+ + +
1
Не держи, не держи нас за тонкие нитки, Серебристые коконы молитвы. У Тебя есть грозные и крепкие сетки, Прозрачные трубки, капиллярные ветки Вечнозеленыя для Твоей ловитвы, Стопы на попрание льва, и аспида, и василиска, Опытные портные, летучие бритвы, Ангелы со стальными ножницами, сахарные облатки, У Тебя есть исступление, шизофрения и эпилептические припадки. Не подходи сюда близко, Бо сгорает сетчатка мгновенно от белого блеска.
2
Убей меня. Я не пойму, Зачем Ты все устроил так. Я никогда не полюблю Твою телесную тюрьму, Никольского собора низкий потолок.
Ты можешь строить себе скорлупу, И сыпать сладкую крупу, И ставить тяжкую стопу - Я не размножаюсь в плену.
Я никогда не полюблю Твою египетскую тьму - Не уклоняйся же! - Твою! Твой свет ужасный, нелюдской (Зачем так видно далеко, Св. Николай Морской?), И неизбежную войну, В которой Ты способен на все.
+ + +
С лицом, подтаявшим, как леденец, с грустным лицом, Будешь губы облизывать, таять, чай пить, О, еще не скоро зима, - дети в автобусе сообщат, Очарованные, с повязками на глазах, С черными, белыми кошками, как насвистел Ариэль, С прозрачным профилем, с половинкой Луны во рту, Со звездочкой из фольги на скуле, Ни о чем вспоминать не будешь, ни о боли, ни о чем, Целый год с ароматической палочкой, взаперти, С алмазной пылью под кожей, с оптикой для чудес, С хвойным, ментоловым запахом смерти, пока осядет в ноздрях, С голубым излучающим мозгом, со счетчиком Гейгера в головах, С черными созвездиями наяву.
+ + +
Кто наблюдает рассвет в грандиозной восточной столице, Вряд ли забудет ее золотые кошачьи глаза, Черное жерло метро в половине седьмого утра Между Спортивной и Фрунзенской; вскрытое горло реки; Призрачный стадион, очертания тайные метеобашен; Хрупкую казнь тараканов янтарных на кухне, Меднокрылых и легких, безумных, как ветер;
Вряд ли забудет, как кожа превращается в газировку: Пузырьки прозрачных мурашек бегут по ней.
+ + +
Ты видишь: меж оконных рам глухой аптеки либо почты, Среди зимы, когда звериные созвездия остановились, Друг другу кажут второпях еще зеленые, бескровные пупочки Античные герои - кливия и амариллис.
Вот нежная их болтовня, и мелко задрожит рябина, По коже рябь, смотри, бежит, и зеркало ее мутится, Уже не надо ничего, лишь слабый голос Керубино - Двуполый звук, его волна летит удариться и откатиться.
Зачем природа создала смешные раковины гениталий, Улиточьи ходы коры и мякоть спинномозговую - Весь этот умный, сонный сонм несуществующих деталей, Которых и не назову я?
И повернула, как алмаз, честолюбивое либидо, И вегетатику системы корневой, и клубеньковую, и нитчатую лютню, Подсыпав чокнутого порошку бытописателям происхожденья вида, Пускалась в генеалогические плутни?
Шафрановый оттенок век, садится солнце восковое, Полуприкрытые глаза, теплеет свет, и лишь одною, Рождающей на высоте движенье роковое, Мир держится парящею струною.
|