Я, Гуппи, Маня и Лорелон ограничили себя собственными же комплексами. Я всегда боялся темноты. Гуппи и Маня любви своей друг к другу боялись. Лорелон просто был зазнайкой. Потому мы сдружились. Все они любили дергать меня за мои антеннки. Мне страшно, мне действительно очень страшно подумать - вдруг они мои друзья, только из-за антеннок? Вдруг это корыстное желание дружбы есть и у меня? Поиск подземных ощущений - длинные ветвистые коридоры, грызня, камни, земля, сырые черви - все это есть и иначе бы у нас с Лорелоном не было бы ничего общего. А Гуппи? Этот замечательный фиолетовый друг - он ведь ничем неинтересен. Уж не общаюсь ли я с ним только затем, чтобы давать ему советы, для того, чтобы только больше разговаривать и убеждать себя в собственной важности. А важность бытия? куда она девалась, важность бытия? Помню себя еще совсем маленьким - флейта, сад, облачка, бордюры белые и много-много прыгающих зверей. У зверей - длинные, угловатые лапы, и кошачьи морды. А я играл на флейте, изнывая от боли, а у меня губа порвалась после простуда, а я вообще не умел играть на флейте. А сейчас мы (я, Гуппи, Маня и Лорелон) каждый день неустанно надоедаем друг другу и бродим по разным темным местам, заброшенным паркам и ансамблеям. Здесь всегд очень тесно и даже, надо сказать, смрадно. Здесь всегда хочется чесаться и думать о снах. Я рассказывал им свой сон, а сам думал проснуться - думал, что сейчас сплю, думал: "Верните меня, верните меня в мой сад, в мою флейту и в мои кошачьи морды". Мне было тошно, у меня клетка грудная сжималась, и становилась похожа на скрученный пластмассовый мешок. У Лорелона - отвратительное лицо. Все оттого, что кто-то очень любит ковыряться своим лицом в земле. И так - всю Жизнь. Манины руки вечно окутывают все небеса, так что в глазах мельтешит, когда их разглядывать начнешь. Маня любит петь. Гуппи - вечно у него проблемы с самоиндефикацией. То он камешек в лесу, то он ручеек в парке, то блик на стене. Он просто хочет бежать от себя, он просто хочет не держать на себе ответственность за свое имя. Мы все не хотим. но никто, кроме него, не придумал лУчшего способа, хотя и этот не идеальный. И вот здесь - слушайте, я обязательно придумаю, я уже начал работу над собой я придумаю, как: не нести ответственность за свое случайно выпавшее имя, за свое существо, за свою вселенную, проснуться из любого сна, даже из того, в котором мы все находимся шестнадцать часов в сутки, проснуться и вернуться к своим флейтам! Когда-то я спросил Гуппи: - Гуппи! Ты умеешь играть на флейте? И он ничего не ответил. Но вид у него был жалобный. Чтобы это могло означать?
|