IPB
     
 

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

 
 
Ответить в данную темуНачать новую тему
Юрий Мамлеев, Рассказы
Иэм
сообщение 12.1.2007, 20:51
Сообщение #1


jana
***

Группа: Демиурги
Сообщений: 1757
Регистрация: 3.7.2006
Вставить ник
Цитата
Из: страна этого мертвеца действительно широка
Пользователь №: 313



Репутация:   177  



УДОВЛЕТВОРЮСЬ

Что может быть непонятнее и вместе с тем комичнее смерти?! Посудите сами: с одной стороны, есть теории, по которым загробная жизнь расписана как по нотам; нет ничего легче, согласно этим теориям, как предсказать даже дальнейшую, на целые эпохи, эволюцию человеческого сознания, как будто речь идет о предсказании погоды; так что же говорить о несчастной загробной жизни - здесь же все ясно, как на кладбище; с этой точки зрения - смерть вообще иллюзия, некая шутка природы и обращать на нее внимание так же нелепо, как суетиться при переходе из одной комнаты в другую... Но, с другой стороны, существует прямо противоположное мнение: после смерти - тотальная и бездонная неизвестность; "смерть есть конец всякого опыта", а предыдущие гипотезы - лишь увеселения земного ума; жить в смерти - это значит жить в отказе от всего, что наполняет сознание. Смерть - не шутка природы, а, напротив, необычайно глубокое явление, требующее серьезной и всепоглощающей прикованности.

Как совместить, как примирить эти крайности?! Ведь положительно можно сойти с ума, бегая между ними! То туда, то сюда.

Ну что ж, обратимся к внутреннему опыту. И вот что интересно: опыт как будто подтверждает обе теории, каждая из них по-своему истинна. С одной стороны, смерть - необычайно серьезна: сами чувствуете по себе, нечего вдаваться в подробности. Иногда кажется, что это действительно непостижимая бездна. Но напротив, напротив! Если приглядеться вдумчивей, то нельзя не заметить в смерти весьма дикую анекдотичность.

Ну, во-первых, сама быстрота свершения и ничтожность причин, ее вызвавших. Посудите сами, можно ли всерьез относиться к явлению, причинами которого были укус вши или обида от плевка в лицо? А мгновенность, мгновенность! Иные ведь умирают и совокупиться напоследок не успев!! Для крупного события такая быстрота просто неприлична.

Добавлю еще патологическую случайность и анекдотичность обстановки! Мой сосед, например, умер, объевшись холодцом.

Нет, что ни говорите, а великие события так не совершаются. Словно здесь иллюзия, шуточка, некое механическое сбрасывание видимой оболочки, вроде шубы, с невидимого здесь существа - и ничего больше. Но все же ведь чувствуется: и трагизм, и бездна - посмотрите на лицо мертвеца; потом, отсутствие памяти и т.д. Почему нельзя предположить, что тут связаны две крайности... Ведь от великого до смешного один шаг".

Эти строки из своего дневника читал низенький, одухотворенный человек в глубине притемненной комнаты. По углам стояла тишина. А вокруг человечка, его звали Толя, сгрудилось не сколько полувзъерошенных, внимательно слушающих его молодых людей. Одна девица лежала на полу. Видно, это чтение - лишь продолжение долгого и истерического радения о смерти. Обстановка была до сверхреальности тяжела и напряженна, словно все демоны подсознания сорвались с цепи, сбросив земные оковы. Казалось, невозможное даже в мыслях вдруг воплощалось и приобретало тотальное значение. И от этого нельзя было уйти.

- Удовлетворюсь, удовлетворюсь! - вдруг взвизгнул один худенький, с как бы даже думающей задницей слушатель. Его глаза были в слезах.- Не могу я больше!

Слушателя звали Аполлон. А дело происходило на даче, в глуши, ранним утром. Аполлон еще раз, точно уносясь вдаль взвизгнул и, опрокинув бутылку с водкой, выбежал из комнаты. Откуда-то донесся его вопль: "Не могу ждать, не могу ждать!!! ...Что же там будет?!. Не могу терпеть... Хуже всего неизвестность!"

- Повесился! - завопила его подруга Люда, которая после недолгого ауканья вошла туда, куда забежал Апоша.

Все переполошились, как перед фактом. Толя спрятал дневник, чтобы его не разорвали. Мистик - Конецкий - встал на четвереньки.

Ребята ходили вокруг трупа Аполлона, как трансцендентные коты вокруг непонятно-земной кучки кала. Владимир захохотал. Совершать адекватные действия было как-то ни к чему. Все молчали, охлажденные. Анатолий отворил окно в открытый мир. Труп, снятый, лежал на полу.

"Вот она, анекдотичность,- думал вставший с четверенек Конецкий.- Но где же непостижимость?!"

В это время раздалось ласково-приглушенное хихиканье: это тонко-белотелая девочка Лиза, самая юная любительница смерти, поползла к трупу. У Лизы ясное, в смысле непонятности, лицо, оскаленные зубки, словно не ее, и глаза, которые останавливались на созерцании тумбочки, как на себе.

Нервно подергиваясь всем телом, точно совокупляясь с полом, ставшим личностью, она подползла совсем близко к Аполлону.

"Сейчас Аполлон закричит,- подумал Конецкий,- ведь он так не любил Лизу".

Но Лизонька, вместо того чтобы укусить труп, как предполагали мистики, вдруг перевернулась и легла на покойного, как на некий тюфяк, спиной вниз и повернув лицо в окно, в бездонную глубь неба, заулыбалась, точно увидела там Сатану.

Люда вскрикнула.

Делать было положительно нечего, но в уме мрак сгущался. Толя перепрятал дневник. Владимир принес водку, и все расселись вокруг трупа, как вокруг костра,

"Не забуду Аполлона",- подумала Люда. Но мысли расстраивались, словно были точками в раскинутом по всему пространству напряженном ожидании.

Лизонька, лежа на покойном, поигрывала белыми пальчиками.

- Уж не хочешь ли ты отдаться на нем? - спросил откуда-то появившийся Иннокентий.

Но Лизонька была не из отдающихся. Она отдавалась только трупам, существующим в ее уме.

По полу пробежал ручной ежик. Все разлили водку. Лизонька вдруг встала.

- Я знаю, что делать: надо идти до конца,- вдруг сказала она, посмотрев в стену так, будто та упиралась ей в лоб.

- До конца, до конца, ребята,- заплакала Люда.- Лучше нам всем повеситься... Надо сейчас, сейчас, вместе с Аполлоном, перейти грань... Чего тянуть кота за хвост?!. Пусть будет, что 6удет: лишь бы ощутить эту неизвестность... Ведь нужно только одно движение, одно движение... слабой руки...

- Мало ты смыслишь в мистике,- сурово оборвал ее Иннокентий, которого все любили за его теплое отношение к аду.

Он медленно поглядел в сторону Лизы, и глаза его почему-то налились сухой кровью. Затем, пошептавшись с Сухаревым, самым плотным парнишем, он, улыбаясь, вывел всех, кроме Сухарева и Лизы, из комнаты трупа.

И тут началось что-то несусветное. Точно ожидание разрядилось в новую, еще более чудовищную форму ожидания. Лизонька то и дело выскакивала из трупной комнаты к ребятам, всех целовала и хихикала в плечо Конецкому. А остальные, сгрудившись в маленькой комнатушке, бредили, вдруг почувствовав, что все кончено и теперь можно обнажиться до конца. Они точно целовали свою будущую смерть, выпятив залитые потом глаза и чмокая таинственную пустоту. Пыльная девица Таня упала на пол.

Иннокентий тоже выходил к приятелям; он надел почему-то кухонный фартук и, с бородой на длинно-скуластом, как у нездешних убийц, лице, выглядел пугающе и наставительно.

Толстяк Сухарев неопределенно вертелся в трупной комнате. Лизонька что-то нашептывала ему в ухо, точно к чему-то подготовляя. А Иннокентий создал такую атмосферу, в которой умы всех нацелились не на их собственную смерть, а на какой-то другой конец. Поэтому мольба Людочки о тотальном повешенье как бы повисла в воздухе. Только Таня принесла из чулана, сама поймав, испачкавшись в одержимости, крысу и повесила за хвост перед окном в сад. Все истомились от непонятности. Но в трупной комнате шло какое-то упорное приготовление. Хлопали дверьми, чем-то пахло. Надо было как-то разрядиться. Несколько раз Людочку вынимали из петли.

Но скоро ребята, благодаря тщательной воле улыбающегося Иннокентия, стали понемногу понимать, в чем дело. Точно среди общей одержимости и безумия мыслей, упирающихся в неизвестность, стали появляться какие-то обратные, рациональные ходы, возвращающие к земной действительности, но уже на мистически-юродивом уровне.

Все бегали, надрывно думая о будущем после смерти, и истерически старались представить себе ее, от этого вены вздувались, а в глазах вместо секса было вращение душ.

- Завтрак готов! - громогласно объявил Иннокентий, распахнув дверь.

Его шизофренно-потустороннее лицо сияло доброй и освежающей улыбкой. Домашний фартук был весь в крови, а нож обращен в пол. Его друзья и так были приведены к такому исходу. Кто-то облегченно вздохнул: не надо вешаться. И тут же заикал, подумав о смерти. Танечка облобызала Иннокентия в ощеренный рот.

- Ты наш спаситель, Инна,- пробормотала она.

Лизонька была королева завтрака. Лицо ее прояснилось, словно сквозь непонятность проглядывали удавы; вся в пятнах - глаза в слезно-возвышенной моче - она колдовала вокруг нескольких огромных сковородок, где было изжарено отчлененное мясо Аполлона.

"Сколько добра",- тупо подумал Владимир.

Все хихикали, чуть не прыгая на стены. Именно такой им представлялась загробная жизнь. Они уже чувствовали себя наполовину на том свете.

Первый кусок должна была проглотить Лизонька. Поюлив вокруг сковородки, как вокруг интимного зеркала, она вилкой оголенно-радостно взяла кусок. Иннокентий остановил ее, подняв руку, чтобы произнести речь. Кусок, на вилке в руке, так и остановился около дамски-нервного полураскрытого ротика Лизоньки.

- Прежде чем начать есть, подумайте о том свете,- сурово проговорил Иннокентий.- Подумайте напряженно, когда будете пережевывать. И не забывайте о душе Аполлона.

- Да, да,- вдруг сразу войдя в положение, заюлил Конецкий,- от мыслей, направленных в непостижимое, душа будет выходить вон, а Апошино мясо в животе будет смрадно впитываться... Произойдет раздвоение.

- Тес! - перебили его.

Лизонька, прикрыв глазки, пережевывала мясцо. Пухлые щечки ее вздувались, она ела с таким аппетитом, точно всасывала высшие слезы. Румянец нежного ада горел на ее лице. А в глазах пылал неслыханный интеллектуализм. Поцеловав свое обнаженное колено, она вдруг с жадностью набросилась на оставшуюся еду.

Скоро, несмотря на тихий восход солнца и трепет утренних трав, все пожирали Аполлоново тело. Мясцо хрустело в зубах, и все усиленно думали, так что от остановившихся на непостижимом мыслях стоял неслышно-потусторонний треск. Казалось, весь загробный мир навис над комнатой и над жующими людьми. Сухарев даже не мог пощекотать оголенную Танину ляжку. Толя припал к сковородке, лежа на полу.

Вдруг во дворе закукарекал неизвестно откуда взявшийся дикий петух.

Урок

Пятый класс детской школы. Идет урок.
Две большие, как белые луны, лампы освещают аккуратные ряды потных,
извивающихся мальчиков. Они пишут. Перед ними стройно стоит, как фараон,
ослепительно белокожая учительница. В воздухе - вздохи, шепоты, мечтания и
укусы.
Шестью восемь - сорок восемь, пятью пять - двадцать пять.
"Хорошо бы кого-нибудь обласкать", - думает из угла веснушчатый,
расстроенный мальчик.
- Арифметика, дети, большая наука, - говорит учительница.
Скрип, скрип, скрип пера... Не шалить, не шалить... "Куда я сейчас
денусь, - думает толстый карапуз в другом углу. - Никуда... Я не умею играть
в футболки меня могут напугать".
Над головами учеников вьются и прыгают маленькие, инфернальные мысли.
"Побить, побить бы кого-нибудь, - роется что-то родное в уме одного из
них. - Окно большое, как человек... А когда я выйду в коридор, меня опять
будут колотить... И я не дойду до дому, потому что надо идти через людей, по
улицам, а мне хочется замирать"...
Кружева, кружева... Белая учительница подходит к доске и пишет на ней,
наслаждаясь своими оголенными руками.
Маленький пузан на первой парте, утих, впившись в нее взглядом.
"Почему ум помещается в голове, а не в теле, - изнеженно-странно думает
учительница. - Там было бы ему так уютно и мягко".
Она отходит от доски и прислоняется животом к парте. Повторяет правило.
"Но больше всего я люблю свой живот", - заключает она про себя.
"Ах, как я боюсь учительницы, - думает в углу веснушчатый мальчик. -
Почему она так много знает... И такая умная... И знает, наверное, такое, что
нам страшно и подумать"...
Раздается звонок. Белая учительница выходит из класса, идет по широким,
пустым коридорам. Вокруг нее один воздух. Никого нет. Наконец она входит в
учительскую. Там много народу. Нежданные, о чем-то думают, говорят. Белая
учительница подходит к графину с водой и пьет.
"Какая ледяная, стальная вода, - дрогнуло в ее уме, - как бы не
умереть... Почему так холодно жилке у сердца... Как хорошо"... Садится в
кресло. "Но все кругом враждебно, - думает она, мысленно покачиваясь в
кресле, - только шкаф добрый". Между тем все вдруг занялись делом.
Пишут, пишут и пишут.
В комнате стало серьезно.
К белой учительнице подходит мальчик с дневником.
- Подпишите, Анна Анатольевна, а то папа ругается.
Белая учительница вздрагивает, ничего не отвечает, но шепчет про себя:
- Разве мне это говорят?.. И разве я - Анна Анатольевна?.. Зачем он
меня обижает. "Я" - это слишком великое и недоступное, чтобы быть просто
Анной Анатольевной... Какое я ко всему этому имею отношение!?
Но она все-таки брезгливо берет дневник и ручку. "Я подписываю не
дневник, - вдруг хихикает что-то у нее в груди. - А приговорчик. Приговор. К
смерти. Через повешение. И я - главный начальник". Она смотрит на бледное,
заискивающее лицо мальчика и улыбается. Легкая судорога наслаждения от
сознания власти проходит по ее душе.
- Дорогая моя, как у вас с реорганизацией, с отчетиками, - вдруг
прерывает ее, чуть не дохнув в лицо, помятый учитель. - Ух ты, ух ты, а я
пролил воду... Побегу...
Опять раздается звонок. Белая учительница, слегка зажмурившись, чтоб
ничего не видеть, идет в класс.
...Кружева, кружева и кружева.
"Хорошо бы плюнуть", - думает веснушчатый, нервозный мальчик в углу.
Шестью восемь - сорок восемь, пятью пять - двадцать пять.
Белая учительница стоит перед классом и плачет. Но никто не видит ее
слез. Она умеет плакать в душе, так, что слезы не появляются на глазах.
Маленький пузан на первой парте вылил сам себе за шиворот чернила.
"Я наверняка сегодня умру, - стонет пухлый карапуз в другом углу. -
Умру, потому что не съел сегодня мороженое... Я ведь очень одинок".
Белая учительница повторяет правило. Неожиданно она вспотела.
"По существу ведь - я, - думает она, - императрица. И моя корона - мои
нежные, чувствительные мысли, а драгоценные камни - моя любовь к себе..."
"Укусить, укусить нужно, - размышляет веснушчатый мальчик. - А вдруг
Анна Анатольевна знает мои мысли?!"...
Урок продолжается.

Душевнобольные будущего

В кабинете психиатрической клиники 500 года от нашего с вами рождения,
читатель, стоял довольно полный, лысенький субъект лет тридцати пяти с
умеренным, геометрическим брюшком. По тому восторженному жужжанию, которое
издавала кучка врачей, окружавшая человека, было видно, что последний не
совсем обычный фрукт.
- Безнадежен... Мы тут бессильны, - махнул рукой один старичок и
выпрыгнул в окошко.
- Скажите, больной, - томно обратилась к Горрилову (такова была фамилия
пациента) молодая, сверхизнеженная девица-врач. - Вы что, действительно
никогда не были в бреду?
- Никогда, - трусливо оглядываясь на врачей, пробормотал Горрилов.
- Больной, вы думаете или нет, когда отвечаете? - в упор
сверляще-пронизывающим взглядом смотрел на него другой, несколько суровый
психиатр.
- Не был, ни разу не был... Все равно пропадать... - твердил Горрилов.
- Какой ужас! Этот человек ни разу не был в бреду! Вы слышали
что-нибудь подобное?! - заголосили вокруг.
После таких слов Горрилов почувствовал себя совершенно ненормальным и
отрешенным от людей.
"И ведь действительно я ни разу не бредил; даже ни разу не воображал
себя пастушком, как все нормальные люди, - подумал он и вытер ладонью нот. -
Боже, какой же я выродок и как я одинок!"
- Больной, - высунулась опять сверхизнеженная девица-врач, - скажите,
но на самоубийство-то вы, надеюсь, хоть раз пять покушались?..
- Нет, и мыслей даже таких не было.
Шорох ужаса прошел по психиатрам. Кто-то даже сочувственно всплакнул.
- Один вопрос, - вмешался вдруг толстый, погрязший в солидность и,
видимо, много передумавший врач. - Это-то у вас непременно должно быть... Вы
же человек все-таки, черт вас возьми... Скажите, по ночам, после вихря
полового акта, у вас не возникало желание слизнуть глаза своей партнерше? -
и доктор хитро подмигнул Горрилову.
Горрилов напряг свою память, выпучил глаза и с ужасом выпустил из себя
одну и ту же стереотипную фразу: "Нет!"
- Ну все ясно, мои тихие коллеги, - проговорил врач. - Горрилов
абсолютно невменяем. Надо его изолировать.
- Одну минуту, - влез, пыхтя от нетерпения, еще один доктор. - Уж
больно интересный психоз, - добавил он, оглядывая больного, как подопытного
шимпанзе, добрыми глазами ученого-экспериментатора. - Горрилов, опишите
снова подробней свое хроническое состояние невменяемости.
- Пожалуйста. Встаю утром, точно в девять часов, умываюсь, ем, стихи не
читаю и никогда не читал; потом тянет работать; работаю, потому что есть в
этом потребность и хочется заработать побольше; прихожу с работы, обедаю,
покупаю какую-нибудь вещь и иду с женой - танцевать... Сплю. Вот и все.
В воздухе раздавались возбужденные крики...
- И вы подумайте, ни одного бредового нюанса... Никаких стремлений на
тот свет... Какое тяжелое помешательство... Вы слышали, этот тип никогда не
читал стихов... Уберите его, он нас доведет!
Но дюжие санитары-роботы уже выволакивали сопротивляющегося Горрилова.
- Ах, он сегодня мне приснится, - рыдала сверхизнеженная девица-врач. -
Какой кошмар... Мне и так каждую ночь кажется, что меня загоняют в XX век!
- Ужас, ужас... Сенсационно, - проносились голоса по дальним призрачным
коридорам.
А Горрилова между тем уносил далеко не похожий на наши автомобиль новой
эры. Он мчал его к сумасшедшему дому. Сквозь то, что мы назвали бы окном,
Горрилов мрачно смотрел на окружающие виды. Автомобиль катился относительно
медленно, чтобы Горрилов мог видеть окружающий нормальный мир и впитывать
естественные впечатления.
На высоких деревьях покачивались скрюченные люди: то были наркоманы.
Они приняли особые вещества, вызывающие эротокосмические потоки бреда.
Единственным минусом этих наркотиков являлось то, что они вызывали
неудержимое желание вскочить куда-нибудь повыше... Горрилов видел чудесные
бредущие, светящиеся голубым фигуры людей. По их виду было понятно, что они
разговаривают сами с собой в солипсическом экстазе. Собаки и те были вполне
инфернальны - чуждались даже кошек.
"Только мне недоступно все это, - злобно думал Горрилов. - Какое это
несчастье быть нормальным". Он прослезился от жалости к себе. "Да и слезы у
меня какие-то соленые, грубые, как в пещерные времена, - тупо сопя, подумал
он, - не то что у той девицы-врача... У нее они какие-то небесно-голубые,
эстетные, как светлячки... И тело у меня дефективное, с мускулами", - и он
посмотрел в окно. У нормальных людей были изнеженные тела, глубокие глаза
поэтов и лбы мудрецов. "Хорошо бы выспаться, - наконец решил Горрилов. -
Потом поработать, смастерить чего-нибудь, купить костюм". Но тут же капельки
пота выступили на его круглом, энергичном лице:
- Боже, о чем я думаю... Я опять схожу с ума.
Он посмотрел на своего водителя: "Даже он бредит".
Водитель действительно разговаривал с духом своего далекого предка -
Льва Толстого и укорял его за неразвитость. Горрилову страстно захотелось
совершить какой-нибудь нормальный, оправданный поступок. Но, кроме того,
чтобы снять штаны, он ничего не мог придумать. "Какое я все-таки
ничтожество", - устыдился он самого себя.
Они проехали мимо тюрьмы, где помещались те, кого в XX веке называли
техническими интеллигентами. Эти бездушные, тупые существа, не знающие, как
заправская электронная машина, ничего, кроме формальных схем, сохранялись
только для работы на благо изнеженных духовидцев, эстетов и мечтателей.
Наконец, автомобиль подъехал к известному почти во все времена зданию.
Горрилова изолировали в довольно мрачную неприглядную комнату. Ее стены были
увешаны абстрактно-шизофреническими картинами, чтобы способствовать
излечению больного. Но напротив была комната еще хлеще: она была оцеплена
токами и скорее походила на камеру.
Там находился последний человек, утверждающий, что дважды два четыре.
До такого не докатился даже Горрилов.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Loyalist
сообщение 16.1.2007, 13:35
Сообщение #2


Ветеран
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1878
Регистрация: 28.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Builder's Street
Пользователь №: 30



Репутация:   184  



Очень рад, что кто-то ещё открывает для себя Мамлеева. Я бы его рекомендовал для обязательного всем прочтения, как и Хармса.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Иэм
сообщение 17.1.2007, 18:13
Сообщение #3


jana
***

Группа: Демиурги
Сообщений: 1757
Регистрация: 3.7.2006
Вставить ник
Цитата
Из: страна этого мертвеца действительно широка
Пользователь №: 313



Репутация:   177  



Летом я косвенно занимался презентацией его книги, но прочитать эту самую книгу решился совсем недавно.. и.. оказалось, ничего страшного)
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Ангел Изленгтон
сообщение 17.1.2007, 20:14
Сообщение #4


cамый человечный человек
*****

Группа: Демиурги
Сообщений: 2201
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 4



Репутация:   147  



ИМХО, Хармс и Мамлеев - разные классы. У Хармса закадрово присуствует смесь наивно-физиологичного. Помню, как читал его в совсем раннем октябрятском детстве - начало 90-х, обламывался ( было непонятно) и это воспоминание у меня осталось до сих пор )

Мамлеев, сейчас для меня, по крайней мере, читается намного легче. У него поменьше абсурда, побольше моралистичности. При прочтении этих текстов возникают ассоциации с подражателями, похожателями и т.д..
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Иэм
сообщение 17.1.2007, 20:18
Сообщение #5


jana
***

Группа: Демиурги
Сообщений: 1757
Регистрация: 3.7.2006
Вставить ник
Цитата
Из: страна этого мертвеца действительно широка
Пользователь №: 313



Репутация:   177  



это я просто такие тексты подобрал, где меньше абсурда и больше моралистичности)
а классы-то, конечно, разные. Жили-то очень по-разному.
Для меня Мамлеев почему-то представляется нечто средним между Андреевым и Кафкой. И в некоторых местах действительно подражает, очень заметно. Но это, думаю, неплохо.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Loyalist
сообщение 18.1.2007, 3:57
Сообщение #6


Ветеран
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1878
Регистрация: 28.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Builder's Street
Пользователь №: 30



Репутация:   184  



Мне сдаётся, что Мамлеев просуществует дольше, чем какие-нибудь Пелевины и Сорокины.
А гениальность Хармса вообще не должна вызывать вопросов smile.gif.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Иэм
сообщение 18.1.2007, 3:59
Сообщение #7


jana
***

Группа: Демиурги
Сообщений: 1757
Регистрация: 3.7.2006
Вставить ник
Цитата
Из: страна этого мертвеца действительно широка
Пользователь №: 313



Репутация:   177  



))) эх..кто в этот день не кинул камень в Пелевина?
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Мёртвый Связист
сообщение 18.1.2007, 4:00
Сообщение #8


Гуру из Бобруйска
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 656
Регистрация: 20.9.2005
Вставить ник
Цитата
Пользователь №: 5



Репутация:   20  



Ну за что?
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Loyalist
сообщение 18.1.2007, 4:13
Сообщение #9


Ветеран
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1878
Регистрация: 28.9.2005
Вставить ник
Цитата
Из: Builder's Street
Пользователь №: 30



Репутация:   184  



Просто он ловил свою рыбку в 5-6-ти годах безвременья и беспредела. Люди, описанные им, умерли, и страны той нет больше, тьфу на них всех.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 
Иэм
сообщение 18.1.2007, 4:14
Сообщение #10


jana
***

Группа: Демиурги
Сообщений: 1757
Регистрация: 3.7.2006
Вставить ник
Цитата
Из: страна этого мертвеца действительно широка
Пользователь №: 313



Репутация:   177  



Кого он описывал? Он описывал пустоту)
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
 

Быстрый ответОтветить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 

RSS Текстовая версия Сейчас: 29.3.2024, 5:34
 
 
              IPB Skins Team, стиль Retro