[Libra]

***
Распахнута дверка стиральной машины,
Бельё разбираю, над сумкой склонясь.
Испачканы вещи любимым мужчиной,
Родная до боли, приятная грязь!

На корточках сидя, любуюсь футболкой.
Такая на душу сошла благодать,
Что хочется плакать спокойно и долго.
Так пахнет тобою, что жалко стирать.

***
Не умыта, не одета,
Чуть очнулась ото сна.
Как советская конфета:
Некрасива – но вкусна.

Людмила КУЗНЕЦОВА, г. МУРАВЛЕНКО, Ямало-Ненецкий АО

(Литературная газета, №9, 2008)

[Loyalist]

А мне есчо очень ндравюцца стихи Владислава Артёмова.

Владислав Артемов
ГИБЕЛЬ ПЕВНЯ

Мой кум-инспектор, чуть «под мухой»,
Хоть врач корил его: «Не пей!» —
Ко мне приехал со старухой
Сухой и крепкой, как репей.

«Ах, очень рад, входите, гости,
И как от веку повелось,
Сюда вот, в угол, ставьте трости,
А шляпы вешайте на гвоздь…»

Страшна старуха вековая,
Как дата жизни роковая,
Но тихо, с прялкою в руке,
Как бы фигура восковая,
Она уселась в уголке.

И я подумал: бляха-муха,
Какая странная старуха!..

А кум меж тем, тая ухмылку,
Сгорбатив плечи, как медведь,
Из сумки вытащил бутылку,
Уже початую на треть.
И затянувшись крепким дымом,
Качнув охапкой бороды,
Сказал: «Неси, браток, еды нам,
Жить надоело без еды!»

Я беден, но отнюдь не жаден,
Какая, думаю, еда,
Ах, куманек, будь ты неладен,
Локтей не вырастишь без ссадин,
Не сносишь рожи без стыда...

Подумав, я ему ответил:
«Во всем хозяйстве, государь,
Нет ни шиша, один лишь — Петел,
(Как выражались предки встарь),
По-современному ж — Петух,
В селе известнейшая птица,
Из бессловесных — лучший друг
Для бобыля... Да что хвалиться,
Лишь небо сумраком нальется,
И мир стемнеет, как нора,
Когда все лягут, где придется,
Тогда Петух на волю рвется —
Чтоб выгнать нечисть со двора!
Как можем мы убить его,
Когда он так певуч и нежен?..»

Но кум ответил: «Ничего,
Возьмем за крылья и — зарежем».

И вслед за этими словами
Раздался треск в оконной раме,
И засмеялся кто-то глухо,
И за окном качнулась мгла,
И побледневшая старуха
Метнулась к печке из угла.

И я подумал: бляха-муха,
Какая шустрая старуха!..

Я с топором рванулся в сени,
А ну, посмотрим — кто кого!..
Под потолком шептались тени,
И все, и больше ничего...

За лесом голос плакал тонко,
Визжало что-то на реке,
Как будто воры поросенка
Несли в украденном мешке.
Я шел, на кума огрызаясь,
Шумел вдали суровый лес,
И потревоженный, как заяц
Пугливый призрак в землю лез.

Дымилась ночь, как пепелище,
На ферме тихо выли псы,
И в это время на кладбище
Двенадцать пробили часы.
И мы, забыв, как ходят шагом,
Неслись по воздуху, как дым,
Вокруг деревни, над оврагом,
Кум впереди, а я — за ним...

И в даль туманную утоплен,
Мерцал могильщика фонарь,
А из-под ног с внезапным воплем
Рвалась невидимая тварь,
Что в изобилии была там,
Откуда только развелась?..
Угрюмый кум ругался матом,
Кого-то втаптывая в грязь.

А я, приземист и горбат,
Шел, озираючись назад.

Остатки храбрости теряя,
Мы очутились у сарая.
Собрав в кулак ошметки духа,
Мы встали с кумом на углу.
В окне маячила старуха,
Свой нос расплющив по стеклу.

И я подумал: бляха-муха,
Какая страшная старуха!..

Внезапно кум махнул рукою,
Как бы хватая комара…
Уже светало над рекою,
Ночь уплывала со двора,
И зябкий, резкий ветерок
Настырно лез под свитерок.

Бледнели звезды в небесах,
Хорек выглядывал из лаза,
А на кладбищенских часах
Ударил колокол три раза...

И тут, в молчании великом
В хлеву проснулся Петел с криком!

Ему в ответ по всей деревне,
Как трактора взревели певни…
Скрипела дверь, гремел засов,
Рыдал младенец в колыбели,
Металась в роще стая сов,
Дубы столетние скрипели,
Ведро в колодце дребезжало,
А по дороге столбовой
Скакал табун, земля дрожала
И конюх никнул головой.

Неслись по улице собаки,
Оскалив страшные клыки,
Всегда готовые для драки, —
Худы, свирепы и легки…
Навстречу шло коровье стадо,
Звенела песня комара,
Шли мужики, куда им надо,
Спала на печках детвора…

А мы, забыв на время совесть,
Стояли, к делу приготовясь.

Вот кум, не вымолвив ни слова,
Нож из кармана бокового
Движеньем егерским извлек
И поглядел куда-то вбок…
А я, всем телом обмирая,
Поспешно трубку докурил,
Смахнул слезу и дверь сарая
Ногой предательской открыл.

Не видно было нам ни зги,
Но только стены задрожали
И чьи-то тяжкие шаги
Из мглы кромешной зазвучали.
Раздался шпор ужасный звон
И, в цепи ржавые замотан,
Петух из хлева вышел вон,
И прошептал я куму: «Вот он!»

Тут кум присвистнул: «Ну и ну!» —
К забору мелко отступая.
Четыре метра в вышину,
И это — гребня не считая,
На лапах, грубых как столбы,
Окутан клекотом и паром,
Поднявши перья на дыбы,
Пылая пламенем и жаром,
К мольбам пощады нем и глух,
На нас, осклабясь, шел Петух.

Двенадцать тонн живого веса,
Моих усилий зрелый плод,
Дитя науки и прогресса,
Его растил я целый год.
И вот, взлохмаченный от злости,
Страшон, как темный лес в грозу,
Петух обрушился на гостя,
Как дуб столетний на лозу.

И перепуган, и угрюм
В глуби двора метался кум.
И вздыбив перьев целый спектр,
Глухим вулканом воркоча,
Петух взлетел... Кричал инспектор...
А я ружье срывал с плеча.

И мы, от страха раскорячась,
Как неразлучные друзья
Метались, друг за друга прячась,
И отбивались из ружья.

Клубилась гарь пороховая,
Звенели гильзы в лопухах,
Цвело пространство у сарая
В каких-то пестрых петухах.
И только лишь десятый выстрел
Финал трагический убыстрил,
И как подбитый цеппелин
С высот, едва доступных зренью,
На землю рухнул исполин,
Давая волю оперенью.

В углу двора на груде щебня,
Среди разбитых кирпичей,
Лежал, поднять не в силах гребня,
Как будто некий книгочей,
Щекой уткнувшийся в страницу,
Лежал Петух, козы покорней,
И громоздились вдоль стены
Две лапы, черные как корни
Грозой поверженной сосны.

И я, качаясь и вздыхая,
Ружье на землю опустив,
Стоял, как нежить, у сарая,
Лицом повинным загрустив.
Передо мной, большой и сытый,
Хвостом рассыпанным светя,
Лежал в пыли Петух убитый,
Как беззащитное дитя.

И я побрел хромой походкой,
Забросив за спину ружье.

А кум уже сидел за водкой
И все дивился: «Е-мое!»
Икал он, бледный от испуга,
Он водки выпил, я — чайку...
И мы глядели друг на друга,
Не понимая, кто чей кум...

А за стеной, на кухне где-то,
Средь дыма, зрением плоха,
Старуха жарила котлеты
И потрошила потроха.

И я подумал: бляха-муха,
Какая прыткая старуха!..

И тихой грустью обуян,
Совсем как ты теперь, читатель,
Сидел я голоден и пьян,
С клеймом пожизненным: «Предатель!»
Сидел и слушал я угрюмо
Слова докучливого кума…

А из подполья, как из трюма,
Толпясь, толкаясь и калечась,
В избушку с визгом лезла — нечисть...

Крестясь, я бросил взгляд косой —
Кралась из кухни смерть с косой…

И я подумал: бляха-муха,
Так вот какая ты старуха!..

Не видел я, что вся деревня
Уже столпилась у плетня,
Постановив на гибель Певня
Ответить — гибелью меня.