там уже мокро, и я всовываю ### и начинаю гладить. Она – никакой реакции, только улыбается. Кажется, что я ###### ее очень долго, может, полчаса. Несколько раз хочу слезть с нее на ######, но продолжаю. Потом вдруг, почти ничего не почувствовав, спускаю и тут же вырубаюсь.


***

Просыпаюсь весь в чем-то липком. Это блевотина. Ее вытошнило прямо в палатке, попало и на меня. Кроме нас в палатку втиснулись еще и Вэк с Иркой. Они еще спят, обнявшись. Наверное, тоже ебались, потому что шмотки расстегнуты.

Я вылезаю, кое-как счищаю с себя блевотину чьим-то грязным носком и бросаю его в кусты. У меня бодун, и я начинаю искать в рюкзаках водку, чтоб похмелиться, но ничего не нахожу. Расталкиваю Клока – они с Людкой спят в соседней палатке вдвоем, как короли какие-нибудь сраные. Бык спит прямо у костра.

– Все, ######, больше нету, – говорит Клок.

– А пиво?

– И пиво кончилось.

– Тогда не ### тут больше делать. Пора сваливать.

Один за другим, все встают – заблеванные, злые, с бодуна. Медленно собираемся, переругиваясь между собой, ходим вокруг палаток, как еба-нутые лунатики. Снова начинается дождь.

Без настроения идем до станции, садимся в электричку. Я засыпаю и сплю всю дорогу. На вокзале прощаемся с бабами. Мне они уже до жопы Скорее бы домой: вымыться и в постель.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Loyalist
сообщение 9.2.2006, 12:52
Сообщение #20


Ветеран
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1878
Регистрация: 28.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Builder's Street
Пользователь №: 30



Репутация:   184  



Что-то долго нет товарища Фишера. Вот продолжение (окончание не влезает почему-то) :blink: :

– Ну как тебе поход? – спрашивает меня Клок

Мы сидим на остановке на следующий день и курим.

– Заебись.

– Что будешь летом делать?

– Практика от УПК, потом сборы военные, потом два месяца каникул. А ты?

– До конца месяца учеба, потом тоже два месяца каникул. Бухать будем сегодня?

– А у тебя что, деньги есть?

– А у тебя?

– Откуда?

– Ну, ладно.

Подходит троллейбус.

– Поехали, хоть в город съездим, – предлагаю я.

– Ну, поехали.

Бергман

Не знаю, зачем мне нужен был этот Бергман. Тем более идти смотреть его в видеосалон. За три дня до последнего звонка в школе. У меня нет друзей, нет девушки, и я в полной жопе.

В кино я стеснялся ходить. Потому что всегда один. А если пошел, то сесть поближе к выходу, чтоб, когда кончится — первым на улицу, пока идут конечные титры и в зале зажигается тусклый свет. Чтоб никто не видел, что я один.

Я прочитал в газете, что в центре есть видеосалон с кабинками. На четыре человека. Но можно и одному прийти. Заплатил за фильм — и смотри себе в кабинке. В первый раз я зашел туда неделю назад. Просто проходил мимо.

Много кассет на полках. И тетка сидит. Вернее, женщина. Или тетя. Но не тетка, нет. Ей лет триддать пять, а, может быть, тридцать. Заулыбалась вся. Что хотите посмотреть, молодой человек?

А это... Бергман у вас есть? Ах, как приятно, когда спрашивают Бергмана. Или Феллини. Или Тарковского. Ах, это бывает так редко. Увы. Вкусы деградируют. Интеллектуальная прослойка сужается. Пролетарский город — что с него взять? Это же не Москва и не Питер. Ах, какая жалость — взял кто-то кассету домой, нет ее. Может быть, что-нибудь другое посмотрите? Феллини, Тарковского?

Нет, спасибо. Я лучше в следующий раз. До свидания. Всего хорошего. Хорошего. Всего. С Восьмым марта вас, и с Новым годом, и с остальными праздниками. Стукнула дверь — забыл придержать.

И опять та же самая тетя. Узнала. Отложила в сторону книгу, завернутую в бумагу. И заулыбалась, и расплылась, и засветилась. Ах, как приятно, когда спрашивают Бергмана, ах, как редко это бывает, ах, как приятно. Да, вернули. Долго держали — культурные люди: директор третьей школы с женой. Собираются в Израиль, кстати сказать. Сейчас, минутку.

Афиша. На стене. Сегодня в видеозале. «Коммандо» (в главной роли Арнольд Шварценеггер). Она возвращается. С кассетой. Смотрит на афишу. Увы. Приходится показывать ширпотреб. Мы на хозрасчете.

Дверь. Открывается. Четверо пацанов. Синие спортивные штаны с белыми лампасами. Значит — «пионеры». У «пионеров» белые лампасы, у «космонавтов» — красные. Я не ношу таких, конечно, и они не знают, откуда я. Может, пронесет.

Смотрят на меня. На афишу. Шварц! Классно. Заебись. Посмотрим Шварца.

Тетя морщится и кривит губы чуть-чуть: ах, мерзость. Улыбается мне. Хмуро смотрит на них: подождите, ребята. И снова на меня. Снова улыбается. Вторая кабина. Приятного просмотра.

Спасибо. Иду по коридору. Номер два. Вхожу. Закрываю дверь. Занавешенные окна. Кресла как у нас дома. Душно. Запах пыли. Экран светится, но на нем еще ничего нет.

Шаги. Бегут. Входят. С какого района? Ладно, не важно. Давай посмотрим сначала. Что это за херня? Ты что, пацан? Что это такое смотришь? Думаешь — умный, а мы дураки, да? Думаешь, ты один умный? Гриша, ебни ему. Еще. Еще раз. И копейки. Сюда. Скорее. Пацаны, не надо. Надо, Федя, надо. Ну, пацаны, ну, пожалуйста... Еще ему. Все забрал? Сколько? Тридцать пять. И все? Да. Ладно, еще раз — и пошли, а то Шварц сейчас начнется. Смотри свою парашу.

Сами свою смотрите, козлы. Мне уже не до фильма. Какой тут может быть Бергман? На ### он нужен? Он умер. Наверное. Или нет? Откуда я знаю? Скорее всего, умер. А я живой, и лучше бы я умер, [девушка легкого поведения]. Я конченый человек. Нет друзей, нет девушки. Родители не понимают. В школе маразм и ничему не учат. Не поступлю никуда. В армию. А там — ###### от таких вот, как эти уроды.

Раньше я мечтал. Я умел мечтать. Думал, что кончу школу и уеду на ###### из нашего вонючего города. Поступлю учиться в Москву. А сейчас понимаю, что нет. Что никуда не поступлю. Никуда не уеду. Останусь навсегда в этой жопе. Поступлю в местный институт — в лучшем случае. Закончу. Стану инженером. На сотню рублей. ######. Что это за жизнь?

Пошло все в жопу. Счас от тоски подрочу прямо в кабине и уйду. Скажу ей — извините, фигня получилась. Не нужен мне Бергман. Все это понты были. Выделывание. Вроде как культурный. Вроде как образованный. А сам сидит в кабинке и дрочит, не глядя на экран и не слушая. Забил на все.

Дверь. Открывается. Отдергиваю руку. Она. Улыбается. Ну, как вам фильм? Великолепно. Просто прекрасно. Замечательно. Ошеломительно. Охренительно. Отврат. Отврат полный, но это не правда. Я не знаю, как мне фильм, потому что я не смотрю его. И не слышу, что говорят герои. Я выключил рецепторы. Я погружаюсь в свое говно. Я тону. Так что уходи отсюда, нечего тебе здесь делать, не мешай мне дрочить. И кайфовать. И брызгать малофьей на ваши протухшие кресла.

[девушка легкого поведения]! Край рубахи, прикрывавший ###. Сдвинулся. Она смотрит. Улыбается. Становится на колени. Берет в рот. Она, наверное, офигела. А что, если эти придурки, которые «Коммандо»? Они же нас обоих в жопу выебут. А, ладно, насрать...

Смотрит на меня. Улыбается грустно. Мне тридцать семь лет. Не замужем. И не была. Подала документы в Израиль. Надеюсь, скоро. Скучно жить. До жути. Ничего интересного. Только фильмы. Но это только лишь фильмы. Не надо бояться. Расслабься. Никто не придет. Никто не помешает. Ладно. Хорошо. Давай. Действуй. Вперед.

Смотрю на экран. Там ничего. Серые точки. Что-то с кассетой или с телевизором. Какая разница? Пошло все в жопу. Странная она. Наверное, упастьтая. Слишком много фильмов смотрела. А вдруг она всем так делает? А вдруг у нее триппер? А если эти, которые «Коммандо»? Ладно. Все в жопу. Все. В жопу. Все. Все. Все...

Спасибо. Пожалуйста. Спасибо. Пожалуйста. И до свидания. А как же фильм? Завтра. Или в субботу. Или нет. В субботу — нет. В субботу — последний звонок. Потом. Когда-нибудь. Вернее, никогда. Надеюсь. Все.

Улица. Уже темнеет. Парочки. Притворяются, что влюбленные. ###. Меня не наебешь. Я все про вас знаю. Теперь я все про вас знаю. Какой-то пацан — настоящий урод. А баба с ним — ничего. Здравствуйте, ребята. Сигареткой не угостите? А спички? Да, можно зажигалку. Еще лучше. Классно. Спасибо. А вы, девушка, как насчет отсосать у меня? Прямо сейчас. Вон в том подъезде. Нет, не показалось. Все правильно. Так как? Ладно, шучу. Спасибо за зажигалку. Пока. Приятных поллюций.

Мужик. Одинокий. Такой же, как я. Привет, мужик. Ты куда? Так, гуляю. Молодец. Отлично. Пошли выпьем водки. Пошли. За твои деньги. Пошли. А баб? Пошли. Все путем. А отсосут? Пошли. Говорю, пошли — значит, пошли. У меня в субботу последний звонок. Знаю. К субботе вернешься. Все будет хоккей.
Перед экзаменами

Я решил, что обязательно ее выебу. Нападу неожиданно сзади, повалю на траву и выебу, и никто нас не увидит: здесь всегда пусто. Рядом только железная дорога, тропинка от остановки автобуса, по которой в это время дня почти никто не ходит, потом — лесополоса, а еще дальше — нефтебаза.

Скоро у меня экзамены за восьмой класс. Два дня назад занятия закончились — на несколько дней раньше, чем всегда, чтобы мы могли начинать готовиться к экзаменам. После последнего урока я пошел в киоск «Союзпечать» и купил первую в жизни пачку сигарет — «Столичные» за сорок копеек. Раньше у меня никогда не было своих сигарет, я курил, только если кто-нибудь угощал. Тетка в киоске посмотрела на меня, но ничего не сказала, взяла копейки и дала пачку. Потом я купил в гастрономе спички, сел на скамейку во дворе 171-го дома — в котором книжный магазин — и закурил. Эта пачка «Столичных» у меня и сейчас с собой, но в ней осталось только три сигареты.

Каждый день утром я беру на балконе велосипед, спускаю его с третьего этажа на плече, сажусь, проезжаю несколько улиц — и город кончается. Начинаются поля, железная дорога, лесополоса и тропинки, по которым я часами гоняю — просто от нечего делать. Иногда останавливаюсь, достаю сигареты, бросаю велосипед в траву, сажусь и курю.

Вчера она шла по тропинке впереди меня в сторону «Абиссинии» — это несколько деревенских домиков, которые торчат непонятно зачем между окраиной города и ближайшей деревней Закуровка, до которой километра два. Транспорта туда никакого нет, и туда ходят пешком от остановки автобуса.

Я сказал ей:

— Девушка, у вас закурить не найдется? — просто чтобы что-то сказать. Чтобы познакомиться. Мне было плевать, что она на год или на два старше, а на мне — грязноватая голубая майка, кеды и «спортивные» шерстяные штаны — немного выцветшие, с вытянутыми коленями, а под ними выделяются длинные «семейные» трусы.

— Нет, я не курю.

— Плохо, что ты не куришь.

— А мы что, разве уже на «ты»?

— Ну да, наверное.

— Так вот, мальчик, что я тебе скажу: садился бы ты лучше на свой велик и валил отсюда, а то меня встречает мой парень, и он с тобой разберется.

— Никакой парень тебя не встречает.

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда.

— Ну вот, уже грубим.

— Никто тебе не грубит.

— А как это тогда называется?

— Никак не называется.

— Ну ладно, мальчик, лучше тебе действительно уехать.

И я уехал.

Но сегодня, когда она снова будет здесь проходить, я покажу ей и «мальчика», и «парня», и все остальное. Я спрятался и жду ее под мостом: там в железнодорожной насыпи дырка, и тропинка на «Абиссинию» проходит прямо под рельсами. Наброшусь неожиданно, чтобы она не успела ничего понять, сразу выволоку из-под моста — не на камнях же ее гладить, повалю на насыпь — там трава, задеру платье, сорву трусы — и она будет знать, как надо мной смеяться, поймет, что я тоже кое-что умею.

Год назад мы катались на велосипедах вдвоем с Быком, только не за городом, а возле улицы Строителей, где много одноэтажных деревянных домов и спуск к реке. Там живут одноклассницы, Зеленова и Бойко, и мы их там встретили однажды, и Бык приебывался к Зеленовой, и она обозвала его «жирюга» и побежала, а он догнал ее и поймал и стукнул несколько раз кулаком — несильно, но так, чтобы поставить на плече синяк «на память». А Бойко на меня не обзывалась и вообще ничего не говорила, только улыбалась, как будто у меня рожа смешная или сопля из носа торчит. И я ей говорю:

— Чего смеешься?

— Ничего, так просто.

А один раз мы с Быком поехали вниз, к Вонючке — так называют речку, потому что в нее сливают всякую гадость с химзавода — и там к нам подошла какая-то тетка и сказала:

— Мальчики, подвезите до реки.

Села ко мне на багажник, и я ее повез, а Бык ехал рядом и ухмылялся. Она тяжелая была, толстожопая — я ее еле довез. Спрыгнула с багажника — «Спасибо». И все. А Бык говорит:

— Это же Нинка, ######ина. Ты что, ее не знаешь? Надо было сказать: довезти-то довезу, только плати, давай натурой.

— А сам почему не сказал?

— Ладно, шучу. Ее там, наверное, ебарь ждет в кустах.

А в конце лета, — меня тогда в городе не было, мы с родителями ездили отдыхать на Азовское море, — Бык на велосипеде попал под машину, и ему сломало позвоночник или что-то там еще — не знаю точно. Но он теперь не может ходить, только лежит на кровати. Учителя ходят к нему домой, и я тоже иногда прихожу. Он учится играть на гитаре и поет мне всякие блатные песни. Некоторые мне нравятся, а некоторые нет. Бык говорит, что ему сделают в Москве операцию, и он снова сможет ходить и даже ездить на велике.

Я выглядываю из-за насыпи, жду, когда она появится, но ее все нет. Вдалеке по полю бежит дурной мужик в черном спортивном костюме и кедах. Я его знаю, он живет в нашем районе. Он шизофреник и получает пенсию, и у него «белый билет»: он может кого-нибудь убить, и ему ничего не будет. Он может и меня сейчас убить, но я не дамся: врежу ему по яйцам, сяду на велосипед и уеду — ### он меня догонит, хоть и бегает каждый день.

У меня потеют ладони, и в животе что-то дергается, и хочется срать. Я волнуюсь, как пацан, который пришел на стрелку и не знает, придет она или нет. У меня ни разу не было нормальной стрелки, то есть вообще не было никакой. Некоторые пацаны в классе уже давно ходят на стрелки и все такое, например Ющенко. Он даже в классе времени не теряет. Его посадили с Хмельницкой, на последнюю парту, и когда ни посмотришь, он все щипает ее под партой, а она не пищит, а только улыбается, типа ей нравится.

А прошлым летом мы с Быком часто ездили туда, где Зеленова с Бойко живут, и однажды опять их встретили, и Бык сказал им — пошли на Вонючку загорать, типа, мы вас подвезем — на багажнике или на раме, как хотите. И они переглядывались и шептались и сказали потом:

— Нет, неохота.

Бойко была в светлом платье, таком облегающем, и была видна ее грудь — настоящая, круглая, как у взрослой бабы. А у Зеленовой еще почти ничего не было, но Бык все равно за ней бегал почему-то.

[девушка легкого поведения], ее все нет. Где она может быть? Сегодня был дождь, и сейчас как бы не очень жарко. Я в одной майке и уже начинаю мерзнуть. Может, она вообще сегодня не пойдет здесь? Или уже прошла? И почему я вообще решил, что она каждый день в это время здесь ходит?

Я сажусь на велосипед и еду к лесополосе. Под колесами хрустят улитки — они после дождя зачем-то выползли на дорогу. Обычно на краю лесополосы, на траве, сидят мужики с нефтебазы и бухают после работы, но сегодня их нет, наверное, из-за дождя.

Я слезаю с велосипеда, бросаю его на мокрую траву и отхожу на несколько шагов от тропинки. Ссу, потом начинаю дрочить. С веток дерева мне на шею и голову падают капли воды. Я кончаю, и малофья брызгает на черную мокрую кору дерева и повисает на ней, как сопля. Я иду обратно к велосипеду, достаю из «кобуры» сигареты и спички, закуриваю. В пачке остается две сигареты.

Крым

В плацкартном вагоне воняет потом, мазутом и жареной курицей. За окнами мелькает зелень вперемежку со ржавчиной и бетоном. Напротив меня сидит Николай — стриженный налысо, загорелый, в черных солнцезащитных очках, расстегнутой выцветшей сорочке и облезлых джинсах, обрезанных чуть ниже колена. Через проход, на боковой полке, спит Инга — его подруга, с которой он едет в Крым. И я тоже еду в Крым. Под столом — три бутылки из-под шампанского, которые мы только что выпили.

— Нет, Крым — это вещь. Я там бываю с восемьдесят пятого года. Каждый год. Весь его объездил. Вдоль и поперек. Сейчас вот этой покажу, — он кивает на спящую Ингу. Во сне у нее недовольное лицо. — Представляешь? Восемнадцать лет человеку, а море ни разу не видела.

— Я тоже не видел.

— Ты что, серьезно? Ну, тогда на ближайшей станции идем за водкой. За это надо выпить.

* * *

Солнце только что зашло. Толпы плохо одетого некрасивого народа топчутся на пляже. Некоторые сидят на песке, подстелив одеяла. Пузатые, бесформенные мужики. Их еще более пузатые жены с варикозными венами и завивками по моде начала восьмидесятых. Чумазые возбужденные дети носятся вокруг, бросая друг в друга камни и горсти песка. У некоторых на плечах и спинах жуткие ярко-розовые ожоги.

Море непонятного цвета. У берега плавает пена, зеленые водоросли, «бычки», пластиковые бутылки и обертки от конфет. Лезть в воду противно, но я заставляю себя: все-таки в первый раз на море. Вода холодная. Проплываю метров двадцать и поворачиваю назад.

* * *

Бар. Пью уже четвертую водку с соком. Делать больше нечего — нормальных девушек в поле зрения нет, кроме двух очень нетрезвых, которые пришли со здоровыми коротко стриженными парнями. Сейчас они вчетвером танцуют, толкая друг друга, на узком пятаке между стойкой и столиками.

Напротив меня за столиком мужик лет сорока, с усами и лысиной, прикрытой зачесанными наверх волосами с висков. Загорелый, с облупившейся кожей на носу. Пьет коньяк.

— Вот ты мне скажи, для чего люди ездят в Крым? — спрашивает он у меня. — Что они здесь забыли? Что здесь такого хорошего?

— Ну, не только же в Крым ездят. У кого деньги есть, те в какую-нибудь Испанию или Италию. Или хотя бы в Турцию.

— Нет, ты ничего не понял. Насрать мне на твою Турцию. Ты мне только скажи — почему Крым?

Я не отвечаю.

— Сидели бы дома, а на хера сюда ехать? Чтоб жопу погреть?

— Я тебе отвечу, — говорит какой-то мужик за соседним столиком. — Принципиальной разницы нет, куда ехать. Крым или не Крым. Главное, чтобы баб побольше. И водки.

Я допиваю и выхожу. На улице темно, и на непривычно низком и черном небе тускло светят звезды. Слышна музыка: наверное, дискотека. Я иду на звук.

Дискотека почти на самом берегу. Это — навес, огороженный по бокам сеткой. Звук говенный — как в каком-нибудь колхозном клубе. Пахнет дешевым парфюмом и потом. Захожу в пристроенный сбоку бар. Покупаю водку с соком. Бар почти пустой.

— А где народ? — спрашиваю бармена.

— Танцует. [девушка легкого поведения], покупают дешевое самодельное вино литрами, напиваются — и сюда. Никто ни хера здесь не пьет.

— А-а-а.

Допиваю свой коктейль и покупаю еще один. Выпиваю и иду танцевать. Пристраиваюсь в какой-то круг. Напротив танцует какая-то симпатичная девчонка. Беру ее за руки. Не вырывается. Танцуем посреди круга. Песня кончается, и пока диджей возится со своей аппаратурой, спрашиваю:

— Выпить чего-нибудь хочешь?

— Конечно.

Идем с ней в бар.

— Что ты будешь?

— Мартини.

Покупаю ей сто граммов мартини — он здесь дорогущий, как будто это не сраный бар у вонючего моря, а шикарный кабак. Себе — коньяк. Выпиваем.

— Как тебя зовут?

— Марина.

Идем танцевать дальше. Мне уже хорошо. Даже, наверное, слишком хорошо.

— Давай еще выпьем.

— Давай. И уйдем отсюда.

— Хорошо.

В баре покупаю бутылку вина и два пластиковых стакана.

— Может, пойти к морю?

Она морщится:

— Что мы будем как бичи?

— Ну, ладно. Давай здесь.

Садимся. Пьем вино. В баре уже не так пусто. Народ бухает за столиками и у стойки. Мне жутко хочется ссать.

— Сейчас приду.

Она кивает. Подхожу к бармену:

— Слушай, где здесь туалет?

— Направо, налево и направо.

Продираюсь через танцующую толпу. В углах некоторые целуются. Ступаю в чью-то блевотину. Туалета не видно. Наверное, не туда свернул. Оказываюсь у выхода. Отхожу от дискотеки на двадцать метров, поворачиваюсь к забору и долго ссу, кайфуя от облегчения.

Назад на дискотеку не пускают. Высоченный охранник с тупым рылом смотрит на меня сверху вниз.

— самкуй отсюда лучше. Не видел я тебя. А будешь выебываться, только самому хуже будет: мы пьяных на дискотеку не пускаем.

— Меня там девушка ждет.

— Какая тебе уже сегодня девушка? Лучше вали по-хорошему.

Иду в свою каморку спать. Черт с ним, с вином, и черт с ней, с бабой. Завтра еще кого-нибудь найду.

* * *

Просыпаюсь к обеду и выхожу на пляж. Бодуна почти нет. Захожу в море — холодно. Ложусь на песок, подстелив рваное нечистое махровое полотенце хозяйки. Засыпаю. Просыпаюсь оттого, что спина горит. Народ разбредается с пляжа, оставляя после себя пустые бутылки, огрызки яблок, персиковые косточки и «бычки». Наверное, скоро вечер. Натягиваю майку и шорты и возвращаюсь в свою каморку.

Спина горит. Нет настроения никуда идти. Но и сидеть просто так в каморке два на три метра, как в тюремной камере — крыша поедет. Иду на базар, покупаю трехлитровую банку самодельного вина. Выпиваю половину и вырубаюсь.

Просыпаюсь ночью. Спина жжет, как [ХЗ] что. Вливаю в себя оставшееся вино, заедаю огрызком черного хлеба — остался с поезда. Спать не хочу. Одеваюсь и пру на пляж.

На берегу почти пусто: только несколько парочек разлеглись на подстеленных одеялах, тесно прижавшись друг к другу, и какой-то мужик в белой рубашке и белых штанах топчется возле скамейки. Наверное, какой-нибудь маньяк или извращенец. Ладно, насрать. До следующей скамейки идти лень, и я сажусь. Он смотрит на меня.

— Кальвадоса хотите?

— Чего?

— Кальвадоса. Это такая яблочная самогонка.

— Можно.

— Я сейчас принесу.

— Я денег с собой не взял.

— Не волнуйтесь. Я вас угощу. Составите мне компанию.

Пока его нет, рассматриваю парочки. Одни просто болтают друг с другом, другие пьют вино, третьи целуются. А я — один, как идиот. Со сгоревшей спиной, с изжогой от говняного самодельного вина. Жду какого-то урода, чтобы пить с ним кальвадос.

Мужик возвращается с бутылкой из-под водки, заткнутой бумажной пробкой, и двумя пластиковыми стаканами. Разливает. Я проглатываю пойло, почти не чувствуя вкуса.

— Ну как?

— Нормально.

Он наливает еще. Выпиваем. Мимо проходит одна из парочек — совсем еще молодой пацан, прыщавый и с дурацкими усиками, и красивая блондинка в купальнике, с распущенными волосами. Мне хочется насовать ему по морде и забрать блондинку. Мужик смотрит на них, но ничего не говорит. Сидим еще некоторое время.

— Спасибо, что составили мне компанию. Всего хорошего.

Сует мне руку, я жму ее, и он уходит. Что ему было надо, интересно?

* * *

В каморке ложусь спать, не раздеваясь. Сплю весь день, встаю, иду на базар, покупаю хлеб, помидоры и вино. Жру и снова вырубаюсь. Когда встаю, спина уже не горит, хотя все еще красная. Одеваюсь и иду в бар.

За угловым столиком в одиночестве сидит какая-то подружка. Покупаю водку с соком и подсаживаюсь к ней.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Можно присесть рядом с вами?

— Так вы уже сидите.

Улыбаюсь.

— Вам купить чего-нибудь выпить?

Она делает «правильное» стеснительное лицо.

— Не надо.

— Я вижу, что вы воспитанная девушка, а воспитанная девушка должна отказаться, когда ей что-то предлагает незнакомый мужчина...

Улыбается.

— ...только не в Крыму, в двух шагах у моря, да еще и таким великолепным вечером.

Мне самому противно слушать, какую херню я горожу. А ей, похоже, нет. Она заказывает вино. Я покупаю еще одну водку с соком. Потом повторяем и идем на дискотеку. Там танцуем, встроившись в какой-то круг, который рассыпается во время медленных танцев, и тогда мы танцуем вдвоем, прижимаясь друг к другу и наталкиваясь на другие пары. В двенадцать дискотека кончается.

— Пошли к морю, — говорю я. — Спать еще вроде как рано.

— Пошли. Только мне сначала надо переодеться. Похолодало.

С моря и вправду дует ветер. Мы идем к ее дому.

— Я сейчас, — говорит она, поднимается на крыльцо и закрывает за собой дверь, щелкнув замком. Я жду, разглядывая проходящих мимо кокетливых понтовых подружек и криво улыбающихся сексуально озабоченных пацанов. Проходят и парочки, обнявшись и поглаживая друг друга по жопам. Те, кому есть, где трахаться, спешат домой. У остальных вариантов немного, разве что пляж.

Проходит уже много времени, а ее все нет. Подхожу к двери и тихонько стучу — ни хера. Дергаю за дверь, потом стучу громче — по-прежнему глухо, как в танке. Вспоминаю, что не спросил, как ее зовут. Нет, спросил, и она сказала, но я сразу забыл. А может, не говорила. Не помню. Зря, конечно, она так. Ну ладно. ### с ней. Иду в бар, выпиваю еще водки с соком и иду в каморку спать.

Просыпаюсь часов в двенадцать дня, жру остатки хлеба и помидоров и снова ложусь.

* * *

Снова бар, снова какая-то подружка за одним столиком со мной. Нет, такого кидалова со мной больше не будет. Хватит. Ее зовут Инна. Приехала с сестрой. Младшей. Пьем в баре, потом танцуем на дискотеке. Потом снова пьем в баре. А потом сидим на пляже с трехлитровой банкой вина, по очереди отпиваем из нее, а между глотками целуемся.

— Тебе здесь нравится? — спрашивает она.

— Не знаю. Нравится, наверное. Нормально. А, в общем, какая разница?

— Никакой.

— А тебе нравится?

— Никакой.

— Что никакой?

— Он никакой.

— Кто?

— Пацан.

И она показывает пальцем на какого-то пацана. Он стоит на коленях и тошнит, потом подходит к торчащему из земли кранику с водой, откручивает его, пьет, отворачивается и снова тошнит.

Холодает. Надо вставать и идти куда-нибудь, но встать с первой попытки не получается: мы слишком напились. Кое-как доползаем до дома, где она снимает комнату: это ближе, чем идти ко мне. Я включаю свет, ее сестра просыпается и злобно смотрит на нас.

— Инка, ты заколебала. Зачем свет включать?

— Заткнись, а то укушу тебя, — говорю я, и она замолкает.

* * *

Спим до обеда, потом начинаем гладиться. Сколько дней я не ебался? По-моему, много. В самой середине процесса малая приходит с пляжа и ложится на свою кровать, как будто все так и должно быть. Мне хочется бросить в нее стулом, но сначала надо кончить. Малая не смотрит на нас, повернулась лицом к стене. Я кончаю.

— Малая, сходи купи нам вина, — говорит ей Инка. — А на сдачу — фруктов себе каких-нибудь или мороженого, или чего ты там хочешь.

Она встает и уходит. Мы ебемся еще раз, потом малая приносит вино и ставит на стол. Поднимает с пола женские трусы.

— Что разбрасываешь по комнате?

— А это не мои. Мои на мне. — Она задирает одеяло. На ней мои плавки. Все хохочем.

— Тебе сколько лет, малая? — спрашиваю я.

— Тринадцать.

— Хочешь с нами погладиться? Групповуху?

Инка хохочет. Малая берет со стола огрызок яблока и кидает в меня. Мимо.

Мы с Инкой выпиваем вино и спим до вечера. Я встаю, одеваюсь и иду к морю. Надо искупаться: не помню уже, когда купался. Крым.

Сбрасываю шмотки. Плавки свои надеть забыл — и насрать. На меня с отвращением смотрят две толстые тетки с крашеными грязно-красными волосами, в мятых облезлых халатах.

Захожу в воду — кайф. Плаваю, как офигевший ребенок. Когда выхожу, уже темно. Одеваюсь. Подходит какой-то мужик.

— Я извиняюсь. Вы здесь девочку такую молоденькую не видели? В голубом платье? Дочка моя.

— Нет, не видел.

Никакая она тебе не дочка, педофил ты сраный, а если и дочка, то сбежала от тебя на ######, потому что ты толстый и тупой. Залезь в море и утопись, придурок.

* * *

Неделя пролетает, как один день. Днем пьем и ебемся с Инкой, а вечером купаемся в море или идем на дискотеку. Малая нас ненавидит, но терпит: мы ее кормим, потому что у нее нет своих бабок.

Сегодня они уезжают. Я провожаю их на электричку. На платформе толпа загорелого однообразного народа с чемоданами, рюкзаками и сумками. Некоторые волокут гитары или магнитофоны-«мыльницы». Темнеет, под лампой фонаря вьется мошкара. Инка пишет мне на пачке сигарет свой телефон. Мы целуемся, я даю шутливого щелбана малой, и они залезают в вагон. Достаю из пачки сигарету: последняя. Рассматриваю каракули Инкиного почерка, потом забрасываю пустую пачку в кусты. Иду домой спать.

* * *

Сегодня мой последний день. Я с утра на пляже. Подкатываюсь от нечего делать к какой-то подружке. Она загорает на махровом полотенце, закрыв лицо книжкой Чейза. Я читал ее лет пять назад.

— Девушка, извините, с вами можно познакомиться?

Она смотрит на меня, как будто я ее разбудил от какого-то кайфового сна, кривит носом и говорит:

— Нельзя.

Ее подруга рядом хохочет.

— Вечером ты по-другому с мужиками разговариваешь.

Я отсаживаюсь от них к другой девушке.

Она прыщавая и толстая, читает здоровенный том Ницше.

— Интересно? — спрашиваю у нее.

— В общем, да.

— Давно приехала?

— Три дня.

— А я сегодня уезжаю.

— Ну и как, понравилось?

— Да. А тебе?

— Нормально, но скучно.

— Ну, жить вообще скучно.

— Пожалуй, что так и есть. Больше сказать нечего.

* * *

Вечер. Стою с рюкзаком в тамбуре электрички. Прошу у какого-то мужика сигарету: свои купить не на что, деньги все кончились. Уезжать влом. Крым, все-таки.

Колхоз

Мы с Андрюхой лежим в траве за машинным двором и смотрим на облака. Кайф. Последний кайф лета перед скучищей учебы и повседневности. Когда Гриша — алкаш, к которому нас определили на машинный двор, — зовет нас, притворяемся, что не слышим. Пошел он в жопу вместе со сраным государством, которое загнало нас, студентов, в ёршацкий колхоз в какой-то дыре, где делать нечего и в магазине пусто.

Шесть часов. Рабочий день кончился, и мы идем за бухлом к бабке Вере-самогонщице. Покупаем у нее две бутылки, потом буханку хлеба в магазине. Там кроме хлеба есть только мука, соль, спички и крупы. Молоко завозят раз в неделю, а всего остального не бывает вообще, нужно в район ехать. Стакан у нас есть: Андрюха ссамкил его в столовой.

Бухаем за деревней. Погода хорошая, не холодно. Сидим, прислонившись к стогу сена. В стогу что-то шуршит, наверное, крысы, ну и ### на них.

Над полем заходит солнце, освещая панораму — ржавые силосные башни, сгнившие коровники и убогие покосившиеся дома. И скелеты комбайнов на машинном дворе. И дом председателя, двухэтажный, с балконом. А сам председатель сейчас стоит возле своего УАЗа и болтает с двумя местными ######югами, одна слегка горбатая, а вторая — ничего, работает в правлении секретаршей. Потом они уходят, а председатель садится в машину и куда-то сваливает.

— Перестройка, не перестройка — все одно###ственно: кругом только херня и [У!], — говорит Андрюха. Он любит самкеть про всякую политику, а я все это слушаю, но политика мне до жопы.

— Люди в таких вот задроченных колхозах всегда в жопе будут, понимаешь? — Он смотрит на меня.

— Да, понимаю. Ну и пусть, мне их не жалко, сами козлы.

Самогонка, хоть и сивая, как малофья, дает в голову.

— [девушка легкого поведения], хоть бы сала какого, а то хлеб — ну что это за закуска? — говорю я.

— Где ты сало возьмешь, будешь, что ли, в каждый дом соваться — продайте сало? А в столовую идти — ебал я в рот. От этой жратвы меня уже тошнит. Пошли в клуб на дискотеку. Утром пацаны говорили, что сегодня в клубе дискотека.

— Какая, на ###, дискотека? Для кого? Я тут вообще никого еще не видел, кроме этих двух ######ей и Васи-######а.

Вася — здешний герой. Старый уже мужик — лет, может быть, двадцать восемь или тридцать, ходит по вечерам, прибарахлившись, — в туфлях года семьдесят пятого, на каблуках, и в наглаженных брюках — с двойными «стрелками». К нашим бабам цеплялся, но они его послали на ######.

— Ну, говорят, еще «камазники» есть — армяне, которые там дорогу строят, на КамАЗах работают.

— На хера им дискотека?

— Откуда я знаю?

Допиваем и прем к клубу. У входа тусуются несколько чуваков с нашего потока. Все в телогрейках и шапках — холодно им, [Tля].

— Что, будет дискотека? — спрашивает Андрюха.

— А где вы уже бухнули? — отвечает высокий прыщавый пацан — строит из себя делового.

— Да тут рядом. Так что там насчет дискотеки?

— Наверное, будет. Тут какие-то гондоны подходили — человек пять, и Вася-содомит бегал. Они с ним что-то про дискотеку базарили.

Откуда-то вылазит Вася. В пиджаке и светло-зеленой рубашке со старомодным воротником. Смотрит на нас.

— Хули вы шапки понадевали? По ебалу получать шапка не поможет.

Спокойно так говорит, и непонятно, по-хорошему он или рыпается. Никто ему не отвечает. Он подходит к дверям клуба, отмыкает висячий замок, заходит внутрь.

— А если местные залупнутся? — спрашивает какой-то невысокий, дохлый на вид пацан.

В клубе Вася включает музыку — «Ласковый май».

— Не ссы. Никто нас не тронет, если сами не будем до их баб доколупываться, — отвечает прыщавый.

— Пошли еще бухла купим. Я уже трезвею. Какая может быть дискотека по-трезвому? — говорит Андрюха. — Кто-нибудь еще с нами?

Все молчат, и мы с ним идем за бухлом вдвоем, но не к бабе Вере, а к другим. Я их не знаю, Андрюха знает. Он ведет меня по темным деревенским переулкам.

— Не ссы, я здесь брал у них уже, с Мырой.

Подходим к каком-то дому. Он стучит. Открывает молодая еще баба — лет двадцать максимум.

— Привет. Есть? — спрашивает Андрюха.

— Конечно. — Она по-######ски улыбается. Он сует ей деньги.

Она уходит, потом приносит бутылку сивого самогона, заткнутую скомканной газетой.

— Пошли с нами на дискотеку, — предлагает Андрюха.

— А что, дискотека сегодня?

— Ну.

— Ну ладно, пошли. Я только оденусь. И сеструху свою двоюродную возьму, она у нас сейчас живет, хорошо?

— Хорошо. Тогда захвати закуски, выпьем по дороге. Не идти же трезвыми на танцы.

— Зачем по дороге? Давай у нас.

— А кто еще дома?

— Мамаша.

— Тогда не надо.

— Ну ладно, подождите.

Ждем на улице, курим. Уже совсем стемнело.

Минут через десять они выходят — накрашенные, в самопальных джинсах и дурацких куртках.

— Это Света, а это Андрей и...

— Игорь. А тебя саму как зовут?..

— Анжела.

Пьем из горла по кругу. Заедаем хлебом и нарезанным салом: они позаботились.

— Ну вот, ты хотел сала. Что хочешь, то и получаешь. Как всегда. — Андрюха улыбается.

— Ну не всегда. Почти всегда. Особенно самкы.

* * *

Заходим в клуб. Дискотека уже идет. Человек двадцать танцуют на сцене, еще несколько сидят на стульях в зале.

В одном углу — несколько незнакомых чуваков нездешнего вида. Это, наверное, те, про которых говорил прыщавый. Остальные все наши. Три бабы и человек двадцать пацанов. Вася сидит в углу сцены, слегка прикрытом облезлой занавеской, возле бобинного магнитофона, типа дискжокей.

Мы вчетвером становимся своим кругом, дрыгаемся под музыку. Мне хорошо и тепло и слегка головокружительно.

После нескольких песен мне становится хуево. Я бегу за занавес тошнить — рядом с Васей. Он вскакивает, подлетает ко мне.

— Ты что, офигел? Иди бери швабру и убирай. Я сегодня за клуб отвечаю.

Я смотрю на него и улыбаюсь. Мне вдруг становится легко. Сплевываю остатки блевотины, потом бью ему кулаком в морду. Он падает. Я иду танцевать дальше. В зале, похоже, никто ничего не заметил.

Вася встает, вытирает разбитый нос занавеской, выключает магнитофон.

— Все, ###### дискотеке. Раз не хотели по-нормальному, то пошли вы все в жопу. А тебе вообще ######. Готовься.

— Э, это ты мне? — Я смотрю на него, как на малого, который залупается на взрослых пацанов.

— Да, тебе.

Я хочу дать ему еще, но Андрюха меня оттаскивает. Всей толпой выходим из клуба.

— Ну что, пошлите к нам, раз так. Мамаша уже, наверное, спать легла, — говорит Анжела. — Зря ты его, конечно. Он теперь будет мстить.

— Пошли, конечно, — говорю я. Проблевавшись, я заодно и протрезвел, и теперь надо догнаться.

* * *

На кухне выпиваем еще бутылку сивухи, потом я начинаю «крутить» Светку. Мы лежим у нее на кровати, я трогаю ее сиськи, которые вывалились из бюстгальтера, но больше она ничего не разрешает делать.

В комнату без стука входит Анжела.

— Выйди, там пришли, хотят с тобой поговорить.

Я надеваю рубашку, выхожу на крыльцо. Меня ждут Вася и еще несколько мужиков.

— Привет, — говорит Вася. Трезвый я бы обоссался со страху, а пьяному все до жопы. И я говорю:

— Привет, если не шутишь.

— Я тебе, [Tля], счас пошучу, тёща.

И начинают меня самкить. Я даже не отмахиваюсь, только прикрываю лицо и голову, но они молотят по яйцам и по ребрам.

— [Tля], перестаньте, отсосник жопныйасы, скоты вонючие, самки, уроды, сволочи, гады, уй, [девушка легкого поведения], хуесосы поганые, еб ваш... уй, [девушка легкого поведения].

— Ладно, хватит на первый раз.

И уходят.

Я встаю, отряхиваюсь, возвращаюсь в дом. На кухне за столом сидит Андрюха.

— Что, отсамкили?

— Ну.

— Зря ты лез, конечно. Да ладно. Давай лучше выпьем.

Он разливает самогонку по стаканам.

— Все эти хуесосы — продукт системы. Ты это понимаешь?

— Понимаю.

— Ну так вот. Их создал совок, он их сделал, можно сказать. Они его прямой продукт.

— Ты хочешь сказать, что если бы не было совка, то таких уродов не было бы?

— Были бы все равно. Но меньше.

— Но все равно были бы?

— Конечно. Так заложено в природе. Давай еще выпьем.

— А где ты возьмешь?

— Анжела, иди сюда! — кричит Андрюха.

— Ты что, с ума сошел? Что ты орешь — ночь ведь? — Она недовольно смотрит на него.

— Давай еще бухнем, у вас же есть.

— Не, вы че? Нам рано вста-а-а-вать, нет, нет, это нет. И вааще — вам пора уходить.

— Ну, тогда дай нам бутылку.

— А деньги? Мы и так с вас ничего не брали, а выпили столько.

— Ну нет сейчас денег Кончились. Принесу завтра.

— Ладно.

— И, это самое, еще хлеба там и сала.

— А губа не залупится?

— Нет, не бойся.

Она приносит бутылку сивухи, полбуханки хлеба и сало. Мы берем все это и выходим, не прощаясь и не сказав спасибо.

Садимся на скамейку возле чьего-то дома. Светает. Над рекой — туман, и трава мокрая. Пьем по очереди из горла: стаканов нет.

— Все говно, — говорит Андрей. — Союз говно, коммунизм говно, перестройка говно, Горбачев хуесос.

— Да, — говорю я.

— Ну вот видишь, и ты согласен, что все говно.

— Согласен.

— Давай тогда свалим на ###### в Америку.

— Давай.

— Ну, за то, чтобы свалить в Америку. — Он делает большой глоток из бутылки и передает ее мне. Я допиваю.

Смотрю на часы. Пять утра.

— Два часа до подъема. На работу пойдем?

— Какая еще работа? Спать ляжем.

— Хорошая идея.

Андрюха бросает бутылку через забор кому-то во двор. Слышно, как она разбивается. Мы хохочем, потом поднимаемся и, обнявшись, идем к бараку.

— Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать, — запевает Андрюха. Я подключаюсь:

— Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.

Во дворе какого-то дома стоит какой-то мужик в длинных семейных трусах, курит и недовольно смотрит на нас:

— Хули вы спать людям мешаете?

— [Послание], урод, — кричит Андрюха. — Ну-ка иди сюда!

Мужик бурчит что-то себе под нос и уходит в дом.

Sex and Violence

Во дворе девятиэтажного дома, возле гаражей-«ракушек», четверо подростков — им лет по шестнадцать — семнадцать — бьют ногами парня постарше, который лежит на земле и пытается закрыть лицо руками. В стороне стоят две девушки. Им тоже лет по шестнадцать, и они, не отрываясь, наблюдают за избиением. Уже поздно, около часа ночи, и в окрестных домах светятся только несколько окон.

— Пошли за гаражи, поссым, — говорит одна из девушек, блондинка с длинными волосами. У обеих в руках по бутылке пива «Клинское». Блондинка делает последний глоток и ставит пустую бутылку на землю. Вторая — брюнетка с короткой стрижкой — тоже допивает свое пиво. Они идут за гаражи.

— [девушка легкого поведения]! — вскрикивает одна.

— Что такое?

— Наступила в говно.

Обе хохочут. Потом слышно, как струи их мочи падают на землю. Через некоторое время обе выходят из-за гаражей. Драка к этому времени уже закончилась. Избитый парень лежит на траве, остальные курят.

— Ну как, все с ним в порядке? — спрашивает блондинка одного из подростков.

— Все класс. Больше не будет залупаться, а то думает, что деловой.

Он обнимает ее, и они целуются.

— Ну, пора по домам.

Он улыбается. Подростки жмут друг другу руки и расходятся. Блондинка уходит со своим парнем, а ее подруга — со своим.

* * *

В подъезде блондинка и ее парень сидят на ступеньках, подстелив газету, и курят. Парень выбрасывает «бычок» и обнимает ее, потом дотягивается до груди и сжимает ее через майку. Она улыбается и бросает свой «бычок» в дыру под перилами.

— Ты что? Не надо, — говорит она. Его рука уже под ее короткой юбкой.

— Ну а хули тут такого?

— А если мама? Или соседи?

— Твоя мама сейчас, наверное, плющится со своим хачиком.

— Не говори так.

— Ладно, не буду.

Через несколько минут они занимаются сексом: он сидит на подстеленной газете, а она подпрыгивает сверху.

* * *

Вторая девушка — брюнетка — выходит из подъезда и смотрит вверх. С балкона восьмого этажа машет рукой ее парень. Он курит. Она делает ему воздушный поцелуй. Он выбрасывает «бычок» и уходит с балкона. «Бычок» падает в нескольких метрах от брюнетки, и она наступает на него каблуком своего босоножка.

Она идет вдоль дома, мимо машин и «ракушек». Из-за «Запорожца» без колес и с выбитыми стеклами выходит парень — тот самый, которого избивали. У него под носом и на подбородке засохшие кровоподтеки.

— Привет, — говорит он.

Девушка громко пищит и разворачивается, чтобы убежать. Он в прыжке бьет ее ногой в бок. Она вскрикивает и падает, уронив сумочку.

— Как вчетвером одного самкить, так это все нормально?

Она смотрит на него снизу вверх, присев на корточки. Парень опять бьет ее ногой в бок. Она кричит:

— Помогите!

— Я тебе сейчас, на ###, помогу.

Он хватает ее за волосы и волочет к ближайшему подъезду. На одном из балконов два пацана лет по двенадцати курят и пьют из бутылок пиво «Балтика-9».

— Веди ее сюда! — кричит один. По голосу понятно, что он уже пьян.

— Счас тебе приведу, [девушка легкого поведения]! — кричит парень.

— Ты там еще посамки — уебу.

Парень втаскивает девушку в подъезд.

— Смотри мне — без шуток, — говорит он. Она плачет.

Он затаскивает ее в лифт, и нажимает кнопку двенадцатого — последнего этажа.

— Выходи.

Он тащит ее за собой на площадку между последним и предпоследним этажами.

— Садись, — говорит он. Она послушно садится на грязный цемент, покрытый пятнами какой-то высохшей жидкости. Он достает помятую пачку сигарет «Ява», вытаскивает одну — она сломана, вторую — то же самое. Третья не сломана, и четвертая тоже. Он закуривает сам, зажигает сигарету для девушки и дает ей.

— Ты мне, наверное, ребро сломал, — говорит она, затягиваясь. — У меня там все горит.

— А как они меня самкили, а ты стояла и смотрела, хорошо было?

Она плачет.

— Ну, что с тобой сделать?

Она ничего не говорит, продолжает плакать.

— Разве так можно? — говорит он. — Доебались ни за ### до женатого человека. У меня семья, ребенок уже, ты это знаешь? Хоть бы слово сказали. Нет, стояли и смеялись.

— Мы не смеялись, — тихо говорит она и придвигается к нему. Он смотрит прямо перед собой. Она наклоняется и расстегивает ему ремень, потом ширинку, вытаскивает член и начинает сосать.

* * *

Они выходят из подъезда вдвоем. На балконе, где стояли двое пацанов, остался только один. Он стоит, задрав голову, и мастурбирует.

— Пошли ко мне, — говорит девушка. — Умоешься. Не идти же тебе домой с таким лицом.

— А кто у тебя дома?

— Мама. Но она ничего не скажет, если я объясню, что ты знакомый, что к тебе менты доколупались.

Они уходят.

* * *

К подъезду подходят другие парень и девушка — им лет по восемнадцать, и они модно и дорого одеты. Они начинают целоваться. Подросток на балконе все еще мастурбирует, и это видно снизу, но сам он никого и ничего не замечает: его глаза закрыты.

— Э-э-э! — громко кричит парень, и подросток отдергивает руку и открывает глаза.

Девушка хохочет.

— Э, выпить хочешь? — спрашивает парень у подростка.

— А что у тебя есть? — отвечает он пьяным голосом.

— Все, что ты захочешь, а точнее вот — и вытаскивает из пакета полбутылки красного вина.

— Зачем тебе он нужен? — спрашивает девушка. — Мы и сами можем допить.

— Ты, это самое, серьезно? — спрашивает подросток.

— Само собой.

— Ладно, я счас.

— Андрей, скажи мне, зачем он тебе нужен?

— А тебя бы возбудило, если бы он потрогал твою грудь?

— Не знаю. А что тут возбуждающего?

— Ну, не знаю, ну, что он пацан еще и только что дрочил на балконе.

— Не знаю. Может быть.

Подросток выходит из подъезда. Он в рваной баскетбольной майке, шортах и стоптанных шлепанцах на босу ногу.

— Привет, — говорит Андрей. — Счас мы с тобой поделимся. — Он делает большой глоток вина из горла, потом передает девушке. Она тоже отпивает и передает подростку.

Тот хватает бутылку и пьет, не отрываясь. Вино течет по воротнику и капает на его голую грудь в разрезе майки.

— Класс, — говорит подросток и дебильно улыбается.

— А где твои мама с папой?

— Спят.

— А хочешь потрогать ее грудь?

Подросток недоверчиво смотрит на девушку. Она улыбается.

— Ну, давай, не ссы.

Подросток протягивает руку и трогает левую грудь девушки через майку.

Она улыбается, Андрей тоже.

— Ну, разве так трогают? — спрашивает он и смеется, потом берет руку подростка и просовывает ее девушке под майку.

Она по-прежнему улыбается. Подросток сжимает все ту же, левую грудь, потом резко отдергивает руку.

— Все, теперь можешь идти, — говорит Андрей. — До свидания.

Пацан поворачивается и делает несколько шагов. Андрей прыгает и ногой бьет его в спину. Пацан падает на ступеньки подъезда. Парень несколько раз бьет его ногой.

— В нашем мире ничего не делается просто так. За все надо платить. Запомни это на всю жизнь, мальчик!

— Зря ты его так, — говорит девушка. — Он хороший чувак. — Она хохочет, парень тоже. — Побежали скорей ко мне.

Они убегают, взявшись за руки. В темноте мелькает ее белая майка.

Пацан поднимается и идет в подъезд, бормоча на ходу:

— [девушка легкого поведения], тёща, хуесос поганый, мы еще встретимся, еб твою мать...

* * *

Избитый парень и девушка сидят у нее на кухне и пьют водку. Он полностью одет, на ней — только трусы и лифчик. Мебель на кухне старая и обшарпанная, под потолком горит тусклая от налипшей пыли лампочка без абажура, а все углы заставлены пустыми бутылками из-под водки и дешевого вина. Они молча чокаются рюмками с водкой и выпивают. На столе стоит пустая бутылка из-под водки. Парень говорит:

— Ну ладно, я пошел. Жена ждет все-таки.

— Подожди, — говорит она.

Парень достает из лежащей на столе пачки «Примы» без фильтра сигарету, подходит к окну и закуривает. Девушка наклоняется, берет одну из пустых бутылок. Парень смотрит в окно. Она бьет его сзади бутылкой по голове. Он валится в угол, на пустые бутылки, и они со звоном рассыпаются. Девушка берет еще одну пустую бутылку и бросает в него. Она разбивается о стену рядом с его головой. Она швыряет еще и еще бутылки: некоторые разбиваются, некоторые попадают в парня. На шум прибегает из комнаты ее мать. На ней драная грязная ночная рубашка.

— Ты что, офигела, [девушка легкого поведения]? Весь дом поднимешь. Посмотри, сколько время. Опять, [девушка легкого поведения], милицию вызовут. А это, [девушка легкого поведения], кто?

— Никто.

— На хуя ты его привела?

Парень весь обсыпан осколками зеленого и коричневого бутылочного стекла. По его лицу течет кровь.

— Убирай его отсюда на ###.

— Тебе надо — ты и убирай. А я пойду поссу.

Она заходит в туалет — он совмещен с ванной, стаскивает трусы и садится на унитаз. За дверью мать матерится, а парень начинает стонать. Девушка плачет.

Август

Я ехал в автобусе с работы. Кто-то толкнул меня. Я не видел — кто. Думал — может быть, случайно. Потом толкнули еще раз, и я повернулся. Маленького роста мужичок со сморщенной рожей. Видно, что ненормальный. Говорить он, наверное, не мог, но сделал жуткую угрожающую рожу и вывернул карманы своих штанов: смотри, мол, денег нет, это ты у меня их украл.

Я отвернулся, но он снова меня толкнул и снова показал на карманы, потом вытащил откуда-то шариковую ручку и замахнулся на меня. Я не знал, что делать. Вдруг он какой-нибудь буйный? Я бы мог ему навешать, но жалко. Или выкинуть из автобуса «для профилактики»?

Мужик смотрел на меня, по-прежнему со злобной рожей, водил ручкой в воздухе и делал мне угрожающие знаки. Я чувствовал, что меня пугает его ненормальность, из-за которой он мог сделать что угодно — например, ударить меня ручкой в глаз.

Отойти от него или выкинуть из автобуса? В это время один из пьяных мужиков, стоявших рядом, повернулся в нашу сторону.

— Э, хули ты хочешь? — спросил он у идиота.

Тот не реагировал.

— Э, ты что, не понял?

Идиот махал руками и по-прежнему злобно на меня смотрел. Потом повернулся к мужику и опять вывернул карманы, теперь для него.

— Деньги? Какие, на ###, деньги? У тебя там их не было никогда. — Мужик посмотрел на меня. — А ты что стоишь? Ебнул бы ему.

— Жалко как-то. Все-таки неполноценный.

— Нечего таких жалеть. Нету на них Гитлера — горели бы за всю ###ню в крематории.

Он вдруг резко ударил идиота по яйцам. Тот присел. Автобус подъехал к остановке, дверь открылась. Мужик ударил его еще раз, и тот вылетел из автобуса, нелепо взмахнув руками. Ручка выпала из его руки и упала на тротуар.

Какой-то пожилой дядька с портфелем укоризненно посмотрел на мужика:

— И как вам не стыдно, молодой человек? Вы же на убогого руку подняли.

— Не самки.

Дядька отвернулся.

* * *

Дома я выпил две бутылки пива, но стало не лучше, а, наоборот, грустно и вонюче. Я чувствовал себя куском говна, случайным, никому на ###### не нужным человеком в большом злобном городе, набитом всякими уродами и дегенератами. И если ничего не изменится, я могу стать таким же, как они. Подкарауливать беззащитных детей и женщин и убивать их в темных зассанных подъездах и получать от этого свой извращенный кайф — такой кайф возможен, только если убиваешь беззащитного. И однажды меня арестуют, и менты будут знать, кто я такой, и в газетах напечатают мой портрет и большую статью, и в тюрьме все тоже будут знать про это и будут мне мстить за то, что я сделал с беззащитными, а потом меня убьют.

Под эти мысли я вырубился — как был, в одежде, и при включенном телевизоре — и проснулся только утром, часов в десять. Была суббота. Серое пасмурное небо, как часто в конце августа, чтобы испортить настроение, чтобы напомнить, что лето вот-вот кончится.

Я выпил еще бутылку пива. Больше не было, но идти в магазин лень. Я поджарил глазунью, съел ее, пододвинул стул к окну и сел, положив ноги на подоконник. Дотянулся до стола и включил магнитофон. Я не помнил, какая в нем кассета. Оказалось — «Аквариум», старый альбом, который слушал еще лет десять назад. Он тогда вышел на виниловом диске и продавался в «Культтоварах». Я купил его и слушал на старой своей «Веге» и тащился и мечтал.

Мне было шестнадцать, и я комплексовал из-за того, что у меня не было девушки, даже не для секса, а просто чтобы можно было куда-то пойти вдвоем — в кино там, или на футбол, или в кафе-мороженое.

А потом вдруг появилась Чича, вернее, не совсем появилась: я знал ее с третьего или четвертого класса, когда она пришла в нашу школу, л никогда она мне не нравилась, потому что была некрасивая и под платьем носила, вместо колготок, синие спортивные штаны, растянутые на коленях. В восьмом классе начали говорить, что она ебется. После восьмого она ушла в ПТУ, а потом мы случайно встретились в гостях у Иванова, на его дне рождения, и я еще подумал — зачем он ее приглашал, а потом все упились, и мы с ней танцевали и зажимались, и вместе пошли домой пьяные, и целовались у нее в подъезде, и я трогал ее везде и понял, что с ней все будет быстро, хотя, конечно, сначала придется повести ее в кино или в кафе.

Мне было стыдно ездить с ней в центр города: она одевалась как колхозница. Но один раз мы все-таки сходили в кино, на фильм «Асса» — мне понравилось, а ей — нет. А после кино мы с ней поебались у меня дома, на кровати моих родителей — они ушли к кому-то в гости. А потом началась учеба, и она просила меня помогать ей, потому что была тупая, и мне с ней было страшно скучно. Она не любила «Кино», и «Наутилус», и «Аквариум»...

В дверь позвонили. Я никого не ждал и решил не открывать. Позвонили еще раз, долго и настойчиво. Я слез со стула, открыл дверь и вышел в коридор. В этот момент снова позвонили. Я посмотрел в глазок. Там стоял незнакомый немолодой мужик.

— Кто там?

— Открывай, поганец.

— Что вам нужно?

— Открывай и не самки, тёща.

Мужик снова начал звонить. Он был бухой и, наверное, думал, что пришел к себе домой, и его не пускает сын или зять. Мне вдруг вспомнился вчерашний сумасшедший в автобусе — я про него уже успел забыть. Я подумал, что пьяный и упастьтый — одно и то же. Что одному, что другому — доказывать и объяснять бесполезно. Этот мужик будет звонить теперь в дверь, пока не обоссытся и не наблюет под дверью, чтобы уснуть потом в луже своей мочи и блевотины.

Он держал кнопку звонка и не отпускал. Надо было что-то делать.

— Вы не туда попали. Это не ваша квартира.

— Не самки, поганец.

— Мужик, ты достал уже. Счас выйду и нащелкаю тебе по башке.

— Открывай, тёща.

Я открыл дверь. Мужик был в трусах, а брюки свои держал в руке. Сандалеты свои он тоже снял и поставил на ступеньку лестницы.

— Мужик, я тебя вижу в первый раз. Ты звонишь ко мне, а не к себе. Понимаешь?

Он посмотрел на меня тупым бычьим взглядом и попер в открытую дверь. Я дал ему по морде, и он повалился на спину, с шумом ударившись о плиту лестничной клетки. Я захлопнул дверь. Сердце стучало, и кровь пульсировала во всем теле. Я посмотрел в глазок. Мужик поднялся, пробурчал что-то типа «поганец» и снова позвонил в дверь. Я тихонько открыл дверь и выскочил на площадку.

— Ну что, [девушка легкого поведения], будешь еще звонить?

Я начал молотить его кулаками и ногами. Он упал, я схватил его за плечи и поволок вниз. Давно не чувствовал такой злости. Из его разбитого носа текла кровь.

— Еще раз позвонишь, убью на ###.

Мы с ним были на площадке этажом ниже, и я надеялся, что теперь он будет звонить уже не ко мне. Я вернулся в квартиру и начал одеваться, чтобы пойти купить пива — надо снять стресс. Когда уже собирался выйти, в дверь опять позвонили. Я резко открыл дверь. Мужик смотрел на меня стеклянными глазами. Из носа текла кровь, кровью были вымазаны губы и подбородок. Я почувствовал усталость. У меня даже не было сил больше его бить — на него это не действовало, он был как зомби. Я оттолкнул его, захлопнул дверь и спустился на один пролет вниз.

— Лучше уходи. Чтоб, когда вернусь, тебя здесь не было.

— Открывай, поганец.

В магазине я купил четыре бутылки пива, одну открыл и сел на лавке у подъезда. Небо было все таким же серым и неопределенным. Домой не хотелось идти из-за этого придурка. Что с ним делать?

Я поднялся по лестнице. Мужика не было. Только на ступеньках лежали расческа и обкусанный коржик.

Я вошел к себе, включил опять кассету «Аквариума» и стал пить пиво. Странно, почему я так испугался, когда бил его? Он же не был опасен, он не собирался сопротивляться. Даже жалко его как-то. Глупо получилось. Я давно никого не бил. Хотя, наверное, он все равно ничего не почувствовал, потому что пьяный.

* * *

Я уснул и проспал почти до вечера. Планов никаких не было и, хуже всего, вообще ничего не хотелось делать. Но я убедил себя, что еще один вечер с пивом и телевизором мне не нужен. Лучше куда-нибудь поехать, что-то сделать, а не ждать, пока что что-то произойдет само.

Решил пойти в клуб. Рок-н-рольный, даже панковский. Я там часто тусовался лет пять назад, еще в институте, и знал, что он существовал до сих пор.

Я надел майку «Marilyn Manson» — единственную свою «музыкальную» майку, которая попала ко мне, в общем, случайно: я не очень любил Мэнсона, хотя альбом «Mechanical Animals» мне нравился, особенно песня про то, что все мы играем в каком-то поганом «dope show».

У метро купил еще пива, сидел на скамейке, пил, злился на ######а, который обосрал мне весь день своими звонками в дверь, но постепенно добрел, и мне даже становилось жалко этого старого, в общем, дядьку, у которого, наверное, есть дети и внуки, а он, упитый в жопу, ходит по чужим домам без штанов и получает по морде от таких, как я...

У входа в клуб толпилась альтернативная публика лет шестнадцати — семнадцати. На их фоне я казался себе старым дядькой, но мне было до жопы. Я не ожидал встретить знакомых: те, с кем еще контактировал, сюда не ходили, а остальных просто не помнил и вряд ли бы узнал.

На афише были незнакомые названия групп, которые я прочитал и тут же забыл. Я купил билет и подошел к охраннику. Тот лениво обшмонал меня, а парень из клуба поставил мне на запястье печать — на ней стояло 17-45 и название кинотеатра, которое размазалось и было нечитаемым. Такую печать, наверное, ставили на билетах в кинотеатр. Я поднялся по лестнице наверх — сцена и бар были на втором этаже. Народу было немного. На сцене никого: или еще вообще не начинали, или перерыв между группами. Возле сцены и в баре тусовалась все такая же молодежь лет на семь-восемь младше меня, и я снова почувствовал себя старым. Чтобы убить эти мысли, пошел в бар, купил пива и сел за столик, на единственный свободный стул. Возле меня сидели двое коротко стриженных крашеных чуваков. Еще два десятка таких же шныряли по бару, жали друг другу руки, обнимались, просто самкели.

— У тебя, я вижу, майка «Мэрилин Мэнсон», — сказал один из моих соседей по столику.

— Правильно видишь.

— А у тебя правильная майка. За это стоит выпить, да?

— Ну, можно и выпить.

Он пошел к стойке и купил сто пятьдесят водки в графинчике и три пива. Я одним глотком допил свое пиво и отодвинул бутылку в сторону. Мы чокнулись, выпили водку и запили пивом.

— Я тебя здесь ни разу не видел, — сказал чувак.

— Я здесь лет пять не был.

— Ни хуя себе.

— Как здесь счас насчет баб?

— Как когда. По настроению. Иногда снимешь, пососешься за занавеской, а сегодня как-то не прет.

Я про себя усмехнулся. Наверняка пацаны еще живут с родителями, и «жилплощади» свободной у них нет. Так что, максимум, на что они могут рассчитывать, так это пососаться с пьяной подружкой за вонючей заблеванной занавеской. Я потерял к ним интерес.

На сцене настраивалась какая-то котыква. У меня в бутылке еще оставалось пиво, и я медленно допивал его. Народ постепенно прибывал, и вокруг становилось все больше здоровающихся друг с другом, обнимающихся и просто самкящих подростков. Мои соседи по столу куда-то отвалили, ничего мне не сказав, но я особенно не расстроился.

Группа начала играть, и я переместился из бара к сцене. Совсем молодые пацаны — лет по шестнадцать — семнадцать — рубили хард-кор. У гитариста-вокалиста широкие штаны с карманами на коленях свисали так низко, что должны были вот-вот упасть. Несколько пацанов такого же вида — в широких штанах и бесформенных майках — устроили «мош-пит»: прыгали под музыку, сталкиваясь между собой. Остальной народ отступил от сцены, освободив им небольшой пятачок.

Текст что-то больше не влезает... :blink:
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Fischer
сообщение 9.2.2006, 14:19
Сообщение #21


Новичок
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 24
Регистрация: 29.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 32



Репутация:   2  



После трех песен эти пацаны куда-то ушли, и вместо них на пятаке у сцены появились девушка с парнем. Они были пьяные и, кроме того, не вписывались в тусовочную толпу: она – в коротком трикотажном платье, он – в костюме. Пара танцевала под хард-кор – плохо, но раскованно, как все пьяные. У нее несколько раз задиралось платье, обнажая некрасивой формы трусы под колготками. Вдруг она неожиданно сняла платье через голову и швырнула в сторону. Лифчика на ней не было, и она продолжала свой танец уже в одних колготках и трусах – туфли сбросила еще раньше. Зрители и музыканты довольно улыбались. Ее партнер снял пиждак, а потом и штаны, оставшись в длинных разноцветных «семейных» трусах. В это время через толпу протиснулся охранник – коротко стриженный бугай с совершенно добродушным лицом – и что-то сказал девушке. Из-за музыки было не слышно, что именно, но она взяла с пола свое платье и залезла к нему на плечи, а он с еще более добродушным лицом понес ее через толпу. Второй охранник подошел к ее партнеру и показал рукой на валяющиеся на полу штаны. Тот понял и начал натягивать их на себя.

– Мы очень рады, что среди нас еще встречаются такие вот классные девчонки, – сказал в микрофон вокалист. – Следующая песня посвящается им.

Ничего интересного больше не предвиделось, и я повалил в бар.

На моем месте сидела какая-то подружка.

– Я вообще-то здесь сидел, – сказал я.

– А сейчас здесь сижу я. И вообще весь столик занят. Здесь сидит группа «Ignition».

– И ты тоже в группе?

– Нет, мой муж в группе.

– А где он?

– Не знаю. Они куда-то пошли. Им где-то через полчаса на сцену.

– А-а-а. А что за группа? Я ни разу не слышал.

– Ну, группа как группа.

– Что играют, я имею в виду?,

– Хард-кор.

– Сейчас почему-то все играют хард-кор.

– Тебе не нравится?

– Не очень нравится.

Подошел какой-то чувак и поставил на стол несколько бутылок пива.

– Где все? – спросила она.

– Готовятся.

– А-а-а.

Пацан ушел.

– Бери пиво, если хочешь, – сказала она. – Это за счет клуба. Гонорар группы – ящик пива.

– Спасибо.

Я взял бутылку. Мы чокнулись.

– Ты доволен жизнью? – спросила вдруг она.

– Нет.

– И я нет. У нас ребенок, а муж думает только о музыке, на семью ему наплевать.

– Я не это имел в виду.

– И я не это.

Некоторое время молча пили пиво. Я рассматривал ее. Она была не очень красивой, скорее обыкновенной. Но мне все равно пришла мысль, что хорошо бы, пока ее муж где-то там «готовится» к концерту, накачиваясь пивом, пойти с ней в какой-нибудь угол, за занавеску, и «пососаться» там, как будто нам по семнадцать лет.

– Какое у тебя образование? Высшее? – почему-то спросила она.

– Аспирантура.

– А, ты более образованный. – И захохотала.

Я допил пиво и взял следующую бутылку. В этот момент подошли музыканты.

– Знакомьтесь, это…

– Сергей.

– …большой поклонник группы Ignition.

Чувак, который сел с ней на один стул, наверное, и был ее мужем. Невысокий, темноволосый и довольно симпатичный. Скорее всего, младше ее. Другой чувак сел рядом со мной и постоянно болтал:

– Хард-кор – это класс, круто. Limp Bizkit, Korn – вот он, крутняк.

Я слушал и кивал головой. Я терпеть не мог эти тупые команды.

Потом музыкантов позвали на сцену, и она пошла с ними – помогать, хотя чем она могла помочь? Я был уже здорово бухой и идти куда-то было лень. Они долго настраивались, потом спели одну песню, еще одну и остановились. Включилась фанера. Минут через пять все оказались снова за столом.

– Что так мало играли? – спросил я.

– Струна порвалась.

– И запасной не было?

– Нет. И гитару никто не дал – все уже разошлись, у кого были инструменты.

– Жалко.

– Насрать.

Клуб пустел. Несколько человек спали прямо за столом, положив головы на руки, а еще несколько скрючились в углу. Две пары пьяных тинейджеров прыгали у сцены под Limp Bizkit. Музыканты про что-то болтали, но я их не слушал. Мне было грустно и одиноко. Потом они сунули мне рюмку водки, я выпил и запил чьим-то пивом. Скоро я вырубился.

Меня растолкал охранник. Было пять утра, клуб закрывался. Я сидел за столиком один, музыкантов не было. Поднялся и вышел на улицу. Было прохладно: август все-таки. Поеживаясь, поперся к остановке, на ходу пересчитывая деньги. Но такси не понадобилось, потому что подошел автобус. Он был полупустой, в нем сидели только несколько дачников и какой-то пьяный мужик в костюме. Я сел на свободное сиденье и заснул. Проснулся – к счастью – за три остановки до своей.

Дома лег на диван и вырубился. Когда проснулся, был почти вечер. Жратвы в квартире почти не было, а идти в магазин было лень. Яичницу жарить тоже не хотелось. Я заварил чай и жевал черствоватый хлеб с несвежим маслом.

Раньше в том клубе все было по-другому. Или это просто теперь казалось, что по-другому, потому что сам был младше. Или потому, что сам не знал, чего хотел и зачем туда пошел. Всем этим тинейджерам хорошо – все им до жопы, главное – выпить или покурить травы, забалдеть и потом «пососаться за занавеской», а в лучшем случае, если дома никого нет, то и погладиться. А что мне надо, не знаю.

Я медленно мыл посуду, слушая какое-то FM-радио. Я их обычно не слушаю и потому не знаю названий. Играла на нем голимая попса, но мне было все равно. Диджей нес какую-то невообразимую ###ню, ему звонили шестнадцатилетние девочки и жаловались, что им скучно, и лето кончается, и скоро в школу, и вообще все плохо.

Я оделся, вышел из дома и сел на остановке в автобус. Он был пустой – только несколько тинейджеров с бутылками пива в руках сидели в хвосте, что-то возбужденно рассказывая друг другу. Они вышли за одну остановку до конечной – вокзала. Я доехал до конца.

Иногда, задерживаясь по вечерам на работе, я потом заезжал на вокзал выпить пива. Покупал бутылку в круглосуточном киоске и садился в скверике, где тусовались в основном бомжи и ищущие приключений командировочные, у которых до поезда оставалось несколько часов.

Но сейчас я решил пойти в бар, где наливали бочковое пиво – в стороне от зала ожидания, за киосками. За несколькими круглыми стойками стоял народ – те же самые командировочные и бомжи – и пили пиво из пластиковых поллитровых стаканов. Тут же расположилась местная «мафия» – бандитского вида алкаши и с ними несколько ######ей. Я подошел к окошку, купил пива и стал у свободной стойки. Медленно пил пиво и разглядывал «мафию». Они насчет чего-то разбирались между собой и громко орали, потом куда-то ушли, оставив своих ######ей. Одна из них подошла к моей стойке.

– Привет.

– Привет.

– Купи мне пива.

– И дальше что?

– Ничего. Попьем с тобой.

– Я и один могу попить.

– [Послание], придурок.

Она перешла к соседней стойке, возле которой стоял какой-то майор авиации. Он купил ей пива, и я стал наблюдать за тем, что будет дальше. Интересно, как они его обуют? Она отведет его к себе домой? Или просто за киоски? Или обувать его не будут? Почему-то эти мысли казались мне самыми простыми и приятными, и ни о чем другом думать не хотелось. Я купил себе еще пива, потом еще, и вообще уже ни о чем не думал, только смотрел в свой стакан с пивом, а смотреть на что-то другое кайфа не было.

Скоро майор вернулся, один, без ######ины, потом заморосил дождь, а за мою стойку перебрались двое алкашей из «мафии», и я решил, что пора сваливать.

Автобусы уже не ходили, и пришлось ловить такси. Кроме меня на остановке стояли двое ребят – парень и девушка лет по восемнадцать-двадцать – и ругались друг с другом.

– Я извиняюсь, – сказал я им. – Если вам тоже в сторону улицы Куйбышева, то можем поймать такси вместе. Половину вы, половину я: дешевле будет.

– Да, конечно, – сказала девушка, а ее спутник недовольно на меня посмотрел. Может быть, вовсе не недовольно, просто он был сильно пьяный. А она нет. Еще я заметил, что под ее белой майкой нет лифчика.

Подъехала машина, и мы сели втроем на заднее сиденье, потому что спереди сидела какая-то тетка.

Когда проехали полдороги – они все это время молчали, я тоже – я сказал:

– У меня есть предложение. Если вы не слишком торопитесь, можно пойти ко мне, выпить водки. Я живу один, и мне скучно.

– Да, можно, конечно, – сказала она.

Он никак не возразил.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Меня Наташа, а это Вова.

– А я Сергей.

– Где ты работаешь? – спросила она, когда мы уже вошли в подъезд.

– В фирме.

– А что ты там делаешь?

– Ну, всякую работу. А ты?

– Я учусь. В училище. На секретаря.

– А ты?

– Работаю. На хлебозаводе. Грузчиком.

Чувака, похоже, вдохновила возможность вы пить водки, и он выглядел не таким мрачным. В квартире я достал из холодильника бутылку водки, хлеб и лук – яичницу жарить было лень, а больше ничего не было.

– Надеюсь, вы не голодные, – сказал я.

Они уже расселись на моих облезлых табуретках. Я достал пластиковые стаканы – у меня не было трех одинаковых стеклянных.

– Ну, за знакомство, – сказал я. Мы нелепо чокнулись пластиковыми стаканами и выпили.

– Ты совсем один живешь? – спросила она.

– Да.

– А родители?

– У них своя квартира.

– А эта твоя?

– Моей бабушки.

– А где она?

– Умерла.

Я сразу же налил по второй. Выпили. Чувак положил голову на стол и закрыл глаза. Я посмотрел на нее. Она улыбнулась:

– Ты не боишься?

– Чего?

– Что он проснется.

– Нет.

Мы поцеловались, потом я разлил остатки водки по стаканам. Выпили и перешли в другую комнату.

Присутствие чувака в соседней комнате возбуждало, но алкоголь, наоборот, притуплял все ощущения, поэтому получилось так себе. К тому же она все время доставала меня вопросом «А что, если он проснется?», а после этого испуганно-похотливо улыбалась. Я не рассуждал о том, что бы я делал, если бы чувак проснулся: у меня наступил полный похуизм.

Когда оделись и вернулись в комнату, я спросил:

– Какие у вас с ним отношения?

– Никаких. Пока.

– А когда вы познакомились?

– Неделю назад.

– И еще ничего?

– Ничего. Но я же сказала. Пока. Он мне нравится на самом деле.

– А я?

– Не знаю.

– Давай буди его.

Это оказалось сложным делом. Чувак посылал нас на ### и говорил: «Отстаньте от меня». Мы кое-как выволокли его из комнаты в прихожую, потом в коридор. Я сначала хотел проводить их только до лифта.

– Посади его внизу на лавку, пусть трезвеет.

А сама иди домой.

– Нет, ты что? А если его убьют?

– Никому он не нужен. Такие, как он, пьяные по всему району валяются сейчас.

– Нет, все равно. Я поведу его домой.

– Ладно, я помогу.

Мы втащили его в лифт, потом, внизу, вывели на улицу. Он все время говорил какую-то ###ню, сопротивлялся и цеплялся за двери. К счастью, чувак жил недалеко, всего за несколько домов, и мы кое-как довели его до квартиры и позвонили в дверь. Стоять он не мог и сразу сел на грязный каменный пол. Мы спустились вниз на одну площадку и уже оттуда услышали, как дверь открылась и его мать, наверное, закричала:

– Ах ты, сволочь, опять пьяный!

– Ну что, пошли еще водки купим? – спросил я.

– Нет, я домой.

– Ну ладно. Телефон напиши.

Она достала из сумки блокнот, вырвала листок и написала номер. Я сунул листок в карман.

– Пока.

– Пока.

Светало. Я решил уже не ложиться. Алкоголя в голове почти не осталось, одно только чувство усталости. Хотелось жрать, и я разбил на сковороду три яйца. Из тарелки, в которую клали «бычки», воняло сигаретным пеплом. На столе стояли пустые пластмассовые стаканы. На одном остался розовый отпечаток ее помады.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Loyalist
сообщение 9.2.2006, 14:47
Сообщение #22


Ветеран
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1878
Регистрация: 28.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Builder's Street
Пользователь №: 30



Репутация:   184  



Следующее тоже, по-моему, входит (как эпилог) :coffee: :

Офис

1. Туалет

Прохожу по длинному безликому коридору, поворачиваю налево. Комната 424, комната 426, потом женский туалет, а за ним мужской. К серой двери приклеен распечатанный на принтере лист с рисунком мужской головы.

У писсуаров и раковин никого нет. Писсуары расположены неудобно, так, что проходящие мимо в свой туалет женщины могут видеть ссущих мужиков, когда кто-то открывает дверь. Я никогда не ссу в эти писсуары — не потому, что стесняюсь, просто мне не нравится. Поэтому я всегда захожу в одну из трех кабинок, только не в ближайшую, потому что в ней крышка на унитазе, когда ее поднять, не держится, а я с детства привык поднимать крышку унитаза, чтобы ее случайно не обоссать. Сейчас мне это не важно, но по привычке я захожу в крайнюю кабинку возле окна.

Туалет только что убрали, и он пахнет каким-то моющим средством. Но я все равно отрываю кусок бумаги и протираю им крышку унитаза, потом бросаю бумагу в воду. Отрываю еще бумаги и аккуратно застилаю унитаз.

Расстегиваю ремень, снимаю штаны, трусы и сажусь. Слышу, как в соседней кабинке — я думал, там никого нет — кто-то встает и начинает тереть задницу, потом надевает штаны, возится с ремнем, смывает и выходит из кабинки, зацепившись за дверь.

Я сижу на унитазе, разглядываю свое отражение в зеркальной двери кабинки и размышляю: вот, например, я вытираю жопу, а в туалете тихо, и все слышно, и кто-то моет руки и слушает, как я это делаю, а потом я смываю и иду мыть руки, и он еще там, возле умывальников. Было бы мне неловко? Или, например, я сижу на унитазе и сру, а закрыть изнутри дверь кабинки забыл, и кто-нибудь заглядывает ко мне... Еще я думаю о том, что было бы, если бы этот туалет был и женским и мужским, и все ходили бы по очереди в эти кабинки, и как бы раньше, лет пять назад, меня возбуждала бы идея срать или ссать в кабинке, зная, например, что в соседней кабинке срет или ссыт какая-нибудь красивая девушка. Их здесь много, в этом здании, которое принадлежит какой-то большой государственной конторе, а наша фирма снимает здесь только две комнаты в правом крыле.

Кто-то вбегает в туалет, дергает дверь моей кабинки, потом заскакивает в соседнюю, и я слышу, как он там начинает тошнить.

В это время кусок моего говна падает в унитаз, поднимая брызги. Несколько капель попадают на жопу. Вода слишком холодная, и поэтому неприятно. Я встаю, сгребаю с крышки унитаза все бумажки и бросаю их в воду. Вытираю жопу и туда же бросаю бумажку. Ненавижу, когда обосранные бумажки бросают в ведро рядом с унитазом, и они там потом воняют до ближайшей уборки, а то и целый день, если уборщица вдруг не захочет их оттуда выгргладить.

Дергаю за фишку в крышке бачка — и вот облом: смыв не работает. Закрываю унитаз крышкой и выхожу. Дверь соседней кабинки открыта, и видно, что унитаз в ней заблеван. Возле писсуаров и умывальников никого нет. Я открываю кран — ручка сдвинута влево, и вода льется холодная. Я двигаю ручку немного вправо и подставляю руки под струю, потом нажимаю на кнопку штуки с жидким мылом, которая висит тут же на стене, но мыло кончилось, и оттуда на ладонь падает только почти не заметная капля. Я тяну руку к такой же штуке возле соседнего умывальника, но и она пустая. Мою руки без мыла, потом поворачиваюсь к сушилке. Она должна включиться автоматически, как только поднесешь руки, но включается только после того, как я несколько раз раздраженно дергаю мокрыми руками. Пока руки сушатся, я рассматриваю прилепленную к ней пленку: 50-60 Hz, 220-240 V, W 1300, mod. 104, made in Italy. Подковыриваю ее ногтем, и край отклеивается. Под ней небольшая прямоугольная дырка и номер V163. Выхожу из туалета.

2. Имэйл

Subject: Заебало

Date: Thu, 15 Nov 2001 12:30:35 +0300

From: Irina Medvedkova

<medvedkova191@pisem.net>

To: Vladimir Kozlov vladimir14@mail.ru

Привет!

Все заебало — просто ######. Мне так хуево, что ты не представляешь себе. Напиши что-нибудь.

Буду ждать.

Ира

Subject: Re: Заебало

Date: Thu, 15 Nov 2001 12:30:35 +0300

From: Vladimir Kozlov vladimir14@mail.ru

To: Irina Medvedkova

<medvedkova191@pisem.net>

Хватит присылать такие письма. Самого все заебало, без тебя тошно.

3. Обед

Достаю из ящика стола лапшу «Доширак». На картинке имбецильная корейская девушка держит в руке такую же коробку лапши. Сверху, в углу нарисован рак, хотя, наверное, это креветка, потому что лапша «со вкусом креветки». Внизу справа — еще одна креветка, более натуральная, лежит сверху в тарелке с лапшой.

Я всегда покупаю «вкус креветки», не потому, что люблю, а потому, что продавщица в киоске на первом этаже спрашивает — какой «Доширак», и надо ей что-то отвечать. Лапша эта так достала, что от нее хочется блевать, но и все остальное, что есть в киоске, тоже достало, так что какая разница?

Разрываю пленку упаковки и бросаю в мусорку, потом туда же швыряю имбецильную девушку с креветками.

В мусорке уже валяется выброшенная кем-то коробочка из-под йогурта с фиолетовым подтеком на дне и прилепленной сбоку жвачкой, огрызок яблока со следом губной помады и кожура банана.

На моем столе — ложка с засохшим соусом из лапши быстрого приготовления «Магги» — я оставил ее там вчера, все лень взять с собой в туалет и вымыть.

Я рассматриваю свой стол. На нем повсюду следы моих прошлых офисных обедов: беловатое пятно йогурта, прилипшее колечко макаронов «Роллтон», засохшая капля свекольника-«Быстросупа», хлебные крошки.

Наливаю из диспенсера в лапшу горячей воды, накрываю крышкой.

В ящике стола нахожу засохший лаваш, который, наверное, пролежал там уже неделю. Сдуваю с него налипшую пыль, отламываю кусок и макаю в макароны. Получается почти съедобно.

Ем макароны ложкой из-под «Магги», потому что чистой вилки в офисе в это время уже не найдешь, а идти в туалет и мыть — влом.

Доедаю, бросаю коробку в мусорку, не попадаю — ну и фак с ней.

4. Интернет

Пододвигаю к себе клавиатуру, щелкаю кнопкой мыши на «Нетскейпе». Иду на Яндекс, забиваю в поиск +все +заебало. Поисковик выдает результаты:

«Да эту самки ФС######ские уже всех заебали...»

Ладно. «Показать найденные слова».

Доска объявлений HackZone — Да эту самки ФС######ские уже всех заебали.... Отправитель: Dark Omen, November 07, 2000, 15:10:56.

Неинтересно. Закрываю окно. Дальше.

«Скоро сюда приду я с Рабиновичем с Огонька и всех заебу»

Ну, посмотрим. «Показать найденные слова»

Кроватка — Основной

Скоро сюда приду я с Рабиновичем с Огонька и всех заебу — Хрен Редькин — 23/07/1999 21:59

Re: Тут никого нет. А твоё имя ебонашка. (-) — Z — 23/07/1999 22:35

И все? Дальше.

«Да вы все заебали самкеть! Ану-ка ЦЫЦ!»

«Показать найденные слова»

Нет сообщения!

Извините, но сообщение, которое Вы только что пытались загрузить, не существует! Вы используете старую ссылку или пытаетесь ввести адрес вручную и ошибаетесь в нём. Если у Вас возникли вопросы, пишите на bigfoot@3ka.mipt.ru.

Ваш браузер должен возвратить Вас на главную страницу.

Это еще что? Назад на Яндекс

«Re: Все заgrебло»

«Показать найденные слова»

[яРСДЕМРВЕЯЙХИ тНПСЛ] [нРБЕРШ Х ЙНЛЛЕМРЮПХХ] [мЮОХЯЮРЭ НРБЕР]

нРОПЮБКЕМН drivermen 14:12:17 19/10/2000

Б НРБЕР МЮ: бЯЕ ГЮgrЕАКН, НРОПЮБКЕМН Mc'Lion 14:05:49 19/10/2000:

х БННЬЕ ..........

нРБЕРШ Х ЙНЛЛЕМРЮПХХ:

[яРСДЕМРВЕЯЙХИ тНПСЛ] [мЮВЮКН] [мЮОХЯЮРЭ НРБЕР] [оПЕДШДСЫЕЕ ЯННАЫЕМХЕ] [яКЕДСЧЫЕЕ ЯННАЫЕМХЕ]

офигеть просто. Пытаюсь изменить кодировку — не помогает. Ладно, следующий результат.

«Всё заебало... ###### на ### [девушка легкого поведения] (с)Л. — high.ru forums»

«Показать найденные слова»

Topic: Всё заебало... ###### на ### [девушка легкого поведения] (с)Л.

futur

Member

Posts: 114

From:

Registered: Aug 2001

posted 10-01-2001 03:01

то ли зимняя депрессия, то ли 4 дня без травы сказываются, а может просто пятна на солнце... короче почему то АПАТИЯ жуткая. вы мне вот чего скажите, я один такой притупевший или нет?

Все равно не то. Ладно, надо работать. Или делать вид, что работаю. На часах — четыре минуты третьего. Еще почти пять часов сидеть здесь. Еб твою мать.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 

2 страниц V  < 1 2
Быстрый ответОтветить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 

RSS Текстовая версия Сейчас: 28.3.2024, 20:59
 
 
              IPB Skins Team, стиль Retro