[соня]

Полностью - тут http://www.psylib.ukrweb.net/books/_torch01.htm




Само это слово образовано от санскритского корня dhr – “держать”. То есть дхарма – это “держатель”, или “носитель”. Держатель чего? Своего собственного качества. Таким образом, дхарма есть неделимый элемент нашего психофизического опыта, или элементарное психофизическое состояние. Можно ли счесть субстанцией дхарму? Опять-таки, нет, причем, сразу в силу двух обстоятельств. Во-первых, субстанция всегда является носителем множества качеств, которые связаны с ней разными отношениями, тогда как в буддизме каждая дхарма несет лишь одно качество, свое собственное. Во-вторых, дхарма—дхармин бхеда, где дхарма – несомое качество, а дхармин – его субстанциальный носитель. Буддизм же утверждает, что дхарма и дхармин тождественны, носитель и несомое им качество совпадают. Есть и третье принципиальное отличие: субстанции брахманистов, как правило, вечны, тогда как дхармы мгновенны.

буддизм смотрит на личность как на только лишь имя, призванное обозначить структурно упорядоченную комбинацию пяти групп несубстанциальных и мгновенных элементарных психофизических состояний – дхарм. Это и есть формулировка принципа анатмавады (“без-я”, “без-души”), точнее одного из его двух аспектов – “бессущностности личности” (пудгала найратмья).

основные идеи праджня-парамитских сутр

Бессущностна не только личность (пудгала найратмья), но и образующие ее (равно, как и всю сферу опыта) элементарные психофизические состояния – дхармы . Более того, наличие представления о самосущей единичности, или элементе является источником всех заблуждений и корнем сансарического существования. Именно из соответствующего представления вытекают и все прочие ложные идеи – о вечном “я”, душе, субстанциальной личности и другие.

Пребывание живых существ в сансаре иллюзорно. В действительности, все живые существа являются Буддами и изначально пребывают в нирване. Только неведение порождает мираж сансарического существования. Эту истину постигает бодхисаттва, осознавая, что с точки зрения абсолютной истины спасать некого и не от чего. И, вместе с тем, руководствуясь этим знанием, он на уровне относительной истины стремится спасать эмпирически наличные живые существа. Для бодхисаттвы не существует представлений о “я”, личности, душе и дхармах.

Главный вывод Нагарджуны: все существует лишь постольку, поскольку является причинно обусловленным, и нет ничего (ни одной дхармы), что было бы не причинно обусловлено. А это означает, что ни что (ни одна дхарма) не обладает своебытием (свабхава), то есть, нет такой сущности, которая бы самодовлела, которая существовала бы сама по себе в силу своей собственной природы. Раз это так, и все причинно обусловлена, никаких самосущих сущностей нет, ибо заимствованное бытие не есть подлинное бытие
Таким образом, все дхармы пусты, бессущностны и безопорны. Их главная и по существу единственная характеристика – это то, что они бессамостны, бессущностны, “без “ я” ”.
Более того, сама причинность, трансцендентальное условие пустотности сущего сама по себе пуста и не суща. Пуста и сама пустота: она не есть некий метафизический принцип, наделенный собственной природой. Она есть лишь лишенность своебытия, или не обладание своебытием всеми феноменами. Вместе с тем, шуньята есть татхата, пустота феноменов как их единственное сущностное свойство и есть, то что есть .

Алая-виджняна, является коренным сознанием (мула-виджняна), или, это есть “сознание – корень всего”. Все остальные виды сознания (семивидное эмпирическое сознание) с их интенциональностью и содержаниями проистекают из алая-виджняны или, точнее, являются формами ее инобытия, ее превращенными формами (паринама). Алая-виджняна, представляет собой не покоящуюся, “пребывающую” субстанцию, а континуум, и тексты часто сравнивают ее с рекой или потоком. Естественно, что алая-виджняна, как и все, проистекшее из нее, непостоянна (анитья) и мгновенна. алая-виджнян неизмеримо много: каждое живое существо с переживаемым им миром сводится к “своей” алая-виджняне

слово “алая-виджняна” означает “сознание-сокровищница”. Но какие же “сокровища” хранятся в этом “вместилище”? Интересно, что согласно йогачаре, сама алая-виджняна вполне пассивна и ничего как таковая не производит, будучи своего рода текучей “оболочкой”, “контейнером”. Но в этом контейнере, как зерна в мешке, покоятся “семена” (биджа). Эти “семена” суть не что иное, как “энграммы”, элементарные единицы информации, (в самом широком смысле этого слова), закладывающиеся в алая-виджняну с безначальных времен в процессе развертывания психического опыта субъекта. Все воспринятое и пережитое субъектом попадает в “сознание-сокровищницу” и хранится в ней в виде “семян” опыта. Но в надлежащий момент, определенный кармой существа, эти семена под воздействием присущей им так называемой силы, или энергии сознания (мати шакти) начинают “прорастать”, то есть проецировать свои содержания вовне. В результате алая-виджняна полагает себя в виде эмпирического субъекта, с которым она себя и отождествляет (“присваивает” его), и коррелирующего с ним мира чувственно воспринимаемых объектов. Понятно, что “костяком” эмпирического субъекта являются семь эмпирических форм сознания, в свою очередь представляющими собой превращенные формы базового сознания. В процессе восприятия в алая-виджняну закладываются новые семена—биджа, и весь процесс повторяется. эти процессы не имели никакого абсолютного начала, они безначальны.
Здесь уместен такой пример. Представим себе спящего человека, видящего сны. Его мозг – алая-виджняна. Этот мозг полагает свои содержания в виде эмпирического субъекта сновидения (то есть того “я”, с которым отождествляет себя во сне спящий человек) и множества объектов, которые этот субъект принимает за реальные вещи объективного мира, хотя и он, и объекты представляют собой лишь проекции мозга спящего и сводятся к нему (при этом мозг как бы трансцендентен субъектно-объектной дихотомии сновидения). Но мы во сне, как правило, черпаем материал для сновидений из опыта бодрствования, а алая-виджняна получает материал для новых “порций” психического опыта исключительно из предшествующего психического опыта. То есть, спящий из нашего примера всегда спит, черпая материал для своих сновидений из предыдущих сновидений.
…
Вот это воздействие привычки и есть васана. Это слово по разному переводилось на русский язык – “следы”, “отпечатки”, “следы—впечатления”, “сила привычки” и т.д. Но, пожалуй, наиболее удачной попыткой перевода можно считать все же выражение “сила привычки” или “энергия привычки Для достижения освобождения от сансарического существования, суть которого – страдание, йогину следует радикальным образом трансформировать сознание, полностью изменив его интенциональность. Этот поворот алая-виджняны от проецирования вовне к обращенности на себя самое получил название “поворота в [самом] основании” (ашрая паравритти). С него начинается долгий путь к обретению состояния Будды и окончательной нирване.

Прежде всего, йогину следует “опустошить” алая-виджняну от семян – носителей информации подобно тому, как из мешка высыпают зерно. Попутно преодолеваются васаны – сформировавшиеся с безначальных времен тенденции к проецированию содержимого алая-виджняны вовне. Тогда алая-виджняна оказывается направленной на самое себя. Теперь это чистое сознание, свободное от какой-либо дуальности и дихотомичности, вне субъектно-объектной оппозиции. Утратив свои различающие функции, алая-виджняна, собственно, перестает быть виджняной, сознанием. Теперь это чистая зеркальная мудрость, совершенный безобъектный гносис (джняна). На этом путь к нирване завершен.

подобно тому, как свет многих ламп в одном помещении образует единое освещение, так и миры множества существ образуют единую согласованную реальность (в относительном смысле этого слова). Согласованность между мирами объясняется определенной корреляцией между кармами существ.
Сама буддийская доктрина не давала никаких оснований для сомнений в существовании других субъектов, поскольку она прямо провозглашала (устами самого Будды) принцип спасения всех живых существ.

Однако следует иметь в виду, что буддизм в своей доктрине анатмавады отрицает существование постоянного “я”, или души и рассматривает живое существо в качестве потока, или континуума (сантана) элементарных психических состояний (дхарм).
Ратнакирти является приверженцем своеобразного трансцендентального солипсизма, практически тождественного монизму брахманистской адвайта-веданты: поистине существует только одно абсолютное сознание, иллюзорно являющее себя себе самому в виде множества эмпирических субъектов-сознаний с коррелирующими им переживаниями “внешнего” мира. в кашмирском шиваизме единое абсолютное Я (Атман) полагает себя в виде множества душ (джива), каждая из которых переживает свой собственный мир, но вместе эти миры образуют единую согласованную относительную реальность. на столе стоит одна свеча, но она отражается во множестве зеркал. Реальна только одна свеча, все остальные – лишь видимость.

Именно с этой второй интерпретацией гарбхи связано и понимание самого этого термина как вместилища, или лона: Татхагатагарбха есть не что иное, как синоним абсолютной реальности, понимаемой в качестве единого, или абсолютного Ума (экачитта), порождающего как сансару, так и нирвану и являющегося субстратом и того, и другого. Этот Ум пуст (шунья) для нас, поскольку абсолютно трансцендентен различающему и конструирующему субъектно-объектную дихотомию сознанию, но не пуст (ашунья) сам по себе, будучи наделен бесчисленными благими качествами и свойствами (гуна), не отличающимися, однако, от самой субстанции Ума (в отличие от качеств субстанции брахманистских учений). И именно этот Ум (Татхагатагарбха как вместилище) присутствует в существах как их природа в качестве ростка состояния Будды (Татхагатагарбха как зародыш). Принципиальными атрибутами этого Ума являются Постоянство (нитья), Блаженство (сукха), Самость (атман) и Чистота (шубха).

сам Будда отказывался признать, что в нирване не будет никого, кто мог бы осознать себя пребывающим в нирване. Поэтому уже в раннем буддизме развилась тенденция к положительному описанию нирваны как высшего и вечного блаженства.
В-третьих, абсолютная реальность обозначалась словом “атман” и в некоторых авторитетных текстах, не являющимися непосредственно текстами, излагающими теорию гарбхи. а также в весьма авторитетной “Ланкаватара сутре” даже прямо осуждает людей, отвергающих веру в Атман. Еще интереснее содержание одного пассажа из “Махапаринирвана сутры”, в котором не только отвергается мысль о том, что учение о Татхагатагарбхе как об Атмане является небуддийским, но напротив, утверждается, что именно брахманы позаимствовали его из наставлений Будды и приписали себе.

Подобный взгляд напоминает учение Шанкары об Атмане-Брахмане.
Таким образом, буддийские школы предложили различные концепции “я”: “я” как имя, обозначающее совокупность групп элементов (дхарм); “я” как одновременно и пустота — шуньята и реальность как она есть – татхата; “я” как иллюзорная проекция трансцендентального сознания, коррелирующая с иллюзорными объектами; “я” как абсолютная реальность, Великое Я всех существ, тождественное Абсолюту.

[соня]

Прежде всего следует назвать два текста. Это уже
упоминавшаяся "Книга Еноха", содержащая
апокалиптико-эсхатологические идеи и образы христианской литературы
первых веков нашей эры (интересно, что в "Книге Еноха" последний суд
вершит Сын Человеческий, в котором воплощена праведность и который
восседает на престоле своей славы), и написанные в 109 -- 107 гг. до
н. э. "Завещания двенадцати патриархов", иногда почти текстуально
совпадающие с евангельскими текстами и едва ли не дословно
предвосхищающие Нагорную проповедь:

Возлюбите один другого от всего сердца; и если кто согрешит
против тебя, обратись к нему со словами мира и не таи в душе своей
злобы; и если он станет сожалеть об этом и покается, прости его. Но
если он не признает своего греха, не возгневайся на него, не то,
подцепив заразу от тебя, он ответит богохульствами и тем согрешит
вдвойне... И если, утратив стыд, он станет упорствовать в грехе, то
и тогда прости его от всего сердца и оставь мщение Богу*.

Так что Иисус, собственно, -- при беспристрастном взгляде на
евангельские тексты, понимаемые в контексте традиции и исторической
ситуации, -- был достаточно традиционным учителем праведности (вроде
известного по кумранским текстам проповедника, жившего на 150 лет
раньше Иисуса и так же, как и Иисус, распятого на кресте в
Иерусалиме ок. 137/136 г. до н. э.)*, выступившим против ритуального
формализма, буквоедства и лицемерия господствовавших течений
иудаизма с целью обратить к самым широким слоям населения проповедь
нравственного обновления и живого религиозного опыта ("дух дышит,
где хочет", "дух животворит, плоть же не пользует нимало", "суббота
для человека, а не человек для субботы").

Не случайно, что последним аргументом иудеев, сломившим Пилата, было
обвинение Иисуса в попытке узурпации власти ("царь иудейский") и в
мятеже против кесаря (что в случае освобождения Иисуса делало бы
Пилата его сообщником). Привычные интерпретации мотивов членов
синедриона, сводящиеся к их сопротивлению претензии Иисуса на божественность, совершенно необоснованны (что подтверждают и суждения современных иудейских авторитетов), поскольку эпитеты "сын
человеческий" и "сын Божий" имеют традиционное употребление и не
противоречат иудейской ортодоксии*.
---------------------------------
* См., например, псалом 81:6: "Я сказал: вы -- боги, и сыны
Всевышнего -- все вы" (евр. текст: "Ани амарти элогим атем увеней
эльон кулхем" -- пс. 82:6 по еврейской Библии). Ср. в Новом Завете:
"Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: "Я сказал: вы
боги"? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не
может нарушиться Писание, -- Тому ли, Которого Отец освятил и послал
в мир, вы говорите: "богохульствуешь", потому что Я сказал: "Я Сын
Божий"?" (Ин. 10:34-36).

В евангелиях они также постоянно прилагаются Иисусом ко всем
людям, а не к себе исключительно ("будьте совершенны, как совершен
Отец ваш Небесный" и т. п.). Поэтому, думается, прав Ницше,
говоривший, что Иисус ничем не выделял себя лично и не претендовал
на собственную исключительность:

Скорее же всего, евангелия писались иудеями диаспоры,
давно утратившими непосредственный контакт со своей родиной и эллинизировавшимися (показательны и их имена: Лука -- имя римское,
Люций, чисто римским именем является и Марк). Писали они, вероятно,
с чужих слов, путая иудейские реалии и географические названия и
плохо понимая тот культурно-исторический контекст, в котором велась
проповедь Иисуса. В результате все чаще и чаще иудейское понимание
слов Иисуса сменяется их интерпретацией человеком эллинистического
воспитания. В частности, как мы показали в гл. 1 части I нашей
книги, само воскресение (Иисуса), идея которого укоренена в
зороастрийской и иудейской традициях, начинает ассоциироваться в
глазах эллинов-неофитов с типологически совершенно иными
"воскресениями" богов Фригии, Сирии и Египта (в XIX в. это
непонимание было унаследовано и "научно" использовано религиеведами
мифологической школы). Таким образом, даже евангелия (не говоря уже
о христианстве позднейших времен) являют собой во многом результат
видения иудейской реальности не понимающим, но истолковывающим
эллинистическим взглядом.

Все это, разумеется, не только искажало (и даже делало
неузнаваемым) учение исторического Иисуса, но и обогащало
христианскую традицию, внося в нее глубокую мистериальность,
оплодотворенную новыми идеями и новой моралью, и трансперсональную
устремленность.

Плотин опpеделяет (Эннеады
V 3, 17) экстаз как цель сyществования дyши: дyша способна yзpеть
свет Единого и yвидеть смысл собственного сyществования в видении
всего, в том числе и себя, и даже самого этого Единого в этом свете:
подобно томy как солнце мы созеpцаем в его собственном свете, так же
и дyша должна созеpцать Единое посpедством исходящего от него света.
Это созеpцание достигается благодаpя полномy отpешению от всего, в
том числе и от собственной личности: "Афеле панта" ("Отложи все"),
-- говоpит Плотин.
В "Эннеадах" Плотин очень обpазно и кpасочно описывает свой
собственный экстатический опыт:

Много pаз это слyчалось: выстyпив из тела в себя, становясь
внешним всем дpyгим вещам и сосpедоточенным в себе, созеpцал
чyдеснyю кpасотy; и затем -- больше чем когда-либо yвеpенный в
общении с высочайшим поpядком, ведя благоpоднейшyю жизнь, пpиобpетая
идентичность с божеством, находясь внyтpи него благодаpя пpиобщению
к этой активности, покоясь надо всем yмопостигаемым -- все это
меньше, чем высшее; и все же настyпает момент нисхождения из
интеллекта к pассyждению, и после этого сопpебывания в божественном
я спpашиваю себя, как слyчилось, что я могy тепеpь нисходить, и как
могла дyша войти в мое тело, -- дyша, котоpая даже внyтpи тела есть
высшее, как она себя показала*

Бог, к котоpомy и я, Поpфиpий, единственный pаз на шестьдесят восьмом своем годy
пpиблизился и воссоединился.

Псевдодионисий называет главным атpибyтом Бога божественный
мpак, ссылаясь на псалом 17 ("соделал мpак покpовом Своим"). Это
мpак, котоpый пpевыше света, мpак непознаваемости, непостижимости,
абсолютной запpедельности и невыpазимости божественной сyщности.

Это ведение, тождественное неведению и невидению достигается
постепенным отстpанением от всего сyщего.

Поэтомy отpицательные опpеделения Бога пpедпочтительнее положительных, ибо позволяют чеpез отказ от сyщего обpести полное ведение того неведения,
"котоpое сокpыто во всем сyщем от всех, кто хотел бы познать его, и
pади созеpцания того свеpхъестественного Мpака, котоpый сокpыт во
всем сyщем от тех, кто хотел бы yзpеть его"*.

вместе с тем Бог, бyдyчи абсолютно тpансцендентен всякомy
обыденномy опытy, так же не может быть описан в отpицательных
теpминах, как и в положительных: он pавно запpеделен и yтвеpждению,
и отpицанию. Бyдyчи пpичиной чyвственного бытия, Бог свеpхчyвствен;
бyдyчи пpичиной yмопостигаемого (интеллегибельного, ноyменального)
бытия, Бог не yмопостигаем, и к немy непpиложимы ни богословские
опpеделения, ни философские категоpии

Псевдодионисий пpовозглашает полнyю
тpансцендентность Бога любым эмпиpическим фоpмам познания и
одновpеменно -- познаваемость Бога особым мистическим способом,
чеpез непознание, неведение, отвеpжение всего сyщего и самого бытия
и встyпление в "божественный мpак". Это yчение о мистическом
богопознании, ведyщем к тейосисy (обожению), пpичастности
божественномy естествy, становится со вpеменем теоpетической основой
монашеской аскезы и дyховного делания